Главы из повести «Записки технолога»
Дополнительным трудом, но и забавой была для термистов чистка закалочного водяного бака от скопившегося на дне постороннего мусора - окалины, упущенных когда-то термистами в бак деталей, - кулачки, цанги, шарошки, пуансоны и даже длинные гильотинные ножи; вплоть до выпитых бутылок из-под «гнилушки» и портвейна, да распустившегося, уроненного нечаянно куска мыла.
А ведь присутствие его в закалочном баке недопустимо, - снижается резко скорость закалки. Окалина, - та осыпается с закаливаемых деталей февральским снежком и оседает толстым слоем на дне бака. Как-то раз при проведении футеровки солевых ванн шамотным кирпичом – утопил нечаянно в баке, глубиной в три метра – мастер свой тесак с победитовым наконечником. Пытался выловить тесак длинными клещами, да только взбаламутил воду, а мы все, и термисты и глазеющие с ними стояли рядом. Пялились в тёмную глубь бака и донимали мастера футеровки «дельными» советами.
За несколько месяцев на дне бака скапливалась огромная куча всякой дряни и мастер участка приказывал термистам – вытащить дырчатый короб из бака и очистить его от всякого шлама.
Зрелище начинается!
В первую очередь вытягивали малую бадью с объёмом воды в кубический метр и терпеливо ждали. Пока вся эта вода не вытечет их небольшого отверстия чуть выше дна бачка. Позже, молодое поколение термистов – next, горячее и нетерпеливое, привели как-то сварщика Ваню, и он им электродом расширил сливное отверстие, даже добавил ещё два. Надо сказать, что разные поколения термистов делились на группы, обозначенные самими термистами, а также работниками цеха, - на патриархов, отцов русской термообработки и, - собственно, этот самый next. Тогда дело пошло скорее и вода тремя тугими хвостами била в воду большого бака, вспенивая её. Смотреть на текущие струи, - это даже как-то умиротворяет. Малый бак устанавливали на пол участка, и вручную вычерпывали окалину и как карасей в иле утопленные детали.
Подходит тогда черёд и для основной дырчатой корзины бака, объёмом в шесть кубических метров. Её тоже вынимали из бака с помощью кран-балки и она, вынутая из бака, возвышалась над всеми трёхметровым дырчатым небоскрёбом с осклизлыми, сопливыми стенками. После того, как в бак стечёт вся вода, - корзину устанавливали на свободное место на участке. Термисты приставляли к её борту лестницу, взбирались до края корзины, усаживались на борту и спускали ту же лестницу, - уже вниз корзины, где развернуться-то негде. Спускали вниз к нему бочку краном, куда термист укладывал всё то, что находил на дне корзины, в том числе и окалину – лопатой.
Зеваки, пришедшие на участок к термистам и свободные термисты (о работе уже речь не шла) приникали к дыркам в стенке корзины и рассматривали то, что там находилось и как работает термист. Комментировали:
- Глядите, вон кулачок, что я утопил в апреле, целёхонький лежит. Хоть и без отпуска пролежал полгода, но ни одной трещинки.
–Ты смотри! говорил другой, а вот и мой пуансон, а ножи-то гильотинные какие кривые, - в коромысло! Нашлось и тесло футеровщика.
- Вира! - кричал термист в коробе и с осторожностью это бочку с дрянью поднимали наружу.
Позже, то же нетерпеливое поколение next наловчилось укладывать огромную корзину на бок и по лестнице они уже не лазили. А стоя, дружно, кочерёжками вытаскивали, что было на дне.
Порадовались, натешились, теперь опускали чистую корзину в бак на своё место, уже до следующего дня чистки. Вода в баке становилась мутной, как воды Куры в Тбилиси. Утром, когда вода отстоится, можно будет увидеть чистое дно и этому порадоваться.
Кувалды, супинаторы и тяпки
Появлялись иногда в цехе интересные заказы. Неведомо кто, заказал изготовление нашему цеху трёхкилограммовых кувалд, штук этак пятьдесят. Куда их столько понадобилось, уж не берлинскую ли стену крушить? Блестящими цацками их свалили на участке у стеллажа, чтобы их ребята-термисты закалили, как и положено этой кувалде по ГОСТу, со сдачей контролёру по твёрдости и по механическим свойствам, аж с пятью параметрами, не буду засорять вам мозги терминами, и расписывать с какими.
