Проклятые двери. Хлопают на всех этажах. Их стук вырывал из сна, злил. Лика сбросила одеяло, села, посмотрела на разбросанную одежду, на жирную кляксу на обоях — та осьминогом протянула за настенные часы свои щупальцы. Половина седьмого вечера — вот-вот придёт мать. «Люди с работы возвращаются, а ты, бездельница, только глаза продираешь!» — едва переступив порог, начинала она пилить.
«Прямо заела!» — с раздражением подумала Лика. Схватила тапок и швырнула в угол, но попала в часы. Слабо тикнув напоследок, они упали и разбились. По полу разлетелись осколки, один, отскочив, царапнул её по ноге. Выступила капля крови, набухла и поползла вниз — в виртуальной игре кровь также стекала с руки девчонки-близнеца, как называла её Лика. Смелая девчонка во всём походила на неё: худая, с белыми прядями в чёрных волосах, с пирсингом в ушах и бровях.
— Ты у себя? — позвала мать.
— Явилась, — хмыкнула Лика, слушая, как та возится в коридоре. Передвижения матери по квартире были предсказуемы, как и все её дни. «Интересно, а кто на хлеб будет зарабатывать? Ты, что ли?» — отвечала мать на смешки Лики: «Живёшь, как запрограммированный робот. Пошла на работу, вернулась, посмотрела телевизор, легла спать, утром — опять на работу. Никакого разнообразия».
— Ты где? — повторила мать.
— У себя! Где ж ещё! — крикнула Лика. Сейчас мать снимет сапоги на высоких каблуках, пойдёт на кухню, достанет продукты из сумки, постучит в дверь: входить без предупреждения ей запрещалось.
Лика быстро вытерла кровь и прикрыла ногу одеялом — иначе мать запричитает, побежит за пластырем.
— Входи уж, — сказала Лика, когда раздался стук.
— Ужин на носу, а ты всё лежишь, — попрекнула мать.
— У кого ужин, а у кого завтрак, — огрызнулась Лика. — Живу, как в Америке. У них сейчас там утро, вот и у меня тоже.
— При чём тут Америка?! Постыдилась бы! Убрала бы хоть комнату! Самой-то не противно в помойке жить?
— Это моя комната, что хочу, то и делаю. Всё учишь, учишь, — и нарочно, чтобы задеть мать, добавила, что не дождётся, когда та снова уйдёт на работу и наступят тишина и покой.
— Это от каких таких трудов тебе нужны тишина и покой?! Ни черта же не делаешь, валяешься целый день. Господи, да когда же это кончится, у всех дети как дети...
— Ну так оставила бы меня в роддоме. Я ведь не просила меня рожать, — оборвала Лика.
Нотации матери она знала наизусть, порой так и хотелось посоветовать ей сменить тактику: слова, не подкреплённые действием, — пустой звук. Чем больше мать поучала и угрожала — тем больше Лика делала всё наоборот, назло, испытывая её, провоцируя. Ссоры помогали Лике выплеснуть ярость, просыпавшуюся вместе с ней, когда она вставала. В этот раз не удалось: мать бессильно махнула рукой и ушла.
Лика послонялась по комнате. Остановилась у окна. Посмотрела на топкое небо, на бурое дерево в дождевых каплях. Одна ветвь, зацепившись за форточку, елозила по стеклу. Её скрип действовал на нервы, как и хлопанье дверей. «Муторно-то как», — подумала Лика. Чего ради из дому выходить? Холодно. Дождь противный — не дождь, а водяная пыль. Лучше бы шёл ливень.
Она месяц не видела дневного света: ложилась в предрассветной темноте, когда дом просыпался, поднималась после шести вечера. «Распорядок дня, как у вампира», — острил её форумский приятель. Её жизнь протекала в другом месте — в азартном виртуальном мире, где нет ни скуки, ни материнских попрёков.
Из кухни донёсся запах чего-то жареного — мать готовила ужин. Лика натянула чёрную, с белым черепом на груди, майку — в пику матери, не одобрявшей её выбора одежды. Отправилась в ванную. Вяло почистила зубы, показала своему отражению язык с колечком. Серёжку Лика подумывала заменить: ей всё быстро надоедало.
— Вкусно пахнет, — сказала она, входя на кухню. Гнев утих. Захотелось по-человечески поговорить с матерью. — Что ты там стряпаешь?
