Заказать книгу "Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй школьной травли" можно тут
Даше 25 лет, она живёт в Москве и работает внештатным корреспондентом, её статьи публикуются в том числе, в «Учительской газете». Она сама нашла меня и захотела рассказать свою историю травли. В моих интервью я всегда пытаюсь понять не только, как все началось и развивалось, но и какой след оставила травля в жизни человека. Мы часто слышим, что буллинг делает людей сильнее, это надо просто пережить. Когда я договаривалась с Дашей о времени беседы, меня удивило, что у неё нет ни одного мессенджера. Даша сказала, что они ей не нужны. Как не нужны — подумала я — а как же общаться? Выяснилось, что Даша ни с кем и не общается. Парадоксально, что при этом она очень коммуникабельная девушка. В ходе интервью охотно рассказала всё, прислала всевозможные скрины документов, свои статьи, отдельно записала маму, её воспоминания, чтобы точно ничего не напутать. То есть общаться Даша однозначно умеет, она не робкого десятка, даже наоборот. Но общение (кроме общения вокруг школы) — её тревожная зона. Подорвано доверие к миру, а тема школы при этом болит.
Я пошла в первый класс в 2002 году. Травля началась сразу же. Учительница меня одарила особым вниманием, постоянно стыдила за почерк, трясла моими тетрадями. Как я теперь уже понимаю, дети считывали этот настрой, со мной не дружили, я всё время была одна, надо мной смеялись, загоняли в туалет. Вот говорят: «Надо давать сдачи». Я дралась в ответ каждый день. Когда-то меньше, когда-то больше, но я исправно давала сдачи. Ничего не менялось.
Что характерно, всё это происходило только в школе. Те же самые дети во дворе относились ко мне хорошо. Плюс, я ходила в музыкальную школу, где травли не было. Из всего этого сейчас я делаю вывод, что травля была инициирована учительницей.
Помню, как во втором классе к нам пришёл новенький мальчик, мой сосед. Он ко мне был настроен дружелюбно, но через какое-то время класс ему поставил ультиматум: «Либо Даша, либо мы».
Семья у меня неполная, я жила с мамой и бабушкой. Им я поначалу не рассказывала, что происходит. В силу возраста я не знала, как сказать, что не могу дружить с теми, кто надо мной издевается. К тому же я боялась, что, если расскажу, станет только хуже.
Мама всё равно чувствовала, что что-то не так. Меня водили к психологу, та разводила руками. Мама ходила в школу, постоянно выслушивала, что я всё делаю не так, что я невнимательная, непослушная. Забегая вперёд, за четыре года начальной школы, меня за учёбу не похвалили ни разу, хотя я её закончила всего лишь с одной «тройкой».
В декабре первого класса моя бабушка как-то пришла в школу, и ей объявили, что я учусь хуже всех. Это при том что к школе меня готовили по системе Зайцева. В три с половиной года я уже читала. И вот выяснилось, что я учусь даже хуже тех, кто пришёл в школу, не умея читать и писать.
Все четыре года у меня была репутация «колышницы». При этом открытых конфликтов с учительницей у меня не было. Я просто жила с абсолютным ощущением того, что я для неё не существую. Как-то во втором классе мама с бабушкой в очередной раз пытались понять, почему у меня в школе сложилась такая ситуация. Я, восьмилетняя девочка, нарисовала на листочке круговую диаграмму, в ней секторами указала все группы детей: «Вот это отличники, их постоянно ставят в пример, это „хорошисты“, до которых никому нет дела, это хулиганы, а вот этот маленький кусок пирога — мы, которые хуже всех и над которыми всё время издеваются».
Несправедливость и предвзятое отношение были во всём. Как-то у меня украли деньги, которые я должна была сдать на школьную фотографию. Этому были свидетели. Но никто не стал даже разбираться, искать виновных, искать деньги, в конце концов. А когда я у одноклассника за все его издевательства надо мной вытащила из портфеля игрушку, был грандиозный скандал.
Когда в конце четвёртого класса объявляли оценки, и выяснилось, что у меня одна «тройка», все одноклассники вскочили с мест, хотели посмотреть своими глазами. Настолько привыкли, что я «колышница».
Перед переходом в пятый класс я думала, что сейчас начнётся новая жизнь. Первого сентября нас рассадили точно так же, как сажала первая учительница. И сразу было заметно, что особое внимание уделялось тем же детям, что и раньше. У меня внутри всё упало, надежды рухнули. Я поняла, что ничего не изменится и оказалась права. Вслед за мной в пятый класс перешла моя характеристика, составленная учительницей младших классов.