Всё сделали как надо по моему режиму, сдали после термообработки на анализ механических свойств, замерили твёрдость, и контролёр Толик сказал, что всё хорошо. И вот они горяченькими, воронёными цацками лежат готовыми кучкой и ждут, чтобы их забрали на склад.
«Щаз прям!» Их, таких красивеньких, стали нагло растаскивать, грубо говоря воровать неведомо какие злоумышленники. Не термисты. Боже упаси! Мастер увидел, что кучка поубавилась и запер все кувалды в лабаз стальной с надписью «изолятор брака». Был в семидесятые годы такой изолятор, но то ли брака было меньше, не то объём производства возрос, не стало хватать места в том изоляторе. Его тогда упразднили и стал он просто железным ящиком с навесным замком. Вот в него, пока не забрали на склад и спрятал мастер те самые кувалды.
Позже, какая-то сапожная артель заказала партию супинаторов для кроссовок из пружинной стали 65Г. Целых две бадьи наштамповали и привезли в термичку закалить. Считать их поштучно – дохлое дело, просто бадью с супинаторами взвесили, и таким же весом брутто их надо было сдать после термообработки.
Долго их обрабатывали термисты, калили в масло и отпускали, аккуратно укладывая по поддонам на закалку. Вес брутто кажется стал даже больше из-за пригоревшего масла на супинаторах, и когда в цехе прознали, что эти двузубые пластиночки - супинаторы для кроссовок, содержимое двух бадей стало понемногу уменьшаться, как и в случае с кувалдами.
Массовый психоз в цехе возник, коллективное бессознательное по Юнгу. И я, поддавшись ему, тоже стырил парочку, которые не пригодились и до сих пор валяются на антресоли с разным инструментом. Так, наверное, и у всех. Супинаторы поспешили побыстрее сбыть на склад готовой продукции от греха подальше. Вес брутто оказался таким же каким был при поступлении. Спасибо надо сказать индустриальному маслу ИС-20.
Аналогичного характера заказ был, когда для прополки ботвы сахарной свеклы понадобилось изготовить партию тяпок и позже ножей для обрезки ботвы. Хорошие ведь тяпки делали, легко корни сорняков перерубала, как казачья шашка басурманские головы, не чета тем тяпкам, что продаются на нашем рынке дачникам.
Тут тоже лихой народ поживился и готовыми тяпками, и стальной полосой из стали 65Г.
Каждый год осенью эти тяпки с ножами калили, а куда пропадали прежние, - не могу знать. Термисты, эти длинные ножи называли – мачете чернозёмного края. Резал и я в поле один раз ботву таким ножом, так у меня утром предплечье от боли «отваливалось». Некоторые ножи получались после закалки кривыми в дугу, но и их заказчики брали в работу, - шутя говорили, что как раз, по форме черенка свеклы нож будет. Кому-то в поле доставались и такие ножи. Видел я эти ножи в поле свекловичном, ржавеющими в земле.
«Китайский шпион»
Был этот случай в термичке во времена вьетнамо-китайского конфликта, в начале восьмидесятых годов. В связи с этим проводились беседы на заводе о международном положении политинформаторами местного «разлива» и уполномоченными по основам гражданской обороны. Загоняли всех работников в подвалы-бомбоубежища, и там, в реальной обстановке, - читали лекцию.
Мы, в отделе, всей комнатой, где работали технологами по термообработке металла, решили спрятаться от зазывавших на лекцию в бомбоубежище, чтобы потом, в спокойной обстановке, когда все в низах корпуса АБК будут слушать лекцию, сыграть в крестовое домино, с записью очков, в так называемую «Муську».
А однажды зашёл в любимый мною цех, и как раз в тот момент, когда всех работников приглашали спуститься на лекцию в их бомбоубежище. Лекцию собирался провести заместитель начальника Осокин. Я с термистами увязался посмотреть, что за бомбоубежище у них. Бомбоубежище оказалось довольно тесным помещением, с агрегатом вытяжки и притока воздуха. Построен цех был в 1948 году и под атомную войну был не приспособлен. Дышать было трудно при таком количестве народа и не спас бы нас агрегат, всех оказавшихся там, если бы, не дай бог, случилось бы что-то страшное.