— Отбивные, — сухо ответила мать и поставила перед ней тарелку.
— Ладно, мам, не обижайся. Скажи лучше, что у тебя на работе? Давно ничего не рассказывала.
— Да всё то же, — ответила мать. Её голос повеселел: она была рада перемирию, пусть и временному.
Лика любила мать, поэтому не могла объяснить, почему она вызывает у неё неуправляемую, беспощадную к ним обеим ярость. В матери бесило почти всё: манера вздыхать, скорбное выражение лица, привычка задавать одни и те же вопросы, попытки вызвать к себе сострадание слезами или жалобами на здоровье. Раздражал даже её ухоженный и яркий вид — он казался маскировкой. «Знали бы все эти глазеющие на неё мужики, какой она нытик», — усмехалась про себя Лика.
— Как там твой начальник? — растягивая перемирие, продолжила Лика. Взяла вилку, воткнула в отбивную, подняла и стала откусывать мясо по краям.
— Может, нож возьмёшь?
— Мне так больше нравится. На фиг нужны все эти светские церемонии.
— В гостях и среди коллег приходится их соблюдать, — назидательно произнесла мать.
— Это не про меня. В гости не хожу, на работу тоже, — свернула Лика на тропу войны: достаточно одного неверного замечания, чтобы пробудить в ней гнев.
— На работу когда-нибудь придётся пойти, — не сдержалась и мать. — Когда меня не станет, кто тебя будет кормить?
— Какая смерть? Тебе ещё и сорока нет.
— Никогда не знаешь, что может случиться, да и не в этом дело, — и мать повторила то, что дочь слышала миллион раз. Что она беспокоится о её будущем. Что пора быть ответственной, уже совершеннолетняя. Что надо обрести профессию, стать самостоятельной, выйти замуж.
— Ага, замуж! Чего ты сама-то хорошего видела в браке? Не тебя ли муженёк твой послал куда подальше? — со смешком поддела Лика. — Подлец он всё-таки!
— Нельзя так говорить, это же твой отец.
— Ну ты даёшь! Он измывался над тобой, бросил, а я, видите ли, не имею права слова о нём сказать! Что, до сих пор его любишь?
— Нет, конечно.
Мать смутилась и неожиданно разоткровенничалась: никакой любви уже нет, а обида осталась, но со временем пройдёт.
— Не думай о нём — и пройдёт быстрее. Много ему чести, чтобы о нём думать! Ненавижу его!
— Послушай, — с беспокойством произнесла мать, — давай всё-таки сходим к психологу, я давно предлагаю. Тебя явно что-то мучает.
— Ты иди, а мне незачем. Со мной полный порядок, меня мучает только эта поганая жизнь, с которой приходится иметь дело.
— Да что ты городишь! С какой ещё жизнью иметь дело? Не с виртуальной же, в которой ты варишься с утра до вечера?
— А что? Она в сто раз интереснее этой, посправедливее будет. Там хотя бы никто не предаёт: ни отец, ни друзья... — она замолчала. Про друзей говорить не следовало — мать всполошится, устроит допрос. Расстраивать её Лика всё же не хотела.
— Что с друзьями? Ты с кем-то поссорилась?
— Ничего, это я так. Мне друзья на фиг не нужны, и интернета достаточно.
— Неужели ты сама не видишь, что интернет действует на тебя, как наркотик! — разволновалась мать. Она прижала руки к груди словно в молитве. Её щёки и кончик носа порозовели — верный признак, что она разнервничалась.
— Откуда ты знаешь, как наркотики действуют? Пробовала, что ли? — хмыкнула Лика. Мать вызывала у неё досаду и жалость. Но заставить себя остановиться не могла. Дерзила, чтобы её позлить.
— Ты что, наркотики принимаешь? — вдруг спросила мать.
— Нет, ну ничего нельзя сказать! Вечно пытаешься меня подловить!
Лика резко оттолкнула тарелку — пролетев через стол, еда упала матери на платье, которое та не успела снять после работы. По ткани расползлось жирное пятно вроде осьминога на обоях. Мать вскочила, бросилась к раковине, начала смывать водой с мылом. «Господи, когда же это кончится!» — повторяла она. Лике стало неудобно. Платье было недешёвое, мать его любила и берегла.
