Мужчина зашел в булочную. За кассой стояла молодая девушка.
– Я хочу булку – сказал он.
– Какую? – спросила кассирша.
– Эту.
– По 27 рублей?
– Нет. За 25.
– Хорошо.
– Она свежая?
– Да.
– Сегодня испекли?
– Да.
– Хорошо.
– Ладно.
– Пожалуй… я возьму еще кусочек пирога.
– Какого?
– Этого.
– С яблоком или вишней?
– С яблоком.
– Хорошо. 32 рубля.
– Ладно.
– Кофе хотите?
– Хочу.
– Черный?
– Да.
– С молоком?
– Без молока.
– Сколько ложек сахара?
– Пять.
– Хорошо. С вас 50 рублей.
– Держите.
– Спасибо.
– Вам спасибо.
– Приходите еще.
– Приду.
Мужчина вышел из булочной, а девушка села и погрузилась в томик Чехова. На улице мужчина, откусив булку и открыв на своем телефоне Инстаграм, восхищался фотографией нового купальника одной знаменитой девицы.
* * *
Главный редактор газеты «***» сидел в своем кабинете. Вызвал к себе секретаря Фанузу Ахметовну. Фануза Ахметовна гордо вошла в кабинет, звеня своими большими серьгами и башкирским нагрудником.
– Да, Исхат Валерьевич?
– Фануза Ахметовна, принесите мне пятый и шестой номер.
– Хорошо.
– И побыстрее.
– Слушаюсь, Исхат Валерьевич. Вам принести сначала пятый номер?
– Нет, принесите сначала шестой.
И звонкой походкой она удалилась из кабинета, чтобы через минуту вернуться с газетой в руках.
– Фануза Ахметовна.
– Да, Исхат Валерьевич?
– Вы принесли мне пятый номер.
– Да?
– А я просил шестой.
– Ой, бэтэшь!
Громко звеня монетками, она удалилась из кабинета, чтобы через минуту вернуться с газетой в руках.
Главный редактор разложил газеты у себя на столе. Открыл сначала шестой номер. Молча и внимательно просмотрел все страницы и отложил газету в сторону. Он взял пятый номер. Молча и внимательно просмотрел все страницы и отложил газету в сторону.
– Заберите, Фануза Ахметовна.
– Хорошо.
– Спасибо.
– Спасибо.
Звенящим переливом она удалилась из кабинета, чтобы через минуту больше сюда не вернуться.
А главный редактор сидел на своем стуле и долго смотрел в окно. О чем он думал и что искал в газетах, мы с вами никогда не узнаем, потому что автор не удосужился прописать это в тексте.
* * *
В переполненном автобусе два человека столкнулись у выхода.
– Вы выходите?
– Да.
– На следующей?
– Нет.
– А что вы здесь тогда стоите?
– Я выхожу через две остановки.
– А я на следующей.
– Хорошо.
– Что вы здесь стоите?
– Я выхожу.
– Но не на следующей?
– Нет.
– Через две?
– Да?
– Тогда что вы здесь стоите?
– Я выхожу.
– Но не на следующей же!
– Нет. А вы что здесь стоите?
– Я выхожу.
– На следующей?
– Да.
– А я через две.
– Тогда зачем вы здесь стоите?
– Я выхожу.
– Но не на следующей?
– Нет. Через две. Вы-то зачем здесь стоите?
– Я выхожу…
вам не надоело? Я сдался уже после третьей реплики. К чему это все бессмысленное бормотание, повторение одних и тех же фраз, скупое перечисление якобы действительности, возведенное в абсурд. И надо сказать, что многие именно так и пишут: не включают фантазии, не вносят смысла и мыслей, не описывают пейзажи. Столько всего интересного проносится мимо, лишь потому, что автор автоматически переносит скучные диалоги на бумагу, думая, что это и есть жизнь и это интересно. Ни капли! Это иллюзия – писать надо так, чтобы захватывало, чтобы внутри все содрогалось от узнавания. Литература – это искаженность, приукрашенная действительность, стройный поток мыслей и поэтического стиля. Писать надо так…
Размышления прерывает объявление: «Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка – улица Кремлевская».
* * *
– А блок новостей нам представит наш бессменный ведущий Тимур. Здравствуйте, Тимур!
– Здравствуйте, Тимур!
– Доложите нам о новых новостях.
– С удовольствием, Тимур. Главная новость в том, что новостей нет.
– Это же прекрасно, Тимур.
– Я тоже так думаю, Тимур.
– Никаких новостей…
– Ничего не произошло…
– Когда такое было?
– На моей памяти, это первый раз, Тимур.
– Это удивительно.
– Я понимаю, что мне здесь больше нечего делать.
– Хм. Действительно, Тимур.
– Я думаю, пойти выпить пива.
– Отличная идея, Тимур.
– Я тоже так думаю, Тимур.
– Я, пожалуй, пойду тоже.
– Идемте, Тимур.
– Идемте, Тимур.