Народ, как всегда, в подобные ситуации, - спешил закупать побольше спичек, мыла, соли, почему-то гречки и сушил сухари. А тут, как нарочно, завезли для наплавления солевых ванн не крупную кристаллами серую соль, а чистейшую, мелкую экстру в пакетах. Помню, как термисты распаковывали пакеты и ссыпали в бадью для соли искрящуюся тонкого помола соль. Из этой бадьи лопатами ссыпали в солевые ванны для расправления и в водяной бак для ускорения скорости закалка стали 45 и У8. Брали также для кулинарных нужд, посолить огурчики, помидорчики и жаренную картошку с луком, ту же яичницу, в обеденный перерыв.
Но цеховой народ пронюхал про экстру и стал эту соль у термистов таскать, насыпая в полиэтиленовые пакеты, чтобы пережить с солью тяжёлое ожидаемое время.
Мастер термички, - Пётр Саныч, видя этакое безобразие, - пересыпал белоснежную соль твёрдым карбюризатором (активированный берёзовый уголь с ядовитой BaCO3). Для солевых ванн это не страшно, - лучше будет раскислять уголь соль расплавленную, а вот для принятия внутрь, - низзя! Яд-с! (паралич лёгких при вдыхании).
«Кинутый» народ прознав про это, - увидев пёстрой, ранее белоснежную соль, - навсегда прозвал Петра Саныча - китайским шпионом.
Как мы пили...
Пили как-то два друга термиста, Вася Монин и Павел Майоров после смены, по возвращению домой, купив две бутылочки яблочного вина, называемое в быту просто «гнилушкой», где-то в кустах, возле района Сокол. Выпив бутылку, вторую пить им не захотелось и припрятали до завтра бутылочку в траву, возле забора. Утром завтрашнего дня друзья вспомнили, что у них, где-то там под забором, лежит заветная бутылочка непочатая. Всё переживали, что вечером, вчера были сумерки и что, не найдут они сегодня после работы эту бутылку или кто найдёт и обрадуется....
Вечером, во вторую смену, как водится, – пили, и хорошо в тот вечер выпили, что утром пришедшие на работу термисты другой смены увидели в бытовке перевёрнутыми скамейки, подозрительное пятно красного цвета (это Вася Монин от избытка чувств плеснул на стенку из стакана красный портвейн) и стол был проломлен (это уже Паша Майоров показывал, как его дед бабку свою струнит, стуча крепко по столу).
Что той фанере надо, когда Паша кирпич кулаком ломал, когда нам на участок привезли для футеровки ванн кирпич-лещадку. Я увидел тогда входящим на участок мастера Петра Саныча, подложил в брезентовую перчатку железяку и сломал кирпич одним ударом. У Перта Саныча глаза от удивления на лоб полезли от моих возможностей, и я тогда ему эту железку показал, чтобы он успокоился.
Так вот, видя такое состояние бригады, старший по возрасту термист, Гриня Борисенко, припрятал тогда одну бутылку «гнилушки» в угол бытовки, за швеллер и забыл потом, что прятал. Бутылку эту нашли, через месяц, когда Пётр Саныч приказал провести в бытовке уборку, перед третьей ступенью проверки, и навести порядок. Радости-то было всем, когда нашли бутылку, и Гриня рассказал, что это он её припрятал, а потом забыл.
Заводские черешни
Рядом с цехом, прямо через асфальтовую дорожку раскинулась обширная черешневая роща, а ещё росли груши, яблони и сливы. Весной в этой роже за градирней было всё в белой пене цветов, шмели с пчёлами летали и пара красивых щеглов. Любили мы в это время сидеть там на лавочке с девочками стилоскопистками, они подтверждали марку стали на приборе стилоскоп. Летом любили после жара термички возлежать на травке под маленькими вишням с зелёными плодами, расслабляясь и телом, и душой. Порхали над нами белые бабочки и ползали зелёные гусеницы.
В июне поспевала черешня, а белая, скороспелая как раз была недалеко от боковых ворот цеха. Мужики в перерыв облепляли это тонкое деревце и обрывали сладкие, кремовые ягодки. На скороспелке самые сочные и сладкие ягоды оставались вверху недосягаемой кроны и дразнили нас как крыловскую лисицу виноград. И как-то в ночную смену, не поленившись, - приволокли откуда-то ребята стремянку и напрочь ободрали эту скороспелку. Утром термисты увидели и ахнули, они питали надежду тоже добраться и поесть верховой черешенки, и не увидев на дереве ни одной ягодки, - слегка упали духом.