— Я же не нарочно, — оправдалась она и обвинила: — Чего ты прицепилась ко мне с этими наркотиками! Не употребляю, можешь успокоиться. Нечего было меня доводить!
— У тебя все вокруг виноваты, что бы ты ни сделала. Ты хоть знаешь, сколько стоит эта вещь? Тебе абсолютно всё равно! Сама ещё ни копейки не заработала.
— Как я заработаю, если меня никуда не берут?!
— Можно подумать, ты будто стараешься, чтобы взяли? Кто тебя в таком виде возьмёт! Когда идут на собеседование, то прилично одеваются. Посмотри, на кого ты похожа!
— Чего ты гонишь меня на работу? Нам что, денег не хватает?
— Не только в деньгах дело.
— Пойду я, пойду на твою работу, не пыхти. Дай хоть год отдохнуть, ведь школу только окончила.
— Одни отговорки! В институт не хочешь, на работу не хочешь! Ничего не хочешь, лишь бы дома валяться! В той же самой школе ни черта не делала!
— Уж лучше дома валяться, чем гнуть на кого-то спину, как ты! — рявкнула Лика. — Чего ты добилась? У тебя какая-то потрясающая должность?
— Смотри, дождёшься у меня! Выставлю тебя на улицу! Сил уже нет всё это терпеть!
— Сама с удовольствием уйду! Лучше с бомжами жить, чем с тобой! — крикнула Лика, зная, что её слова так же пусты, как и все материнские угрозы.
Она ринулась к себе в комнату и саданула дверью, отгородившись от матери до следующего дня. Внутри всё клокотало, требовало выхода. Она всадила кулак в стену. Чуть не закричала от боли — ободрала до крови костяшки. Села на кровать и, зализывая по-собачьи ссадину языком, стала себя жалеть. Ну почему её заставляют делать то, что она не хочет? Мать неплохо получает, на жизнь им хватает: значит, гонит её на работу из вредности, контролирует. Не понимает, как дочери тошно батрачить на какого-то дядьку, который ещё и по углам её будет зажимать, как было три месяца назад в одном заведении. Продержалась она там всего неделю: если бы не выгнали — сама бы ушла. Не получит она никакой профессии — и что? Мир не заржавеет — ему, злому и подлому, плевать на неё, как и ей на него. Лучше в сети до старости просидеть. Давно надо было послушать виртуальных друзей и проучить мать, раз она её не жалеет. Ребёнок остаётся ребёнком, даже если ему за пятьдесят. Если мать этого не понимает, значит не любит, а в этом случае нечего с ней считаться.
Она вытерла слёзы, размазав по лицу не смытую накануне с глаз тушь, и включила компьютер. На заставке загорелись тюльпаны, алым полем протянувшиеся вдаль, в иное измерение. Настроение сразу улучшилось. Компьютер вовсе не бездушный ящик, как считает мать. Он не умирает, даже когда выдёргиваешь вилку из розетки — виртуальная жизнь продолжается за пределами погасшего экрана. Всего этого Лика не могла объяснить матери: всё равно не поверит.
«Во что играем?» — выскочил вопрос. Пробежав по списку, Лика остановилась на новой игре: «Превращение». Название сулило интригу. На экране появились джунгли со скачущими обезьянами. Они шумели, визжали. Комната наполнилась звуками — столь реальными, будто это Лика, а не её близнец, ходит среди лиан. Тут налетели ядовитые насекомые. Одно из них набросилось на её близнеца, норовя ужалить, но та ловко разрубила его пополам саблей. Внезапно обезьяны исчезли — раздался грохот. Лианы закачались, и на них уселась стая огромных птиц с изогнутыми и длинными полураскрытыми клювами, в которых виднелись зубы-пилы. Прямо доисторические создания, типа динозавров. Одна из них с пронзительным криком кинулась вниз на девчонку...
Лика играла весь вечер. Добралась до последнего уровня — там начиналось самое увлекательное. Довольная, она откинулась на спинку стула. Победа радовала. Смекалки ей не занимать: ни разу не провалилась, не оступилась. Знала бы мать, а то нудит: ничего, мол, толком не умеешь, не доводишь до конца. В эту минуту раздался робкий стук в дверь.
— Хочу пожелать спокойной ночи, — сказала мать, как всегда, заглаживая ссору.
