В начале была тьма. Он помнил это ощущение, когда нет ничего и сам он – только бесконечно малая часть бесконечно огромного мира. Но что-то внутри него менялось, и он понял, что есть пространство и что есть свет. Он не знал ещё, что крылья – это крылья, что лапки, глаза, брюшко тоже носят какие-то свои названия. Он просто выполз из тьмы, нашел еду и инстинкт направил его в начало пути.
Он видел других таких же, смутно ощущая родство; чувствовал, что некоторые из них столь же привлекательны, как еда и знал уже, что путь его будет наполнен покоем и радостью. Но однажды всё изменилось.
Он потерял волю, когда неведомая тёмная сила отделила его от других подобных. Затем он потерял свободу, обнаружив, что мир сжался до крохотных размеров и прозрачные стены надвинулись, как никогда близко. Он потерял радость, когда бесконечное количество пищи стало маленькой каплей, едва достаточной для пропитания всех, кто оставался рядом.
А потом он потерял свет.
Тьма сожрала братьев его, и скудную пищу, и жалкое их пространство. Он слышал плач и стоны братьев, без конца проверяя свои крылышки, брюшко, лапки… крылышки, брюшко, лапки… всем своим существом вцепившись в последнее, что у него оставалось – в знание, что он здесь, он живой, он есть! Есть!!!
И тьма ушла, и стал свет, и вернулась пища. Он смотрел на братьев своих, устремившихся к новой большой кормушке, и видел, что они иные, непохожие на него. Словно заново рожденный, он оглядел себя, почувствовав мощь и красоту крыльев, ловкость лапок и необыкновенное чудо брюшка. Он взлетел, сделал круг и понял, что только теперь обрёл свободу и волю, что бесконечно огромный мир таится внутри него и там, внутри, нет никаких стен, никаких преград. Он поел и насытился, и не было в его жизни ничего прекраснее этой минуты.
Спустя некоторое время он обошёл тех, с кем пережил пришествие тьмы. Он смотрел им в глаза и видел, что душа их по-прежнему спит, и нет надежды на пробуждение. Так он познал одиночество, и обретенный недавно мир впервые показался бездной мрака и отчаяния.
Тьма поднималась снова, затапливая его изнутри. Братья его ели, орали, испражнялись и дрались у кормушки, а он всё смотрел на свои крылышки, брюшко, лапки, недоумевая, как такие чудесные вещи могут оказаться никому не нужными, бесполезными. И когда он познал страдание, кто-то тихонько тронул его за плечо.
Он обернулся… и увидел, как она прекрасна. Мягкие, почти незаметные волоски, изящные лапки и невесомые крылья, тронутые жемчужным блеском. Тонкое брюшко, предназначенное для любви и пустые глаза – идеально красивые и безнадёжно пустые. Он шевельнулся и почувствовал, как бездна отступает. Что ж, если в этом средство спастись – то почему бы и нет? Возможно, он просто заблудился среди дорог, но это же не значит, что путь окончен…
Он просто жил, глядя вокруг и открывая законы времени и пространства, проникая в суть вещей и давая им имена. Он познал счёт и краски, отделил самцов от самок и пищу от испражнений. Он ощутил радость и назвал её радостью, познал усталость и голод, тепло и удовольствие.
Он ощутил жизнь и нарёк себя Первым. Только некому было об этом сказать…
Мир колебался в ритме, сама жизнь билась ритмом: действие сменялось размышлением, напряжение – покоем, звук – тишиной. Когда самка перестала откликаться на его ласки, он задумался. Все самки вели себя странно - избегали самцов и сосредоточенно расползались по сторонам. Он взлетел повыше, под самую прозрачную твердь, ограждавшую мир сверху.
Неужели он ошибся? Неужели есть ещё какой-то ритм, который он не заметил? Неужели самки отличаются от них не только внешне, но и … внутренне? Что же они такое?
Он не видел момента, когда первая самка отложила яички; только воздух вибрировал, как никогда прежде. Он сорвался вниз и, облетая знакомые места, видел их повсюду – великое множество еле заметных точек, изменяющих саму жизнь.
Впервые после своего «пробуждения» Первый ощутил столь явное беспокойство. Когда из точек появились крохотные ползающие существа, непонимание разочаровало его. Серая мелочь возилась повсюду, и Первый почти перестал обращать на неё внимание, пока слабые недомерки не превратились в пёстрые матовые коконы. Он бродил среди них, наблюдая, как меняется цвет и форма покрывающей их шкурки. И однажды первый кокон лопнул.
Он был рядом и расширил надрыв дрожащими лапками. Там, внутри, копошился детёныш. Такой же, как он, со сложенными лапками, мутными глазами и смятыми крыльями.
Детёныш. Так вот это что. Первый огляделся – десятки шкурок вокруг лопались и внутри них мельтешила, дышала, рождалась на свет новая жизнь. Необыкновенное чувство охватило его. Дикая, буйная надежда орала, визжала, сотрясала его изнутри, разгоняя мрак бездны всепобеждающим огнём.