Как-то бездельники Олег и Вовка слоняясь в тоске и лени, блуждая по роще, - набрели на чёрные черешни, которые как раз поспели, и они, не долго, они, думая, взобрались по веткам на самую верхотуру и принялись за обе щёки уписывать черешни, пуляясь косточками. Работать им в тот летний и погожий день не хотелось и их обуревала сладкая, тягучая истома безделья. Олег, сидя на ветке скажет в пространство отрешённо: - Тоскааа! И опрокинет в род пригоршню сочных, черных от спелости черешен. Вовка ему из солидарности, стоя на ветке, в поддержку тоже самое проделает. Так и объели всю рощу. От тоски.
В августе поспевали груши с яблоками, и росли рядом в той рощей пара высоченных грушевых деревьев с толстыми, корявыми стволами. Вовка с Олегом взобраться за грушами не могли и обивали груши, чем могли. А на углу цеха росла высоченная с особо крупными и сладкими плодами груша. Упадёт от спелости какая-нибудь груша и вмиг на асфальте мокрое пятно. Пропадали впустую вкуснейшие плоды. Мы только ходили и облизывались на те грушки, пока догадливый мужичок не подогнал машину с корзиной для ввёртывания лампочек в фонари и обобрал с другом эту грушу.
Против бокового входа в цех, через дорогу, на лужайке росла яблоня сорта Белый налив, среди ранеток с твёрдыми, несъедобными яблоками. Яблочки Белого налива были сладкими даже в зелёном состоянии и их съедали, даже не давая созреть. Но одно яблочко в высоте кроны не заметили, и оно успело созреть в красивое, крупное яблоко с нежными полосками с одного бочка. Не помню, кто его узрел. По-моему, кто-то из слесарей и отправились в экспедицию за яблоком и сорвали-таки. За этой операцией наблюдал даже заместитель начальник цеха, ничто человеческое и ему не чуждо. Подарили ребята, это яблочко единственно стоящей в толпе зевак девушке-контролёру. Она им весь день любовалась, не ела и забрала домой.
Фамильная слива сорта Угорка, росла одиноко у дверей кузнечно-термического, пятого цеха. Её подами лакомились кузнецы и термисты, когда выходили посидеть, отдохнуть на завалинке цеха. Обильно одаривала крупными плодами. Всем хватало. И я пробовал от этого деревца. Вкусно…
У сталелитейного цеха, у склона крутого росли три яблони, - большие, раскидистые и тенистые. Помню, как я подбил экономиста нашего, друга моего, Лизу Величко, - нарвать тех яблочек. Пошли мы с ней вдоль цеха, мимо клеверов и пижм, свернув по дороге к тому склону с дикими зарослями трав и мха под яблонями. Взобрались, цепляясь за травинки по склону к нужной ветке с яблоками и рвали понравившиеся яблочки, да складывали в захваченную вязанную шапочку. Тут же тёрли яблоки о рукав и с аппетитным хрустом ели. Было так хорошо в диких зарослях, как будто не на заводе мы, а где-то на природе, в саду.
Время под яблонями текло медленно, как сентябрьский мёд с ложки, но на всём заводе время текло обычно, как ему и положено. Мы не заметили с Лизой, что до конца работы осталось мало времени и поспешили назад. Хорошо было…
В конце девяностых все рощи плодовые на заводе выкорчевали, сровняли с землёй, и кому они помешали спрашивается, ведь на их месте ничего и не построили? Перестало существовать и урочище за четвёртым цехом с цветами эндемиками, которые я иногда срывал в подарок девочкам, потом и цех сравняли с землёй, снесли и мой любимый цех, уже без меня, сокращённого, как и многих со мной.
Спилили и наши яблони, груши и все черешни со сливами, где в своё время жировали Олег с Вовкой. Снесли почти все корпуса цеховые и обезлюдел когда-то людный завод. Приходил я иногда к заводу, и сквозь решётку забора смотрел на порушенный цех, на то место с плодовым садом, вспоминая наши производственные подвиги, как тот генерал Хлудов из фильма «Бег», стоя у моря смотрел в сторону России. Тишина стояла над заводом, а как хорошо тогда было, в те славные годы, как было радостно и шумно…
Борис Евдокимов
14.06.2021