Если они расходились по комнатам, не помирившись, мать не могла заснуть и переживала. Зная это, Лика из упрямства не шла навстречу первой, хотя в душе всё ныло: ну подойди к ней, обними. Ярость диктовала делать обратное, заставляла видеть в матери врага. Гнев накатывал припадками, как падучая, и в такие минуты Лика становилась девчонкой в играх — неукротимой, бешеной, уничтожающей всё на своём пути. В этом она винила мать. Если бы не её бесконечные придирки и не бросивший их отец — это же мать его выбрала его, всё было бы по-другому.
— Входи, — сказала Лика, глядя на экран в предвкушении следующего раунда.
Мать вошла нерешительно, как бедная родственница, а не твёрдый, умеющий постоять за себя человек. За это, несмотря на жалость к ней, Лике хотелось её отчитать. «И не стыдно ей, — раздражалась она, — красивая, умная женщина, а ведёт себя, как побитый пёс!»
— Нам надо поговорить, — произнесла мать. — Мы обе устали от ссор.
— Это же ты их затеваешь.
— Неважно, кто затевает, не в этом дело, я о тебе беспокоюсь. Тебя что-то мучает, поэтому ты такая... ну как бы это сказать... неистовая, что ли.
— Не неистовая, а мятежная. Большая, между прочим, разница. Мятежник — это тот, кто борется за правду, выступает против несправедливости, — повторила она слова виртуального приятеля.
— Как ни называй — суть одна. Я боюсь, что эта ярость тебя когда-нибудь погубит.
— Как это? — нахмурилась Лика.
— Попадёшь в неприятность. Ты же себя не контролируешь, от этого может произойти что угодно. Никогда не знаешь, на кого нарвёшься... могут и убить.
— Наверное, только этого и ждёшь, — со злорадством произнесла Лика.
— Ты соображаешь, что говоришь? Ты моя дочь, я люблю тебя и хочу помочь.
— Если хочешь помочь, так не дави и не притворяйся, что сердце болит. Помнишь, как ты разыграла, что у тебя сердечный приступ? Знаешь, как я перепугалась? Разве это красиво было?
— Да, согласна, некрасиво получилось, — смутилась мать. — Это я от бессилия, не знала, как ещё на тебя подействовать. Ты тоже от отчаяния агрессивной становишься.
— Агрессивная я не от этого, а от этой мерзкой жизни.
— Ты ещё мало пожила, чтобы судить, такая ли она мерзкая.
— Вот опять давишь возрастом! У меня уже есть кое-какой опыт. Чего ты вообще эту жизнь защищаешь? Что такого распрекрасного она тебе дала?
— Не обо мне сейчас речь, — увильнула мать.
— А почему речь всегда только обо мне? Ты моя мать, мы семья, значит, и о тебе стоит поговорить. Ты же ничего о себе не рассказываешь. Признайся, ты довольна своей жизнью?
— Никто никогда не бывает всем доволен, так уж устроен человек.
— Почему ты никогда не отвечаешь прямо? Довольна или нет?
— Меня устраивает то, что есть, бывает и хуже. Не так уж и плохо довольствоваться малым.
— А я считаю либо всё, либо ничего. Получать так получать, а если не можешь получить — зачем стараться?
— Ты ещё и не старалась, ничего для этого не делала, а ведь помнишь, одно время хотела быть переводчицей? У тебя же явные способности к языкам.
— Что, мир обеднеет, если я переводчиком не стану? — буркнула Лика.
— При чём тут мир? Это для тебя важно. Дело организует человека, оно помогло бы тебе справиться с гневом.
— Ладно, подумаю.
— Вот и хорошо, — обрадовалась мать. — Пойду лягу пораньше.
— Мам, подожди. Не подкинешь деньжат? Хотя бы немного.
Лика знала, что просьба может всё испортить, но решила воспользоваться благодушным настроением матери — вдруг получится.
— Я же на днях тебе давала.
— Да, но я протратилась, нужны же мне деньги на карманные расходы. Дашь или нет?
— Дам, когда будет получка. Сейчас у меня нет.
— Неправда, у тебя есть заначка! На собственного ребёнка жалеешь!
Гнев вспыхнул с новой силой. Перед ней стояла не родная мать, с которой она говорила по душам несколько минут назад, а чужая женщина, которой плевать на её нужды.
— Устроишься на работу — тогда и просить у меня не придётся, — с несвойственной ей непреклонностью отрезала мать и ушла.