* * *
Море беспокойно вспучивалось волнами катастрофической высоты, разбиваясь об берег, об землю, об камни утеса, вымещая свою, неизведанную человеческим знанием, злость и насилие, рискуя смести за собой все живое и недвижимое. На краю утеса стоял лишь одинокий старик, облаченный в серый балахон, его руки обвивали посох, которым он отстукивал лишь ему ведомый ритм.
– Штормит… – только и произнес он, смотря поверх волн в горизонт, ветер бил ему в лицо, трепал седые волосы и бороду.
На волнах покачивался корабль, в смертельной близости, его колыхало из стороны и сторону, вода заливалась на борт, но ни единой души там не было. Еще немного и его разобьет об берег, цикличность подходит к концу, а старик лишь наблюдает за этим, продолжая стучать посохом об землю, будто пытаясь приручить природу или управлять ею. Одному лишь Богу ведомо то, что он делает, а он все смотрит поверх волны, его губы лишь колыхаются от непроизнесенных слов, слышимых лишь вблизи. Позади него – старый, полуразвалившийся маяк, который вот уже которое десятилетие не доносит световых сигналов в берега, ведь тут никого не ждут и не предупреждают о том, что здесь кто-то есть, а многие даже и не догадываются, что такая земля вообще существует. Никто не плывет сюда, и лишь одинокий старик в балахоне, наблюдая за стремительной катастрофой, за борьбой человека и моря, за тем недостижимым и невозможным, что разворачивается на морских волнах, и он-то и надеется остаться в живых, ведь то, что происходит…
– Пиши попроще! – друг закрыл страницу рукописи и отложил в сторону.
Вадим опешил, ведь он ожидал совсем не такого выговора. Максим, его друг, отпил из чашки чаю и продолжил:
– Сейчас все хотят как можно проще. Никаких завихрений, потоков мыслей. Чем проще, тем лучше. Люди видят большие абзацы, и начинают пугаться.
Сейчас Вадим уже не хотел слушать. Он опустил глаза в свою чашку, которая была пуста (выпил весь чай, пока Максим читал его текст), поднял их, посмотрел на друга, посмотрел сквозь него на пространство кафе, где они сидели. Пиши попроще! Вадим вспомнил, как открыл в книжном магазине первую попавшуюся в стеллаже книгу и наткнулся примерно на такое: «Телка зашла и сказала: – Дарова! О, Спс. Я за любой кипиш, кроме голодухи. И достала из сумочки…», и в этот момент Вадим резко залился краской и со стыда выбежал из магазина прямо на проезжую часть, где его чудом только не задавили проезжающие автомобили. Вот это называется «попроще». Проще некуда. Беда в том, что Вадим так не может.
– А так… мне понравилось. В этом что-то есть. Что-то… очень глубокое. Только… я не понял, что именно.
Целый год писать роман лишь для того, чтобы мне сказали это? Чтобы меня упрекнули в том, что я пишу сложным языком, выворачиваю различные словесные конструкции, философствую на протяжении двух страниц? Куда тогда подевалось все это? Почему я должен форматироваться под окружающий мир с его интернет-сокращениями, скупым языком, минимумом собственных мыслей? Две редакции отказались это печатать, потому что «сложно», «тяжело продать», «непонятно», «приходите через пять лет, ваш роман явно революционен для этого времен» и т. д.
Банальный сюжет: в глубине кафе сидит одинокая девушка и рассеянно смотрит по сторонам. Надо полагать, свидание не состоялось, потому как желаемый объект мужского пола просто не пришел. Она осматривает кафе, и ее взгляд останавливается на Вадиме – на этом молодом человеке в очках, немного помятой одежде и с неухоженной стрижкой. В этот момент между девушкой и Вадимом могла завязаться связь, могла сверкнуть искра… Но она не завяжется и не сверкнет, потому что это банальный сюжет. Девушка также продолжит осматривать кафе, Вадим также продолжит быть глубоко в себе от потрясения.
Максим все говорит (его слова превращаются в белый шум), передает ему рукопись и, положив ему руку на плечо на прощание, что-то одобрительное говорит и уходит, оставляя нашего автора одного. А он все думает об этих «просто», «что-то», «не понял». Он думает лишь о том, чтобы писать «в стол». Заполнить все столы своей писаниной. Набить шкафы исписанной бумагой, чтобы даже дверцы выпирало от полноты соображений. А потом все это можно сжечь… Прямо вместе с ним. Его миссия будет выполнена, он станет одним из тех непризнанных, чье творчество уйдет вместе с ним.
Банальный сюжет: все именно так и происходит.
Не банальный сюжет: Вадим берет свою рукопись со стола, выходит из кафе, оставив девушку на произвол судьбы (там завязывается другой банальный сюжет, но уже без него), и, не изменив ни строчки, отправляет еще в два издательства. И ждет… Небанальность заключается лишь в том, что ни он, ни мы не знаем, что произойдет дальше: он выиграет или проиграет? Его роман – шедевр или графомания? Считает он себя писателем или нет? Что есть «сложно», а что «просто» сейчас, в XXI веке? Что вообще происходит и кто такой Вадим?
Если есть ответы на эти вопросы, пора переходить на банальный сюжет.
Егор ОКУНЕВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!