Мельников после совещания позвонил жене. Евдокия сразу спросила:
- Ты уже приехал? Почему не идешь домой?
Мельников засмеялся:
- Ты думала, что я уже пенсионер? Нет, Дуся, придется еще поработать немного. Приду домой – все расскажу.
Евдокия понимала, что нужно еще передать дела, что человек, который примет их, должен привыкнуть ко всему. Ей было интересно, кто же заменит Виктора. Несмотря на то, что она очень хотела, чтобы он ушел на пенсию, в ней появилась какая-то ревность к тому, кто заменит Петровича. Она была уверена, что лучше него не сможет работать никто. Да и он не сразу успокоится, долго еще будет тревожиться о совхозе, о том, как идут дела в нем.
Вечером он сразу начал разговор об этом, только когда Евдокия уже с нетерпением спросила:
- Ну, что? Назначили Александра Андреевича? Когда передавать будешь?
Мельник усмехнулся:
- Придется, Дуся, еще потерпеть: не приняли мою отставку сегодня.
- Почему? Ты ж говорил, что Скорев спит и видит, когда ты уйдешь!
- Да, говорил, только самого Скорева теперь нужно заменять. Заболел он – инсульт...
Евдокия перекрестилась:
- Господи, как же так? Дай бог ему здоровья, конечно, но как же он подвел тебя!
- Ладно, Дуня, пусть выздоравливает. Кто-то ж будет его замещать, может, и решится все скоро. А мы пока подготовимся к этому.
- Ну вот, а я уже девчонкам позвонила, сказала, что ты уже почти пенсионер. Думала, что наконец-то ты будешь свободным и спокойным.
- Ох, Дунечка! – вдруг воскликнул Мельников, - не знаю, хорошо это или плохо – быть спокойным. Я не помню, когда я был спокойным в своей жизни. И теперь не знаю, не представляю, что значит – не идти утром, еще до солнца, по селу, не ехать в поле, на ферму... Ну ладно, пока это время еще не пришло. А девчатам позвоним еще раз, не страшно.
- Как там дела у твоего завгара? Скоро Анюта родит?
- Я спросил его. Говорит, что ждут к концу марта.
- Наконец Галина станет бабкой, а то припозднилась она. Толику-то уже за тридцать, да и невестке уже, наверно, есть тридцатник.
- Да то неважно, Дуся, сколько лет, главное – чтоб здоровы были.
- Ну, не скажи, Витя! Родить – еще полдела. Его, дитё, вырастить нужно успеть, пока у тебя здоровье да силы есть. Надо мне в магазин завтра сходить.
- А что ты хочешь купить? Давай я привезу. Погода, видишь, какая – то снег, то ветер.
- Да я не так чтоб купить что-то, а новости послушать, что люди говорят, про что, а то уже не была там недели две.
- А, так и скажи, что на сходку вашу, за новостями!
- Ну, называй это, как хочешь!
Назавтра Евдокия, одевшись потеплее, пошла в магазин. Она взяла с собой крепкую палку, которую привез ей Петрович из районной аптеки.
- Как выйдешь на улицу, бери с собой – вдруг поскользнешься!
- Ну вот – уже с палочкой ходить надо! – засмеялась Евдокия. - Совсем старушкой меня сделать хочешь!
- Хочу, чтоб ты крепче на ногах стояла! – ответил он.
Она шла, вдыхая морозный воздух, наслаждаясь спокойствием, царившим во всем окружающем ее. Огромные ивы, стоящие вдоль реки, были засыпаны снегом и словно спали вместе с рекой, скованной льдом. На белой глади реки чернели кучи тины вокруг прорубей – так мужики рыбачили: длинными шестами они накручивали тину и вытаскивали ее на лед. В ней находили и рыбу, и раков. К концу зимы на льду уже оставалось немного свободного места, а когда лед таял, тина снова оказывалась на дне реки. Мальчишки, устраивавшие хоккейные битвы, отгораживали себе снежными валами «поле» и не позволяли делать на нем проруби. Да, в общем, никто и не пытался – каждый когда-то был пацаном и гонял самодельную шайбу на этой речке.
Евдокия не спеша шла по дороге вдоль реки и думала, что не видно сейчас, как живет она, спрятанная под ледяной панцирь, а ведь под ним жизнь идет своим чередом, и придет время – сбросит она его и снова – молодая и сильная – понесет свои воды вперед, к морю... Жаль, что человеческая жизнь не начинается снова весной...
В магазине было немноголюдно, несколько женщин стояли у прилавка, о чем-то беседуя с Валентиной. Они оглянулись, услышав звук открывающейся двери.
- Здравствуйте, девчата! – с улыбкой поздоровалась Евдокия. – С Новым годом вас! С новым счастьем!
- Да где ж оно, счастье-то? – отозвалась Катерина, постаревшая, сгорбившаяся. – Вот, еле дошла, ноги уже не ходят!
- Ой, подруга, - ответила Евдокия, - все ж дошла – уже счастье. Я вон откуда пришла – ты-то рядом живешь. А у нас сейчас как: проснулся утром – уже счастье, встал на ноги – опять счастье, дети, внуки здоровы – чего еще надо?
- Так по-твоему выходит, что мы купаемся в счастье? – ворчливо спросила Катерина. - Ты, я смотрю, уже при костыле!
- Это не костыль, тетя Катя, - вступила в разговор помощница продавца, племянница Валентины. – Это трость.
- Ой, девка, как ты ее не назови, эту палку, костыль она и есть костыль! – не успокаивалась Катерина.
С возрастом ее характер не менялся.
Евдокия улыбнулась:
- А знаешь, с ней удобнее ходить: где-то поскользнешься, где-то оступишься, а то и споткнешься, а она поддержит. Ну что, девчата, какие новости тут, я давненько не была.
- Новости разные: Татьяна, бухгалтерша, расходится со своим, любовь он где-то нашел новую. А Надька дочку замуж отдает. Так и бывает: баба кается, а девка собирается!
- А как там Галина Стрельникова, скоро бабкой станет ведь?
- Да если успеет, - вздохнула Мария Хватова, - плохая Галина Григорьевна, лежит, не встает.
- А что с ней? – всполошилась Евдокия. – Вроде ж по осени ничего была, сюда приходила еще.
- Так то ж по осени, а в зиму слегла. Толик ее к себе перевез, так что она не одна там. – Началось с ногами, а потом нашли что-то в легких...
- Надо б проведать ее, а то скажет, что никто и не ходит – проговорила Евдокия.
- Да мы с Катериной были у нее перед Новым годом, - сказала Мария, - гостинцы отнесли. Чистая такая лежит, невестка за ней ходит. Галя хвалит ее, говорит, что и добрая, и работящая, и Толика любит.
- Да, повезло Толику! – вздохнула Мария, имея в виду, конечно, что ее Саше не повезло с женой.
- Может, это ей повезло, Анне, с Толиком! Говорят, на руках носит!
Евдокию поразило сообщение о Галине. Она как-то не вспоминала ее, а если вспоминала, то в ее мыслях это была крепкая, властная женщина, которая одна вырастила сына, была хозяйкой в доме и бригадиром с молодых лет. А вот теперь она лежит беспомощная. С грустными мыслями возвращалась Евдокия домой.