Раз уж мы начали разговор про Мертвые души, то тут, конечно, не обойдется без осетра. Когда-то эта рыба водилась в Волге и Урале в больших количествах. Есть даже легенда о том, как был основан наш казахстанский город Атырау, который тогда назывался Нижний Яицкий городок. Начался он с промысловой артели, которая вылавливала в дельте Урала, а тогда Яика, невероятных размеров осетров. И осетров этих везли к царскому столу на подводах через всю страну во льду. Не знаю уж, насколько это правда, а вот что точно - это что извели осетров основательно, и теперь добывать их практически запрещено. На браконьеров на Каспии охотятся с вертолетов. Так что диких огромных осетров нам уже попробовать затруднительно. Но есть те, что выращиваются в искусственных условиях в рыбхозяйствах. Хотя бы так. Про черную икру уж и говорить не стану. Но вот давайте посмотрим, как это было у Гоголя. …Заметив, что закуска была готова, полицеймейстер предложил гостям окончить вист после завтрака, и все пошли в ту ком
Раз уж мы начали разговор про Мертвые души, то тут, конечно, не обойдется без осетра. Когда-то эта рыба водилась в Волге и Урале в больших количествах. Есть даже легенда о том, как был основан наш казахстанский город Атырау, который тогда назывался Нижний Яицкий городок. Начался он с промысловой артели, которая вылавливала в дельте Урала, а тогда Яика, невероятных размеров осетров. И осетров этих везли к царскому столу на подводах через всю страну во льду. Не знаю уж, насколько это правда, а вот что точно - это что извели осетров основательно, и теперь добывать их практически запрещено. На браконьеров на Каспии охотятся с вертолетов. Так что диких огромных осетров нам уже попробовать затруднительно. Но есть те, что выращиваются в искусственных условиях в рыбхозяйствах. Хотя бы так. Про черную икру уж и говорить не стану. Но вот давайте посмотрим, как это было у Гоголя.
…Заметив, что закуска была готова, полицеймейстер предложил гостям окончить вист после завтрака, и все пошли в ту комнату, откуда несшийся запах давно начинал приятным образом щекотать ноздри гостей и куда уже Собакевич давно заглядывал в дверь, наметив издали осетра, лежавшего в стороне на большом блюде. Гости, выпивши по рюмке водки темного оливкового цвета, какой бывает только на сибирских прозрачных камнях, из которых режут на Руси печати, приступили со всех сторон с вилками к столу и стали обнаруживать, как говорится, каждый свой характер и склонности, налегая кто на икру, кто на семгу, кто на сыр. Собакевич, оставив без всякого внимания все эти мелочи, пристроился к осетру, и, покамест те пили, разговаривали и ели, он в четверть часа с небольшим доехал его всего, так что когда полицеймейстер вспомнил было о нем и, сказавши: “А каково вам, господа покажется вот это произведенье природы?” — подошел было к нему с вилкою вместе с другими, то увидел, что от произведенья природы оставался всего один хвост; а Собакевич пришипился так, как будто и не он, и, подошедши к тарелке, которая была подальше прочих, тыкал вилкою в какую-то сушеную маленькую рыбку. Отделавши осетра, Собакевич сел в кресла и уж более не ел, не пил, а только жмурил и хлопал глазами. Полицеймейстер, кажется, не любил жалеть вина; тостам не было числа. Первый тост был выпит, как читатели, может быть, и сами догадаются, за здоровье нового херсонского помещика, потом за благоденствие крестьян его и счастливое их переселение, потом за здоровье будущей жены его, красавицы, что сорвало приятную улыбку с уст нашего героя.
Чичиков перечокался со всеми. “Нет, нет, еще!” — говорили те, которые были позадорнее, и вновь перечокались; потом полезли в третий раз чокаться, перечокались и в третий раз. В непродолжительное время всем сделалось весело необыкновенно. Председатель, который был премилый человек, когда развеселялся, обнимал несколько раз Чичикова, произнеся в излиянии сердечном: “Душа ты моя! маменька моя!” — и даже, щелкнув пальцами, пошел приплясывать вокруг него, припевая известную песню: “Ах ты такой и этакой камаринский мужик”. После шампанского раскупорили венгерское, которое придало еще более духу и развеселило общество. Об висте решительно позабыли; спорили, кричали, говорили обо всем: об политике, об военном даже деле, излагали вольные мысли, за которые в другое время сами бы высекли своих детей. Решили тут же множество самых затруднительных вопросов. Чичиков никогда не чувствовал себя в таком веселом расположении, воображал себя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: о трехпольном хозяйстве, о счастии и блаженстве двух душ, и стал читать Собакевичу послание в стихах Вертера к Шарлотте, на которое тот хлопал только глазами, сидя в креслах, ибо после осетра чувствовал большой позыв ко сну. Чичиков смекнул и сам, что начал уже слишком развязываться, попросил экипажа и воспользовался прокурорскими дрожками. ..