Теперь он знал, что делать.
Десятки молодых ползали вокруг. Забыв про еду и сон, он метался среди них, тормоша каждого и посылая приветственную волну: - Эй, брат! Сестра! Слышишь меня? Я здесь! Пусто… Ну же, давай! Откликнись! Пусто… Почувствуй меня, сестра… Откликнись… Пусто… Пусто… Пусто… Где же ты, брат…
Когда лапки стали подкашиваться от усталости, он подполз к кормушке в дальнем углу мира. Здесь мало кто бывал. Тоска захватила его, накатывая удушающими волнами. Хотелось утопиться здесь же, сложив крылья и закрыв глаза, чтобы никогда больше не видеть жестокого безразличного мира. Он встал, оперевшись лапками о бортик и глядя на матовую поверхность сиропа с пробивающимися ростками плесени. Рыдания подступили с новой силой и …
«Стоп. Это не твои чувства.»
Затаив дыхание, он перебежал к краю кормушки. Внизу, поджав недоразвитые крылья, лежал молодой самец. Он поднял взгляд, и Первый покачнулся от нахлынувшей волны одиночества. Он подошёл ближе, и, обняв нового друга, послал столько любви, сколько мог.
«Я рад, что нашёл тебя, Второй. Ты не один. Ты теперь никогда не будешь один.»
Он остался здесь, обучая Второго, рассказывая ему о большом и сложном мире - всё, что знал, всё, что успел понять и назвать за свою короткую жизнь. Одно только беспокойство тревожило его время от времени – новый ритм, танцующий среди десятков новых жизней. Что он несёт и сколько ещё осталось?
Он продолжал смотреть за раскрывающимися коконами, обходя появляющихся на свет сестер и братьев. Они молчали.
Однажды новый звук и вибрация сбили его полёт. Сверху, от молчаливой прозрачной тверди опустился гигантский хоботок. Первый сел на стену, отлетев подальше от странного предмета. Хоботок взревел, всасывая воздух и поворачиваясь страшным ртом. Время от времени кто-то влетал в него и через несколько мгновений оказывался за прозрачной стеной, поделившей мир пополам.
Он наблюдал, машинально считая тех, кого глотало неведомое существо. Догадка пришла внезапно. Их отбирают. Сначала – только тех, кто с тёмными брюшками. Потом со светлыми. Пять братьев и пять сестер. Потом с крупными крыльями. Тоже пять и пять.
Нет. Не может быть. Неужели не только он разумен? Это не может быть случайностью, но…
Десятый самец с крупными крыльями влетел в хоботок с потоком воздуха. Существо замерло, потом снова взвыло. Один… второй… Теперь мелкие крылья. Надо бы полететь ко Второму. Он будет волноваться, он почувствует. Только бы не вздумал, только бы…
Хоботок крутился, захватывая живых одного за другим. Семь. Восемь. Девять. Отобранные бились за стеной, очумело ползая по прозрачной поверхности. Первый перевёл взгляд и замер от ужаса. Из дальнего угла через весь мир медленно летел Второй. Недоразвитые крылья не позволяли ему носиться, как всем, легко меняя направление и скорость. Хоботок замер; Второй неловко заложил вираж и в этот момент существо засосало его. Первый вскрикнул, рванувшись вперёд изо всех сил, но рёв прекратился, и хоботок втянулся вверх. Десять. Кончено.
Два мгновения до стены, испуская волны горя и отчаяния. Второй так близко и так далеко, бесконечно далеко.
Прозрачная твердь наверху вздрагивает, и из отверстия, где исчез хоботок, начинает клубами идти белый газ. Твердь покрывается инеем, и любопытные, попавшие в белое облако, падают, безжизненно сложив лапки, падают, твердыми, замерзшими на лету кусочками, падают…
Волна ужаса накрывает Первого. Тьма наконец достала его. Вот он, конец ритма рождения.
Он летит вниз, дальше от белого газа. Второй за стеной летит рядом. У него жизнь, у тебя… смерть. Последнее, что ещё можно назвать. Первый ползает среди заледеневших братьев и сестёр, под страшным дождём среди грохота падающих тел. Он вспоминает свой ритм – беззаботное начало, тьму и новое рождение, самочку и обретение друга.
Где-то внутри него рождается крик.
«Ты обязан выжить, слышишь? Обязан победить эту тьму! Любой ценой! Ради всех нас, ради будущего! Обещай мне, что выживешь, что это всё не зря!»
Второй с размаху бьётся в стену, ещё и ещё раз… бесполезно.
Первый смотрит в бездну, и тьма накрывает его целиком, захлёстывает, замораживает сердце, ломая крылышки, брюшко, лапки, забирая последнюю угасающую волну жизни.
И приходит свет.
Автор: marrtin
Источник: http://litclubbs.ru/duel/308-ritm-zhizni.html
