Из истории предметов
"Вот так и заканчивается жизнь. Никто тебя уже не ценит. Никто уже не считает нужным узнать твое мнение о своей внешности. Все стремятся к этим, к новым, к большим. Еще с каким-нибудь… как называется? А, да, с лазерными насечками. А там ведь и технологии другие, и качество стекла не такое, как у нас, и слоистость покрытия не соблюдена. Да и вообще, какие-то они, эти новые, ну совсем неживые. А мы… мы живые". Зеркало замолчало. Потом как-то резко оживилось, фыркнуло в сторону каких-то культурных книг "пылят тут!" и, слегка поскрипев, обратилось к китайской статуэтке: "Вы согласны?".
* * *
Зеркало толком не помнило свою жизнь до дома. Память хранила какие-то смутные образы. Какие-то странные заводские стены, пахнущие свежей краской. Помнило зеркало сумрачную суровую женщину, которая схватила его из ящика, до верху наполненного такими же зеркалами, и начала что-то выводить на зеркальной спине. Потом выяснилось, что там, на белой эмалевой спинке эта суровая женщина вывела узор – красный цветок с бутонами и зеленые листики. Зеркальце, поначалу, как-то расстроилось, но потом решило, что бутоны неплохо сочетаются с металлическими завитушками на ручке, и успокоилось.
Зеркальце было карманным. Хотя, нет, не карманным – ручным. Многие говорили, что самое красивое в нём это та самая белая эмалевая спинка с узорами, но зеркало никогда не видело себя с той стороны. Поэтому красивым в себе оно считало ручку, крученую из толстой металлической проволоки. Ручка украшалась мелкими проволочными прожилками, которые заворачивались между основными тросиками замысловатыми петельками. Со временем проволока потемнела, приобрела благородные отливы и кое-где затерлась. "Красота", - думало зеркало, и гордо поблескивало на комоде.
Первая хозяйка у зеркала, откровенно говоря, была не очень. Зеркало до сих пор удивлялось, как она вообще решилась купить такую модную штучку. Но как-то решилась. Хозяйка была маленькой, черноволосой, с небольшими очень темными глазами. "Еврейка, - шипели на нее иногда соседи по квартире. – Живёт же одна, а отхватила аж две комнаты. А мы тут семьей в шесть человек ютимся". Зеркало плохо представляло, как можно жить в одной комнате с чайником и печкой, от них же портится и отсыревает поверхность и серебристый слой, так что в этом вопросе зеркало хозяйку поддерживало. "Не отдадим мы им эту комнату, - делилось оно с губной помадой в маленькой пузатой баночке. – Это что же, я, по их мнению, должно жить вместе с кастрюлями? Где это видано?". Губная помада густо и одобряюще помалкивала…
Хозяйка как-то стремительно старела. Всё реже заходил к ней такой же черноволосый сын с ярко-рыжей женой. Всё реже заглядывала дочь с такими же темными глазами. Сначала забегала внучка, но потом и она нашла какие-то другие интересы. Зеркало поначалу надеялось, что теперь хозяйка станет уделять себе больше внимания и для него настанут золотые времена: выходы в свет, допустим, или какие-нибудь праздники с танцами, а то даже и свадьба – губная помада иногда рассказывала о том, где побывала. Но хозяйка всё реже поднимала зеркальце с комода, всё реже заглядывала в его блестящее лицо, а увидев себя, всё больше кривилась, щурила и без того маленькие глаза и недовольно бросала зеркало на комод. Зеркало охало, ерзало побитыми боками по деревянной макушке комода и возмущалось.
Через некоторое время начались странные времена. Хозяйка вдруг начала собирать. Всё. Баночки из-под майонеза. Чистые тетради в клеточку, упаковками. Ночники в виде колобка или божьей коровки. Коричневое хозяйственное мыло с дурным запахом. Носовые платочки с цветастой каемочкой. Отрезы ситца. Сухое молоко в пакетах. Вязаные вручную половики. Брикеты с киселём... Казалось бы, вполне нормальные вещи и предметы, почему бы их и не взять побольше количеством, про запас? Но хозяйка собирала их не для пользования и не для того, что "пусть будет, детям пригодится". Она собирала их ради собирательства. Складывала в большие коробки и расставляла вдоль стен. Коробка на коробку, ряд на ряд. Когда стена закрывалась коробками полностью, новоприбывшие картонные кубы начали выстраиваться во второй слой…
Зеркало недоумевало. Зачем? К чему это всё? Хозяйка уж точно не помнит, что в коробке возле окна, слева у нее лежит точно такая же упаковка желтых тканевых салфеток, которые он только что закинула в коробку в верхнем ряду справа. Тогда зачем это собирать? Зачем коробки? Зачем складывать и хранить?