— Ты же говорила, что беспокоишься обо мне! Значит врала?! — крикнула ей вслед Лика. Она посмотрела на экран, где сидели гигантские птицы в ожидании игры, и подумала: стать бы одной из них и улететь из этого несправедливого мира, подальше от материнского нытья, подлости, всеобщей лжи, и парить свободной в поднебесье! А ещё лучше превратить мать в птицу, тогда она уберётся восвояси и оставит её в покое. Раз мать такая вредная, надо её проучить. «Вот было бы здорово, — усмехнулась Лика. — Пусть компьютер превратит её в птицу! Тем более что она сама в детстве этого хотела!»
Когда Лика была маленькой, мать однажды рассказала ей на ночь сказку о девочке, мечтавшей обернуться птицей и навсегда улететь из дома. Спустя годы Лика смекнула, что мать имела в виду себя. О своих родителях мать мало что говорила, многое утаивала. Деда Лика не знала: тот, как и её отец, ушёл из семьи, а бабушку она едва помнила. На расспросы мать не отвечала, как-то сказала, что не раз думала сбежать из дому. «Вот дождётся, что это я сбегу», — вспоминая это, думала Лика и метнула курсор мышки в окошко, где призывно мигало: «Последний раунд».
Пока она играла, наступила ночь. Густая чернота замазала деревья, звёзды, дома — город словно облили мазутом. Лика по привычке взглянула на стену, где висели раньше часы — там белел круглый отпечаток. Сами они, разбитые, валялись на полу. Проведённое в виртуале время казалось мигом. Глубокая ночь, пора приступать к задуманному. Лика на цыпочках проскользнула в комнату матери. Постояла, прислушиваясь в надежде, что мать шевельнётся и план придётся отменить. Но та безмятежно спала, не ведая, что мимо неё сейчас прошмыгнёт тень, раскроет дверцу шкафа, вытащит железную банку и выудит оттуда пачку денег. Не такую уж толстую, как хотелось бы Лике, но и не тонкую.
Мать вдруг тяжело вздохнула, пробормотала «не надо», словно пытаясь остановить дочь, легла на бок — и замерла. Она свернулась калачиком, как ребёнок. Сон подчёркивал её незащищённость. Глядя на неё, Лика почувствовала себя преступницей. Мучила совесть, но одновременно в голову закрались нехорошие, пугающие мысли. Сейчас мать полностью в её власти, с ней можно сделать всё, что угодно. Например, защёлкнуть на руках наручники, если бы таковые имелись, приковать к спинке кровати и, пользуясь тем, что мать не может встать и уйти, выплеснуть ей в лицо боль, обиды, горечь, о которых та понятия не имела. Эту картину Лика не раз представляла в минуты злости. «Сон-то, — размышляла Лика, — по сути та же смерть». Человек отсутствует, а его беззащитная оболочка валяется на кровати. Однако, как она ни накручивала себя, перечисляя в уме все грехи матери, жалость к ней заглушить не удалось.
Она положила назад в банку пачку денег и убрала в шкаф. Посмотрела на мать. Выглянувшая луна осветила её по-младенчески нежно-молочное, безмятежное красивое лицо. Такой умиротворённой мать выглядела только во сне. Лике стало грустно. Она вспомнила, какой испуганной становилась мать, когда она её оскорбляла в точности как бросивший их отец, которого Лика осуждала. Может, мать права, что гнев опасен? А-а, чушь.
Следом за луной повыскакивали звёзды. Чернота рассеялась. Лика решила прогуляться. Ночь — любимое её время, продолжение виртуала. Лика постояла, подумала и, настороженно следя за матерью, снова выудила из шкафа банку. Выдрала из пачки две купюры. Остальное вернула на место. Вряд ли мать заметит пропажу — если только не пересчитывает каждый день.
Она вышла на улицу. Хорошо-то как! Безлюдно. Днём всё кажется враждебным, в каждом взгляде прочитывается неприязнь. Ночью дышится легче. После дождя воздух мягкий, почти весенний. Всё вокруг блестит: мокрый асфальт, голые деревья, куртки двух парней, идущих ей навстречу — тоже, наверное, любители погулять в это время. Она задрала голову. Звёзды двигались, выстраивались в рисунки, некоторые падали на землю, прямо как в одной из игр. А мать не верит, что виртуал — это та же жизнь! Знала бы она, как ночь выявляет истинную суть вещей.