Травить меня стали ещё сильнее. Появились гаджеты, социальные сети, подключился кибербуллинг. Снимали избиения, издевательства надо мной, выкладывали в сети. Я пыталась решать свои проблемы наивно, по-детски — ходила хвостом за нашей классной, лишь бы не оказаться один на один с одноклассниками. Классная потом пожаловалась маме и бабушке, что я её преследую.
Однажды мама от учительницы английского языка узнала, что классная собирала подписи на коллективном письме, направленном на то, чтобы убрать меня из школы. Мы его не видели, но, судя по всему, в письме было сказано, что я провоцирую конфликты, хулиганю, то есть, не меня травят, а я всех травлю. Каждая ситуация, когда меня били или тыкали в меня циркулем, а я давала сдачи, выворачивалась так, что зачинщицей была я. Два года мелкие пакости классной мне сильно не вредили, потому что каждый раз, когда дело доходило до завуча, та меня защищала.
В седьмом классе завуч скоропостижно умерла. Буквально через пару недель классная написала на меня докладную записку о том, что я прогуляла полгода. Я, действительно, болела, плюс по средам периодически ходила к психологу. Всё было подтверждено справками из поликлиники и мамиными заявлениями. Но учительница заявила, что многие пропуски были никак не оформлены. Подключили социального педагога. Сделали запрос моей характеристики в музыкальную школу. Маме угрожали органами опеки. Ей пришлось брать в поликлинике дубликаты всех прошлых справок. Скандал вышел на уровень нового завуча, та в итоге извинялась перед моей мамой. Ситуацию замяли. Этого хватило на несколько месяцев.
Через полгода произошла ситуация, которой классная попыталась воспользоваться. На уроке английского языка одноклассник ударил меня головой о парту. Пришлось зашивать губу в поликлинике. На следующее утро классная позвонила моей маме, сказала, что вызывает её в школу в присутствии завуча, потому что я сломала мальчику руку. Мама позвонила родителям мальчика и выяснила, что те ничего не знают ни о сломанной руке, но и о моей разбитой губе. Мама пошла в школу, просто потому что ей стало интересно, как же классная всё это вывернет. Учительница, видимо, была настолько недальновидна, что даже не подумала, что мама может позвонить, выяснить ситуацию. В итоге она всё свалила на мальчика, перевела разговор на другую тему, снова стала меня обвинять во всём подряд, придумала какую-то фантастическую историю о том, как родительский комитет написал против меня петицию о том, что я на экскурсии приставала к экскурсоводу. Мама запросила эту петицию, её предоставить не смогли. Позже, когда мама распутывала весь этот клубок интриг, оказалось, что в школу был звонок из поликлиники, где мне зашивали губу, и учительница вот так решила прикрыть школу, по сути дела, подставила администрацию. Мама даже припугнула школу тем, что проведёт весь этот инцидент официально, тем более что мой дядя следователь. Завуч в очередной раз перед мамой извинилась, устроила классной полный разнос, но дальше она продолжила работать, как ни в чём не бывало.
В конце восьмого класса классная всё-таки попала в некрасивую историю, которая закончилась для нее не очень хорошо, хотя и не фатально. Школа была в процесса получения статуса гимназии. У нас были гимназические классы, которые автоматически оставались. Но были и обычные. Наш класс был как раз обычным, и классная решила оставить в школе так называемую элиту, в которую входили отличники, они же дети родительского комитета, а остальных убрать из школы. Мы писали работу по русскому языку, и все, кого нужно было выкинуть, неожиданно написали её очень плохо. Родители объединились, написали против учительницы петицию, обвиняя её в том, что получила она класс с хорошими детками, с довольно приличными оценками, и вдруг оказалось, что многие по русскому языку стали «троечниками». Учительница позже объяснила это тем, что случился сбой в программе, из-за которого у многих детей оценки были снижены на один балл. Это, конечно, была абсолютная ложь, работы детей были частично фальсифицированы, и учительницу сняли с руководства нашим классом. История получила огласку, до сих пор в интернете висят отзывы на эту тему. Но, надо сказать, никаких других санкций к ней не применили, все снова замяли, она и сейчас работает в теперь уже гимназии.