Когда коробки почти полностью заполнили комнату, пришел сын. Не замечая крики и вопли хозяйки, он вместе с соседями стал переворачивать, разбирать коробки и перетаскивать их в ту, вторую комнату. Зеркало поначалу обрадовалось: "Наконец-то здесь станет чисто и свободно! Уйдет вся эта пыль и мусор, и пусть все эти коробки будут там, с борщом. А мы здесь будем жить в красоте!". Но потом увидело, как в соседнюю комнату перетаскивают хозяйский диван-кровать, столик на резных ножках и обе тумбочки… Хозяйку выселяли! Точнее, "уплотняли"! "Неужели я буду жить там?!" - со стоном выдохнуло зеркальце. И в этот миг кто-то из соседей схватил его за ручку и швырнул в одну из коробок. Потом плотно прикрыл крышку и куда-то понес.
Было темно. Сухо, тихо и темно. Долго. Выяснилось, что соседями зеркала по коробке стали два шерстяных узорчатых платка, простыня с бумажной истертой нашивкой "Фабрика "Искра", ГОСТ 220 см» и два половика, утрамбованных в самом низу. Ничего интересного они в жизни не видели, знали мало, с людьми в свое время толком и не познакомились. Было тоскливо. "Ну, хотя бы с кастрюлями не положили, и то ладно. Всё равно когда-то вспомнят…". Не вспоминали. Зеркало дряхлело, скучало и всё больше спало.
И вдруг – грохот. Шум. Голоса. Кто-то двигает коробки! Зеркало вытащили! Оно ослепло от солнца, оглохло, ожило! "Смотри-ка, штучка. Отдай ребенку, пусть поиграет. Натааааш, иди сюда. На вот, погляди, какое зеркальце". На зеркало смотрели двое, пышная женщина в мелких рыжих кудряшках и маленькая девочка. В рыжей женщине зеркальце признало невестку хозяйки и чуть не разрыдалось от счастья. "Возьмите меня, возьмите, я ж умираю там, в коробке". Девочка с любопытством вертела зеркальце, терла пальцами закрученную ручку… "Отдай! Отдай!! Не ваше и не трогайте! Вздумали тут, отдавать!". Хозяйка. Вся белая, сухая, маленькая. С безумными горящими глазами, с жесткими складками возле рта. Выхватила зеркальце, побежала вглубь комнаты, бросила зеркало в сумку, сумку – в коробку… Если бы у зеркал было сердце…
Опять долго, тихо, темно. Зеркало потеряло ощущение времени и пространства. Оно жило в темноте, само было темнотой. Иногда откуда-то издалека доносились какие-то звуки, но зеркало решило, что это галлюцинации от пыли. Оно уже давно решило, что вот так и выглядит зеркальная смерть.
Прошло много времени. Очень много. Но как всегда это бывает, однажды случилось однажды. Однажды зеркало проснулось. Не от звуков – от движения. Коробки куда-то перекладывали, переставляли. Распахнулась крышка, появилась рука. И опять этот свет, это солнце. "Валя, тебе надо такое?". На зеркало смотрел… сын! Сын хозяйки. Седой, почти совсем белый, но с густыми черными бровями и всё тем же, чуть хитрым взглядом. К нему подошла такая же белая, когда-то рыжая жена. "Да давай заберем. Кому оно еще нужно…". От избытка чувств зеркальце хотело треснуть, но не получилось. Удалось лишь немного отслоить серебристое покрытие. И на том ладно...
Зеркало вспомнило молодость. Оно лежало рядом с пустым флаконом духов "Красная Москва", а напротив зеркала, на стеночке полки была наклеена этикетка "Одеколон "Наташа". Из угла приятно пахло просроченной рассыпчатой пудрой, а наверху, сквозь верхнюю стеклянную полку просвечивал набор хрустальных рюмок и мохнатые бока норковой шапки. "Красота! – восхищалось зеркало. – Какое вокруг меня приятное благородное общество. Я расту, определенно расту. Скоро, скоро меня возьмут на праздник! Обязательно возьмут". Скоро, скоро…
Потом было всякое. Как-то даже залетала моль – как тогда кричала норковая шапка! Но обошлось... А спустя какое-то время зеркало куда-то перевезли. Оно до сих пор не понимает, кто эта девушка, которая забрала его в свой дом. Теперь зеркало лежит на книжной полке, эмалевой спиной вверх. С него смахивают пыль, иногда им ловят солнечных зайчиков. Оно беседует с культурными книжками, учит их жизни, рассказывает им о смерти. Китайская статуэтка иногда хихикает над этими зеркальными рассказами, но не противоречит. В общем, всё неплохо. Вот только на праздники его до сих пор не берут. Но, может, когда-нибудь… когда-нибудь... когда-нибудь обязательно будет красота.