Лика засунула руки в карманы, нащупала украденные деньги. Опять шевельнулся стыд. Впрочем, чего себя корить, мать сама виновата. Если бы дала, как её просили, не пришлось бы воровать. И вовсе это не кража — деньги принадлежат и ей, ведь они с матерью семья, значит, должны всё делить поровну. Вообще-то она их в долг взяла, потом вернёт. Рассуждая, Лика поравнялась с парнями в куртках. Их лица наполовину скрывали низко надвинутые на лоб кепки. Парни вдруг развернулись и пошли за ней. Лика ускорила шаг, но те не отставали.
— Эй! Не боишься в такое время одна ходить? — окликнул один из них. В его голосе промелькнула издёвка. Странный акцент — парень или приезжий, или намеренно коверкает слова. — Чего молчишь? — не отставал он. — Хошь проводим?
— Сама дойду, — отрезала она.
— Чего стесняться-то, мы завсегда готовы, — включился в игру второй. Оба засмеялись — недобро, гнусно.
— Девчоночка-то ничего, — сказал первый.
Ей стало страшно. Впереди тянулась длинная тёмная улица — ни ненавистной ей толпы, ни полицейского, никого. Лика повернула назад и быстро зашагала к своему дому. Хотела побежать, но сдержалась: побежишь — и рванут за тобой. Ничего не бояться — единственный способ спастись. Так всегда поступала девчонка-близнец, но, оказалось, было не под силу Лике. Ярость, которая уничтожала всякий страх, пропала. Когда надо, её нет. Раньше Лика не сомневалась, что ничего не боится и храбро расправится с любым обидчиком. Какие же идиотские мысли лезут в голову в критическую минуту! Вместо того, чтобы спасаться, что-то срочно предпринимать, думаешь о ерунде, сдаёшься без борьбы, вспоминаешь все свои промахи, будто уже приговорён. «Мама, мама», — мысленно звала она.
Вот и дом. В окне на втором этаже горел свет. Там жили Николай и Нюра. Лика крикнула. Услышали ли соседи? Она крепко сжала в руке ключ, подбежала к двери парадного — и остановилась. Преследователи мгновенно её настигнут, ворвутся следом за ней в квартиру, а там мама — беспомощная, слабая. Нельзя подвергать её опасности. Лика обернулась. Они стояли, молча глядя на неё. Их глаза были прикрыты козырьками кепок. Она видела только ухмылки на их губах.
— Чего вам надо? — спросила она. Они не ответили. — Хотите денег дам? Только отвяжитесь, — она протянула им украденные купюры.
— Давай, — усмехнулся один. Вытянул вперёд руку и вцепился, как клешнёй. Рванул к себе. Лика почувствовала его горячее, гнилое дыхание. Она попыталась крикнуть, но он крепко зажал ей рот ладонью. «Мама!» — изо всех сил крикнула она. Молча, про себя...
Мать открыла глаза, зажгла лампу. На пол лёг косой прямоугольник, отвалившись тенью от стола. В окне — отрезок месяца. Она взглянула на будильник — ещё рано вставать. Весь дом спал. Она прислушалась. Почудился крик или нет? Тишина — но какая-то напряжённая, недобрая. «Приснилось», — решила мать, накидывая халат. Въехала ногами в тапочки и отправилась к дочери: вдруг Лике стало плохо, и она на самом деле её звала? Постучала — ни звука в ответ. Спросила: «Ты там?» Тихо. Она вошла. Пусто, темно, только компьютер гудит. В экране летали хищные птицы с крыльями, как паруса, и с длинными, изогнутыми месяцем, клювами. Одна из них повернула голову и ринулась вперёд, точно собираясь вырваться из компьютера. Мать невольно отшатнулась — до того реальной казалась птица. Вспомнила, как дочь говорила, что виртуал — эта та же жизнь. Что всё в этой действительности едино, вливается одно в другое, взаимосвязано. Что компьютер читает твои мысли, осуществляет желания.
