- Простите нас, пожалуйста.
В этот момент от неожиданности повернулись Пастернак и Фет, казалось, что даже Гоголь прекратил качаться взад-вперед ради такого момента. Этот момент явился для Чака величайшей победой над своим сознанием, но для торжества в его честь было ещё рано, ибо цель, ради которой Чак смог одержать столь важную для него победу была ещё далека. В любой момент Фет и Пастернак могли схватить вазы и скрыться, и в этом случае уже Чак был бы виноват не только перед собой и своей совестью, и поэтому Чак продолжил:
- Дело в том, что мы несколько часов назад сбежали из психиатрической лечебницы, мы сбежали непросто так, а потому что Пастернак очень хотел увидеть свою дочь, ведь он так давно её не видел, и не слышал. Да-да, слово слышал, здесь имеет очень большое значение, потому что она играет на скрипке в театре при Доме молодежи, и, судя по рассказам, она очень, очень дивно играет. Но вы как флорист и сами знаете - пошло являться на концерт родной дочери без цветов, и поэтому Фет рассказал нам о том, что эту лавку держит флорист, который когда-то жил с ним в одном селе. Ни для кого не секрет, что люди с одного села в городе очень часто помогают друг другу, и мы решили, что он может помочь нам достать цветы, потому что ни у кого из нас абсолютно нет денег. Но когда мы оказались в магазине Фет понял, что вы не тот флорист, и мы решили…
- Чак не надо! – Попытался остановить Чака Фет. Чак с сожалением выдохнул, он не хотел этого говорить, потому что, сказав это, он предавал единственных людей, которым, казалось бы, на него не все равно, но он считал, что не сказать об этом просто было бы неправильно. В голове прозвучали слова Пастернака, сказанные им пару минут назад: «В этом мире, часто приходится делать то, что Чак не хочет, и Чаку надо это понять». И только сейчас Чак понял, и вывел свой, правильный смысл из этих слов.
- Мы решили украсть у вас цветы.
- Дьявол, – выругался Пастернак.
- Мы сочли это неправильным, это на самом деле неправильно грабить человека, который, пожалуйста, не обижайтесь, но действительно едва ли способен содержать себя, не то, что магазин. И, как вы поняли, мы не грабители и совершать этот низкий поступок не станем… Но мы очень надеемся, что вы войдете в наше положение, что вы поймете нас если не как людей, то хотя бы Пастернака как отца, который долгое время только и мечтал увидеть лицо дочери.
Флорист слушал Чака и иногда пощипывал себя за ногу посильнее, чтобы убедиться, что то, что происходит не сон, и что он действительно видит перед собой психопата, который на вид кажется ему вполне вменяемым. Он слушал Чака, и после каждого нового слова он хотел отказать ему в помощи все больше и больше. Однако казалось, что выражение Пастернака, сказанное уже более четырех минут назад о необходимости в этом мире делать то, что делать вовсе не хочется, которое флорист и не слышал даже, потому как произнесено оно было шепотом, повисло в воздухе. И, то ли вдохновленный честностью Чака, то ли проникшийся этим самым духом сострадания и человечности, наполнившим всю комнату он сказал:
- Играет каждое одиннадцатое сентября в шесть часов вечера на скрипке?
- Именно, - виновато выдохнул Пастернак.
- О… я был на её концерте пару лет назад.
По троице покатилась волна облегчения, а флорист продолжил:
- Что меня удивило, так это то, что она не представляется, позже я узнал, что имя её не известно никому.
- Кристина… прошептал Пастернак.
- Кристина? Так её зовут? – подхватил Флорист – Это очень красивое имя, и, должен признать оно очень подходит ей. Кристина с греческого – последовательница Христа, дарящая спокойствие, просветление. Это случилось со мной на её концерте. Помню, сам концерт шел сумбурно, других выступающих своим громким, можно сказать готовящим к чему-то незабываемому голосом объявлял ведущий, и зал буквально взрывался в аплодисментах, люди свистели и аплодировали перед выходом каждого из участников концерта, а после каждого выступления вызывали на бис, пока артист кланялся. В какой-то момент, когда один из артистов поклонился, и покинул сцену, все вдруг стихло. Молчал ведущий, молчали люди, однако напряжения, которое должно было повиснуть в воздухе, не было, не ощущалось. На сцену вышла девочка, она почти плыла, ей богу, казалось она и вовсе не касается земли, потому что невозможно идти так тихо в ботинках на такой платформе. В этот момент часть прожекторов, направленных на сцену перенаправили на зал, девочка остановилась и начала готовить инструмент к выступлению, аккуратно и долго расчехляя скрипку, она заглянула в глаза каждому, ей богу, абсолютно каждому из зрителей, находящихся в зале. Увертюра. Все началось с мысли, я просто подумал о том, выключил ли я утюг перед выходом. Затем, отдалившись, я попытался припомнить закрыл ли я дверь, когда уходил. В памяти была полная последовательность действий, но вот самое важное, момента закрытия двери, или выключения утюга не было. Так в моей памяти всплыло ещё около десятка тревожных мыслей, каждая из которых сама по себе невинна, но вместе они создавали ощущение паники, страха того, что в одночасье из-за совокупности упущенных мелочей вся жизнь может пойти под откос. Крещендо. Мысль о том, что жизнь моя может в один момент превратится в кошмар, превратилась в размышление, сопоставляющее эталон кошмарной жизни в моем понимании, и мою реальную жизнь. Ощущение тревоги стало нарастать с каждым пунктом, потому что каждый пункт уверял меня, что на самом деле моя жизнь очень близка к той жизни, которую я ни за что не хотел бы прожить. Проходя пункт за пунктом, я впадал в панику все сильнее. Паника эта охватывала и людей, сидящих в зале, каждый в зале мыслил о том же, о чем и я. Каждый испытывал сожаление о прожитых годах, о каждом бесцельно прожитом дне, каждый вспоминал свои мечты, коими он жил когда-то. Каждый хотел кричать от осознания того что мечты эти все ещё находятся так далеко, что нет уже былой уверенности в возможности их достижения. В момент, когда больше всего хотелось встать и уйти, закончить сеанс музыки, так бестактно погрузивший меня в безысходность, когда хотелось закричать, остановить все что происходит. В этот момент в сознании словно прогремел взрыв. Кульминация. Внезапно все утихло. Все мысли пропали, все, что волновало, вдруг не просто перестало беспокоить, оно просто исчезло. Я закрыл глаза, как и все, кто находился в зале. Я словно оказался в некой комнате, в которой по идее должны быть заключены все мои беспокойства, что только что кружили передо мной. Однако, комната эта оказалась пуста, в ней были лишь я и одна мысль, мысль, которая беспокоила меня больше всего, вернее, должна беспокоить больше всего, пока я отвлекался на какие-то ненужные паники вроде утюга или двери. В одну минуту все стало так просто, так легко, как будто обладая этой самой мыслью, ты мог ответить на абсолютно любой вопрос. Кода. И мы сидели там, наслаждаясь тем моментом предельной ясности, моментом, ради которого мы пришли. Когда мы открыли глаза, все прожектора уже были направлены на сцену, а девочки словно и не было никогда на этой сцене. Ведущий объявил следующего участника. - Флорист выдохнул - Мне нужно кое-что сделать, и, если вы поможете мне, я помогу вам.
_______________________________________________