А вот теперь я расскажу отдельно об учительнице, которая меня в итоге спасла. Она преподавала математику, была очень яркая, её обожали все дети. В том числе и я. Я даже больше скажу, я из школы не уходила и терпела всё только потому, что любила эту учительницу. Но именно по математике у меня была «тройка» в начальной школе. Плюс, я, как уже говорила, в начале пятого класса поняла, что мне хорошего отношения не светит, да и учительница эта слушала всё, что говорила классная. В общем, моё детское обожание педагога было безответным. Желания учиться по предмету не было никакого. Дошло до того, что математику я не знала настолько, что на контрольных сдавала чистые листы. В седьмом классе у меня с ней даже случился конфликт. Наслушавшись классную, она за что-то меня отчитала. Я так расстроилась, что побрилась на лысо. Потом так и ходила лысая полгода. Видимо, это был мой немой протест.
Поворотным стал как раз упомянутый инцидент с моей разбитой губой. Я уже говорила, что мама пришла тогда в школу на разборки, плюс она хотела написать заявление о том, что не имела претензий к учительнице английского языка. Было очевидно, что всё произошло молниеносно, и учительница не виновата. В фойе мама встретила учительницу по математике. Разговорились. Учительница была удивлена, что моя мама не такой уж монстр, как это преподносила классная. Плюс, мама рассказала про мою к ней любовь, как к педагогу.
После этого она ко мне прониклась, стала проявлять внимание, общаться со мной и даже защищать от травли детей. Перемены случились моментально. Меня наконец-то перестали бить. Класс перестал надо мной издеваться, по крайней мере, открыто.
В девятом классе у нас поменяли классную на фоне скандала, о котором я рассказывала выше. К тому же моя любимая учительница по математике стала завучем, и теперь нападать на меня стало совсем невыгодно, у меня появилась «крыша». Оставшиеся годы прошли спокойно. Меня никто не трогал.
Мои отношения с математикой тоже постепенно наладились. Учительница стала позволять мне переписывать работы, дополнительно отвечать. В девятом классе ГИА по математике я завалила, меня не должны были брать в десятый класс. Но учительница дала мне шанс, заступилась за меня перед администрацией, и в десятый класс меня взяли. Это был свет в окне. Я вдохновилась так, что оставшиеся два года обложилась учебниками по математике, репетиторами, можно сказать, выучила предмет с нуля и даже поступила на «бюджет» на физико-математический факультет.
Прошло восемь лет, но травма осталась. Ничего не забыто. Я потому и пишу об этом, эта своего рода терапия. Ещё учась в институте, я начала писать статьи на тему образования. Пыталась разобраться в том, что вообще происходит в школе. Сейчас я работаю корреспондентом. Одно из явных последствий событий в школе — я почти ни с кем не общаюсь, только с мамой. Пишу авторские статьи, поэтому на работе достаточно общаться с главным редактором. Я панически боюсь своих ровесников, боюсь заводить с ними отношения. Я до сих пор не доверяю людям, внешнему миру, постоянно жду подвоха.
На фоне моей личной истории травли и дальнейших моих исследований в роли журналиста, у меня выработались определённые установки, которые я отстаиваю и о которых пишу:
1) я абсолютно «ЗА» ЕГЭ. Это объективная форма оценки. Как может трезво оценить работу учитель, который, к примеру, сам участвует в травле? Человеческий фактор должен быть максимально удалён из оценки знаний ребёнка.
2) я против текущей формы родительских комитетов. Я об этом не упоминала, но в моей истории родители других детей тоже приняли участие. Их определённым образом настраивает учитель, они, в свою очередь, передают информацию детям. В целом, эта форма взаимодействия, когда учитель через маму Пети передаёт свои претензии маме Васи, недопустима. Работа родительского комитета должна быть прозрачной, иметь чётко регламентированные полномочия. В противном случае, это повод для конфликта интересов. Не секрет, что детей родительского комитета часто «тянут за уши». Родители в основном только поэтому в комитет и идут. В итоге создаётся кастовая система, как сказал бы Оруэлл, «все дети равны, но некоторые более равны, чем другие».
3) я бы пересмотрела подчинение школьного психолога. Возможно, он вообще не должен входить в школьный коллектив, иначе опять же конфликт интересов. Сейчас большинство школьных психологов не проблемы детей решают, а отстаивают интересы школы и реноме её сотрудников.
4) я бы отменила характеристики. Моя характеристика, необъективно составленная учительницей младших классов, портила мне жизнь дальше при переходе в среднюю школу.
5) я бы вообще ушла от оценок, выставляемых школой. Мне кажется, знания, которые дети получают в школе, должна оценивать какая-то третья сторона, внешняя организация, тогда мы убираем, так сказать, коррупционную составляющую, школа не завышает оценки любимчикам и не занижает изгоям. Тогда будут оцениваться действительно знания, а не отношение конкретного учителя к конкретному ребёнку.