- Есть одна мысль.
- Вновь взбодрил коллектив Фет.
- Ну не тяни же.
- Мы украдем цветы.
- Чак твердо не желал вмешиваться в это, он считал, что категорически нечестно обворовывать человека, который и так едва ли сводит концы с концами.
- Молчи, дурень, самому стыдно, но иначе никак. Пастернак, денег у нас нет, знакомых, у которых можно достать деньги, у нас тоже нет. Ситуация патовая, а мера вынужденная.
-Это по-прежнему не меняло мнения Чака об этом поступке.
- Хорошо…
- В голосе Пастернака чувствовались сомнения, и чувствовались не зря. Чак взывает к ним, Чак, черт подери, взывает к сомнениям в голосе Пастернака.
- Чак заткнись, ты либо с нами, либо остаешься тут один, как ты думаешь, что этот мир сделает с долбаным психом вроде тебя, с психом, у которого ничего нет, даже самомнения. Кому кроме нас ты вообще нужен, Чак?
- Чак не хочет…
- В этом мире часто приходится делать то, чего Чак не хочет, и Чаку надо это понять. Чак согласен?
- Чак молча кивает головой в знак немого согласия, но полного отторжения его совестью того, что он сейчас собирается совершить.
- Делаем так, Чак отвлекает флориста, мы с Фетом хватаем по вазе и выбегаем, кидаем вазы в тележку и уносим ноги. Три человеческих силы, все же гораздо быстрее, чем одна. Когда я выберу нужные цветы я кивну Фету, когда Фет выберет нужные цветы он кивнет мне, когда мы побежим, Чак тоже должен бежать, все всё поняли?
- Поняли.
- Поняли, хором ответили Чак и Фет.
Троица распределилась по магазину, Пастернак внимательно осматривал каждую вазу, выискивая ту, в которой как можно меньше завявших и поникших цветов, Фет тоже выискивал цветы как можно лучше. Чак остановился возле прилавка и попытался посмотреть то, что шло по телевизору, но в отражении от экрана он увидел Гоголя, качающегося в тележке из супермаркета за стеклянной витриной магазина, и эта картина привлекла его внимание гораздо больше. Впервые за долгое время он задумался о том, что его роль в этой жизни ничем не отличается от роли Гоголя, и подчас даже хуже. Гоголь не может повлиять на события, что его окружают, не в силах потому, что его же тело является его темницей, тело его сдерживает настолько, что он даже не в состоянии выразить свою ненависть к той ситуации, которая происходит. Чак же, напротив, имеет в своем арсенале целый набор инструментов для изменения всего в этом мире, что его не устраивает или кажется неправильным. Но он ничего не в силах изменить, не в силах, потому что вынужден все время комментировать чужие действия, существовать, проживая сотни чужих жизней, напрочь забыв о своей. В этот момент Чак возненавидел себя, впервые в жизни ему стало отвратительно смотреть со стороны, ведь, глядя на картину со стороны, он видел и себя тоже, ему стало тяжело комментировать, ведь комментарии эти кричали правду, оскорбляющую некогда важную для него самого гордость осознанием собственной беспомощности перед собой же. Мысли его начали кружиться вихрем и выражаться не в созидательной, а, впервые за долгое время, оценочной форме. В голове возникло скупое, на первый взгляд, но такое богатое и важное в его случае словосочетание: «это неправильно». Эта оценка взорвала спокойный и безмятежный мир Чака, и вслед за оценкой возникло более стойкое, более осознанное чувство протеста, то чувство, что, по мнению Чака, изначально делает человека человеком. Протест в сознании усиливался, и в какой-то момент он вылился в другое словосочетание, ещё пару минут назад казавшееся для Чака самым немыслимым абсурдом: «это нужно изменить». Преисполненный чувством справедливости и протеста, а также опьяненный давно забытым, потерянным, но всё-таки вновь обретенным самосознанием, Чак выдавил из себя:
- Простите нас, пожалуйста.
_______________________________________________