Где же дочь? Она заглянула в ванную — никого. «Наверное, гуляет, она любит по ночам гулять», — успокоила себя мать. Птицы встревоженно кружили в экране, словно приметив врага, и, глядя на них, мать снова начала себя корить: давлю на неё, а ей и так несладко, бедная девочка, одинокая, запуталась и не может пока себя найти. А то, что грубит — возраст такой, это пройдёт. Не может с собой совладать — потому и дерзит. Помочь ей надо, а не пилить — я же взрослый человек, должна быть умнее: нужно объяснять, а не кричать и угрожать, сама ведь в прошлом настрадалась, а притворяться, что сердце болит — и впрямь некрасиво, дочь права.
Глядя на мечущихся птиц, она вспомнила, как мечтала в детстве улететь из дому, подальше от своей матери, как, возвращаясь из школы, входила в подъезд, поднималась по лестнице — и с каждым шагом деревенели ноги, всё внутри дрожало. Она никогда не знала, что ждёт за дверью: в каком настроении будет мать, ударит или нет? Вспомнила, как поклялась дать собственному ребёнку всё, чего не было у неё самой. Никогда пальцем его не тронет и никому не позволит — на части разорвёт, если кто-то обидит её ребёнка.
Мать подошла к компьютеру, нажала на кнопку. Экран не потух, по нему так же носились птицы. Их пронзительный крик разносился по всей комнате. Снова отчётливо послышалось: «Мама!» Но где она? Мать выскочила на лестничную площадку, позвала её. Тишина. А крик по-прежнему звучит в голове, всё тревожнее, отчаяннее. Звонить в полицию? Мать кинулась к телефону. Что она им скажет? Она даже не знает, где дочь, да и пока они приедут! Надо действовать самой, немедленно. «Мама!» — раздалось опять. Она подскочила к окну, распахнула — никого. Вдруг она сошла с ума? И тут заметила какое-то движение за деревьями. Она разглядела двух мужчин. Они кого-то тащили. Кто-то отбивался от них, пытаясь вырваться. Она узнала куртку дочери…
— Опять спать не даешь, днём не надымился, — проворчала Нюра, недовольно глядя на мужа. Тот стоял у окна и курил. — Ложись давай. Чего окно открыл?
— Послышалось, что кто-то позвал.
— Спросонья и не такое послышится. Закрой, холодно же! — велела она. И тут раздался шум — что-то огромное пронеслось за окном: то ли человек свалился с верхнего этажа, то ли невесть откуда взявшееся животное. — Что это такое? — удивилась Нюра. Она встала и подошла к мужу.
— Не разобрал. Вроде птица, но уж больно большая, хрен его знает.
Шум нарастал. Доносились крики, возня, звуки, будто ткань хлопала на ветру. И детский плач.
— Господи, что это? — охнула Нюра. Перегнулась через подоконник и обомлела.
Около подъезда бегали двое парней, размахивая в панике руками. Над ними кружилась громадная птица непонятной породы с длиннющим клювом. Издавая резкие звуки, она кидалась на них, клевала, рвала когтями, а неподалёку около кустов кто-то плакал. Вроде бы девочка.
Парни с воплями побежали. Птица преследовала их, пока те не скрылись за углом, а затем вернулась и закружила над кустами, откуда доносились всхлипы.
— Пошли, отгоним птицу эту, ребёнок же там! — заволновалась Нюра, побежала на кухню, схватила метлу.
— Не суетись, нету её, — остановил Николай. — Куда она только подевалась? Как сквозь землю провалилась.
Нюра подошла к окну, вгляделась. Небо цвета смолы. Точки летающих звёзд. Остроконечный месяц, вонзившийся одним рожком в антенну на крыше дома. Тихо. Только слышен плач девочки.
— Глянь-ка, соседка наша, — сказала Нюра, — ну та, которая над нами живёт. Откуда она взялась? Вон, смотри, она к ребёнку подошла... Обнимает его. Чей это ребёнок-то? Отсюда не видно. Может, это Лика, дочка её… Давай полицию вызовем?
— Без нас разберутся, — сказал Николай, потушил сигарету и закрыл окно.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru
Об авторе
Ольга Черенцова. Автор романов «Изгой» («Аквилегия-М», Москва, 2014) и «Двойник» («Литературная учёба», Москва, 2009).
Публиковалась в журналах «Юность», «Кольцо А», «Волга — XXI век», «Молодой Петербург», «Литературная учёба», «День и ночь», «Новый Берег», «Новый Журнал», «Чайка», «Побережье», «Бельские Просторы», «Бийский Вестник», «Слово/Word», «Literal Latte», «Manhattan Arts» и др.