В кабинете тишина. Кабинет хранит тишину. Тишина хранит кабинет.
Каждый скрип для пола, письменного стола и кресла - их существенный недостаток. Они призваны сберечь тишину кабинета. Кабинет потом долго шипит, настойчиво взирая на нарушителя. Он позволяет только книгам издавать свой опьяняющий запах, не более.
Ступаешь на паркет и раздается скрип, в этот раз простительный – кабинет знает природу его происхождения от тебя, ненасытного читателя книг – проходи, вот-вот ты выдашь танцевальное движение от предвкушения встречи с забытыми героями, но нет же, - ты замер перед полками книг или полками книг (ударение теперь на втором слоге).
Шкафы насупились.
Восемь черных, как смоль, томов Шекспира, с огромными "кровяными" буквами на корешке, три десятка томов Чарльза Диккенса цвета выцветшей хвои, двадцать розовато-романтичных томов Вальтера Скотта, двадцать четыре нефритовых тома Оноре де Бальзака и дюжина томов сиреневого Виктора Гюго. Ты всегда глазами пробегал от первого до последнего тома, и в черных рамках, на обложках, за именем писателя выискивал какие-то знаки .
В предвкушении ожидаемых ощущений тебе предстоит попасть в давно ушедшую эпоху – а там, в неведомую тебе жизнь – и, тогда, спешно возвращаясь, ты познаешь другое измерение себя….
Святой Иероним в монастырском кабинете. Где-то далеко остался Рим, а с ним IV век за окном. Богослов оставил мирскую жизнь, отказался от титула кардинала, поселился под Вифлеемом - перевести на латынь Библию.
На полу солнечный луч - тебе предстоит почуять запах паркета – это затруднит выбор книги – начнешь листать – прислушиваться к внутреннему голосу. Он подскажет какую книгу сегодня взять.
Далекие шаги за дверью. Раздаются и тонут в анфиладе комнат голоса.
Ты вспоминаешь, как входил сюда в детстве и готов повторить тысячу раз «Я жил в мире гениальных слов», да, вслед за Кага Отохико. Писатель говорил так о чтении в юности романов Достоевского и Толстого.
Кабинет вновь издает свой характерный скрип – ты направился к креслу, к запаху книг и паркета, прибавился кожаный аромат кресла, от луча солнца с табачным оттенком. Ощущаешь холодное прикосновение кожи. Еще не выбран новый роман: полистать нужно страницы, покачать на ладонях увесистые тома, и снова подобраться к предгорьям высоченных шкафов.
Кабинет вновь издаст свой скрип. Замираешь, а скрип продолжается, – у каждого предмета свои ритмы.
Возвращаешься к креслу, предстоит падение в кресло. Гладишь-листаешь. Скоро за дело возьмутся напольные часы. Они очень нетерпеливы. Вот уже бьют, бьют звонко, громко, возмущенно. Кабинет строго оглядывает всех обитателей. И книга выскальзывает из рук на столик.
Наступает тишина. Оглядываешься. Понимаешь: ты юный мелкий воришка из картины Маковского. Тогда удерживай тишину, раз некуда девать руки, раз книга магнитится к журнальному столику и просит полистать страницы. Тогда не ври себе, что есть что-то, интересующее тебя больше книг.
Кабинет…
Углубляешься в чтение. Пока читаешь - никто не войдет в кабинет. Даже будет остерегаться постучаться в дверь. И только вновь скрипнет пол. Призраки, выходящие из книг на прогулку, напомнят о себе.
Непостижимо, но ты обнаруживаешь себя постаревшим – Как? Уже сорок лет я сижу в этом кресле и не написал роман? Сорок сороков (простите за фразеологизм). Зашел, присел на пять минут, а просидел сорок лет. Ты обманулся, ты будто на Танг-Ла, гималайском перевале для головокружений, - там высота, разреженный воздух и дикий холод. Но как ты там оказался? Не понять.
Ты был на перевале возраста за 40, когда, наконец, смог прочесть «Смерть Ивана Ильича», «Мастера и Маргариту», "Белую гвардию", «Котлован», «Дым», «Анну Каренину». Но пока не смог «Братьев Карамазовых», "Шум и ярость", «Улисса» и «В поисках утраченного времени». У тебя возраст, когда взяв в руки книгу – нельзя обжечься. А не взяв,- нельзя успокоиться. Пока читаешь – никогда не умрешь.
Пока читаешь, повторяешь вслед за Сартром:
«Все, что я знаю о своей жизни, мне кажется, я вычитал из книг».
Когда и какую прочесть книгу? Здесь нет места беспокойству.
Книги чувствуют, когда пора, когда с тобой что-то не так, и спешат на помощь.
Пора, мой друг, пора! покоя сердца просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрем.(А.С.Пушкин)
Книги, к которым ты не дошел, они приходят к тебе, они расскажут о произведениях, которые ты не написал…, поведают о Болдинской оcени, которая к тебе тоже придет. Кстати, неправда, что нельзя сравнивать себя с известными писателями, нельзя подражать им, - это неправда. Это надо делать, причем постоянно. Пушкин очень не любит, когда из него делают идола.
Вон там, он разговаривает в углу комнаты с двумя господами, не разгляжу их лиц, – уже все собрались на твой литературный салон. Уже горят лампы люстр. Лев Толстой играет в шахматы, а с кем? С Тургеневым, конечно.
На ближайшем кресле к тебе разворачивается Вирджиния Вульф:
«Книги — это бескрайнее море удовольствия! Я вошла и обнаружила заваленный книгами стол. Стала заглядывать в них и вдыхать их запах — и не могла устоять, чтобы не утащить одну и не приняться за чтение. Полагаю, здесь я могла бы жить счастливо и читать, читать».
Что Вы читаете, дорогой читатель?
#что читать
#книги
Читайте материал "Книга в живописи":
10 натюрмортов с книгами: чувствовать, листать страницы и рыться в мыслях