Спрашивает меня тут недавно один человек, - условно назовём его приятелем, - мол, какая сила заставляет меня часами бродить неизвестно где, совершая утомительные однообразные движения. Да и находки ценные бывают не часто – не разбогатеешь.
Ну что можно объяснить такому человеку? Покажешь ему монету, а он сразу:
- Ого! И за сколько можно продать?
Сложная штука жизнь. Несправедливая. Такие мысли возникают у меня в голове каждый раз, когда я слышу нечто подобное.
С утра мы встаём примерно в одно время. Но что происходит дальше? Его жизнь – «день сурка», унылый хоровод бесконечных проблем.
Он вдавливает себя в вагон метро, забитый полусонными телами.
Я иду полем, уходящим за горизонт и там сливающимся с небом, с облаками.
Стена леса, едва различимая в начале пути, медленно приближается. Дорога, разделяющая его на две половины, перекрыта поваленными деревьями – противотанковая оборона. И это хорошо – ни одна живая душа не протащит сюда свой джип или квадроцикл.
Строго говоря, я вообще без понятия, откуда идёт эта дорога и куда – да это и не важно, поскольку первая-же находка - имперская монета, в которой, несмотря на все старания времени и плохих условий содержания, угадываются очертания Александровской копейки. Ирония в том, что ровно неделю назад такая-же двушка – начисто лишенная опознавательных знаков, попала ко мне в руки, и также была одной из первых находок.
Последняя неделя мая; лес неуклонно зарастает, превращаясь в тропические джунгли, и территория поиска сужается до размеров дороги. Всё возвращается на круги своя – с чего начинал я в своё время, к тому и вернулся.
Ландшафт местности плавно меняется. Труднопроходимый лиственный лес тает под натиском ровных, как на параде, примерно схожих и по толщине елей – посадки советских времен. Становится суше и сразу дышится по другому – легче, свободнее. Чистый высокий сигнал нарушает тишину. С небольшой – в половину штыка - глубины выпадает конина. Звенела она конечно, претендуя явно на что-то большее, ну да ладно, сгодится…
Продолжаю двигаться вглубь. Давно уже не смотрел навигацию, не вижу смысла. Вроде раньше тут были какие-то хутора, лесничество – но дорога сама ведёт меня туда, куда нужно. Иду очень медленно, змейкой, захватывая примерно по метру с двух сторон и лесной зоны, ибо там тоже иной раз может проскочить что-то интересное.
Вглубь тоже захожу, но не часто. Вижу полянку какую-нибудь, или холм, а то и наоборот, яму подозрительно ровных очертаний – можно и свернуть с основного маршрута.
Сложно передать, - причём как на бумаге, так и в разговоре, - свои ощущения, когда в куче откинутый земли появляются очертания золотистой окружности. Сколько их найдено уже, и сколько будет ещё, но мгновение это прекрасно. Я разламываю комок ещё не просохшей глины, и в руке у меня пятак 1940 года выпуска – одна из самых моих любых монет того времени.
Настроение моё, как говорил один товарищ, улучшилось. Хотя оно и так было не плохим, ну вот а теперь уж в совсем благостном расположении духа оставшийся до обеда час я дополняю ещё одной монеткой достоинством в две копейки 1949 года.
Чуть поодаль замечаю удобный поваленный ствол. Обед сегодня по упрощенному меню – бутерброды и чай, соответственно и проходит он вполовину быстрее обычного, буквально раз, два, три, четыре, пять – и я иду искать!
Дорога широкой дугой обходит яму, залитую мутной водой, и вновь теряется за поворотом. Условная точка невозврата ещё не пройдена, но уже близко. Топать до дома, точнее говоря, до машины, уже сейчас часа два быстрым шагом, не меньше.
Ну да ладно, времени ещё хватает – можно спокойно ходить. Попадётся боковой отход, можно будет по нему пройтись неглубоко в обе стороны, метров, скажем по двести - триста.
Но вот попадётся ли такой?
А пока что, как говорится – чем дальше в лес, тем больше травы и меньше сигналов. Один из которых, правда, заканчивается странной монетой, и странность эта в том, что выглядит она имперской медью, а звенит советским никелем. Остатки круговой надписи подтверждают правоту прибора – это щитовик, двадцатка. Год выпуска установить не представляется возможным.
Пора бы уже заканчивать, но по традиции нужен завершающий, хороший сигнал. Как говорил один известный разведчик – запоминается всегда первое и последнее. Но хорошего сигнала нет. И никакого нет – тишина в лесу, только птицы поют на все голоса.
Метрах в тридцати дорогу перекрыли две поваленные берёзы. Что это, как не крайняя точка пути моего, и вот примерно на половине и выпадает все-же второй на сегодня пятак, 1948 года – такой же прекрасный, как и младший брат его.
Обратный путь мне предстоит, мягко говоря, не близкий – хватит времени подумать о том, как я докатился до такой жизни. Наступает вечер; его приближение ощущается в прохладном дыхании ветра, и солнечный свет пробивается сквозь деревья уже не настойчиво, как днём.
Так какая же сила заставляет меня бродить по полям, по лесам, по неведомым местам?
