Спустя годы
Последние угольки дотлевали в железной печке-буржуйке. От неё чадило живым, приятным жаром, особенно приятным в столь дождливый, осенний день в тайге.
Шершень сидел на лавке и начищал дуло своей винтовки, насвистывая незамысловатые мелодии себе под нос. Лавка была коротка, и Шершень, со своим маленьким ростом, аккуратно влез на неё, сложил ноги полностью на лавку, почти уперев их к жаркой печке, спину при этом он упёр в необшитую, бревенчатую стену избушки, из которой лохмотьями свисал мох. Иногда, когда печка слишком нагревала ноги в шерстяных носках, Шершень в ритм своим насвистываниям, шевелил пальцами ног. Над печкой сушилась его старая фуфайка, в углу сохли сапоги, а под лавкой сидел, пытаясь разгрызть сухую кость, его верный пёс, озорной, хоть и уже не молодой дворняга Туба. Пёс получил свою кличку в честь лёгочного заболевания, именуемое туберкулёзом, из-за того, что когда ещё был щенком, наедался собственной кудрявой шерсти и кашлял от этого, выпятив голову вперёд и вниз.
Вообще, путник планировал дойти до места своего назначения уже к вечеру, но начавшийся после обеда моросящий дождь промочил его, да и пса, насквозь, и им пришлось сделать остановку. К счастью, на пути им встретилась эта замечательная охотничья изба. В ней Шершень быстро обустроился, развел огонь, развесил сырую одежду, затем сварил похлёбку, поел, накормил пса, кинув на «сладкое» одну из запасённых заранее косточек, и теперь, попивая из фляжки самогон, надраивал свою старую, ещё военных времён, винтовку, купленную в какой-то таёжной деревне, и непонятно откуда там взявшуюся.
Осень в этом году наступила быстро и неожиданно. Тайга буквально на глазах преобразилась жёлтыми красками, а небо наполнилось густыми, сине-серыми тучами, которые как перелётные птицы, неустанно и молчаливо куда-то в спешке летели, гонимые силами природы. Ветер гулко шатал верхушки деревьев, сбрасывая с них листву. Всё вокруг готовилось к долгому, мёртвому сну. Всюду летали незаметные паутинки, то и дело наклеивающиеся на лицо, либо утраивавшие между двух деревьев неприятные, липучие растяжки. Привычные для таёжных мест комары и мошка уже успели спрятаться, залечь где-то, исчезнуть до следующих теплых деньков.
Шершень искал избушку своего давнего знакомца, друга детства и юности, единственного, кого бы он, Шершень, мог сейчас назвать родным. но с их последней встречи прошло уже пятнадцать лет, и неизвестно было, как встретит старинный приятель, как примет, да и примет ли вообще.
Последние пятнадцать лет Шершень провёл в лагерях, чудом оставшись в живых. Лишь только врождённые вёрткость, ушлость, хитрость и умение держать язык за зубами когда это нужно, помогли Шершню пройти этот длинный и нелёгкий этап своей судьбы. Все годы своего заточения, Шершень обдуманно и взвешенно составлял план дальнейших после освобождения действий, и первым пунктом в этом плане было отыскать его, Лысого.
Шершень и Лысый выросли вместе, знали друг дуга с пелёнок. Они жили в закрытом таёжном военном городке, который всю свою историю находился под грифом «секретно», и значился лишь одной буквой «Л.», сами местные звали городок ласково – Элька. После развала Союза часть расформировали, военных вывезли, а местных гражданских оставили там на произвол. Те, кто могли, уезжали, другие-же оставались доживать, как родители Шершня и Лысого.
Мальчишки практически всё время слонялись вдвоем по тайге, закончив лишь по 9 классов средней школы. Кормились они тем, что давала тайга, продавая на базаре шишки, грибы, ягоды, мелкого пушного зверя, да чучела. Родители их пили, и дела до парней не было у них совсем.
В один прекрасный день, мальчики подрядились провести по знакомым тропам каких-то учёных, представившихся геологами. Куда именно и зачем они шли, мальчикам никто из них не говорил, утверждая, что эта информация не разглашается, да и вообще, учёные были мало сговорчивы. Парни нужны были им для того, чтобы безопасно пересекать таёжные болота и не заплутать в чаще. Результатом этой экспедиции стало то, что Шершня посадили на долгий срок, дав понять, что в случае разглашения событий увиденного, он может нечаянно поскользнуться на лестнице и сломать себе шею. Лысому же чудом удалось избежать участи Шершня, и лет, эдак, семь он беспробудно пил, после чего заделался лесником на дальней таёжной деляне, построил себе там избу, завёл небольшое хозяйство и обзавёлся немолодой, сварливой женушкой.
***
За ночь тучи развеялись, а едва выглянуло солнце, Шершень покинул свой ночлег. Он чувствовал небывалый душевный подъём, насвистывал еще громче свои мелодии, пританцовывал, и то и дело, теребил за ушком своего приятеля Тубу. Идти было гораздо легче вчерашнего, и дело было не только в сухой одежде и ясной погоде, но и в том, что Шершень осознавал, что долгий путь к единственному для него родственному человеку (а возможно уже и нет) подходил к концу.
Когда Шершень вышел на опушку, его глаза прослезились от едкого и приятного дыма, что курчавыми, сизыми обрывками вылетал из трубы избушки, и по ветру спускался вниз к земле. Вокруг избушки бегали куры, в сарае мычала корова, а на верёвке белым парусом развевалось по ветру свежепостиранное постельное бельё. Шершень шёл к избушке, и с каждым шагом будто переставал чувствовать под собою землю, лицо его налилось красной краской, а мочки ушей начало неприятно покалывать. И уже когда он подходил к крыльцу, дверь внезапно открылась, на пороге возник грузный, высокий, бородатый мужик, лицо его было покрыто морщинами, а голова ярко отражала солнечный свет прямо в глаза Шершню. Щурясь от света, и едва сдерживая слёзы радости, с комом в горле, Шершень визгливо пролепетал:
- Ну здравствуй, Лысый!