Во сне я держал толстый, нет, толстенный журнал, размером в три-четыре нового мира, на строго-черно-белой обложке большим шрифтом имя, составленное из "Ашот" и "Аршакян", типа что-то "Аш.р.Ш.о.ян", в какое-то замысловатое сочленение из букв и точек, новая повесть. Я сначала удивился, потому что листая дальше, обнаружил, что не только повесть, но и весь журнал под авторством упомянутого автора. Я, конечно, наверное из литературной зависти не мог стоять на месте, собрался, купил подарок в виде советской электрической бритвы, и направился в гости к писателю. Ко мне присоединилась Аля, повзрослевшая, будто она была школьницей до этого, она стала еще мягче, еще нежнее, не такая манерная, а прилично обычная, с ней я не чувствовал никакой робости, как раньше, перед ее женственностью, она казалась гармоничным продолжением моего вечного человеческого. Пола не чувствовал, летел. Мы направлялись к его большому дому. Дом жил где-то в каких-то индустриальных задворках. Походил на нечто американское, многоквартирное. Рыжий охранник в отдельно стоящей будке. Явно не русский, слишком красив, слишком демократичен. Пожаловался на поведение этого жильца. "Много курит?", -- я спросил. "Да, и буянит", -- нечто подобное ответил охранник. Я в уме представлял, пока мы переходили шлагбаум, толстые многослойные стекла этажей, бесконечные коридоры и стены, его повесть, состоящей из его жизни. Я шел из через рассказы и стихи, еще мной не прочитанные. Мне достаточно было взглянуть на него, чтобы прочитать все и составить свое мнение, обделить нелестной критикой. Вот он уже стоял в запятнанной алкоголичке. Аля нежно порхнула в его сторону обниматься. Я смотрел на них издалека, начиная уже просыпаться. Он обрадовался бритве и посмеялся ее нелепости. Наверное, закурил. И меня опять выбросило на сухой берег реальности. Я пошел чистить зубы и умываться. Удивляюсь, что это было.