Палыч любил летать в новогодние каникулы. Сегодня только четвертое января, а это уже второй рейс. Он с усмешкой вспоминал, как утром первого летел в Милан и в польской зоне британский пилот спрашивал все выходящие на связь экипажи сколько пассажиров у них на борту. Загрузка была не очень. Оно и понятно, после новогодней ночи большинство граждан многих стан предпочитало отсыпаться, а не пускаться во всё тяжкое с больной головой. Устав опрос британца польский диспетчер не выдержал и сам спросил какая загрузка у того.
- Лондон, хоть и большой город, но в нём живут только тридцать семь сумасшедших. Откуда я знаю? Так они все у меня на борту, — ответил пилот.
Но сегодня четвёртое января и загрузка из Москвы выросла очень сильно. Народ летит праздновать в Европу. Вот и у Палыча на Женеву свободных мест нет.
Палыч готовился к полёту в брифинге, когда на пороге появилась стюардесса. Высокая и стройная она привлекла всеобщее внимание несмотря на то, что в отличие от своих коллег, которые входя в брифинг для знакомства с лётным экипажем, озвучивали своё появление громким объявлением аэропорта назначения, куда они собирались лететь, она молча подошла к капитану, который готовился за столом напротив Палыча, и чмокнула его в щёку. Капитан расцвёл и что-то стал ей нашёптывать.
И эта картина вызвала у Палыча только одну мысль: «Мужик, ты что? Она же тебе в дочери годится». Легко можно догадаться о мыслях Палыча дальше, когда, уходя эта стюардесса уже в дверях повернулась и громко обратилась к капитану: «Папа, мама ещё раз просила напомнить, чтобы не забыл про её заказ».
И когда уже Палыч со вторым пилотом шли на вылет он столкнулся с только прилетевшей Вероникой. Она обрадовалась встречи обнялась с Палычем, поздравляя его с Новым годом. Палыч перехватил скептический взгляд молодого коллеги и когда тот восхищённо смотрел Веронике вслед,, Палыч пояснил:
- Внучка моего друга.
Молодой второй пилот, не отводя глаз от уходящей Вероники заметил:
- А я обычно говорю, что моя племянница.
Палыч хотел возразить, но потом вспомнив свои недавние мысли и только вздохнул: «А поделом».
В праздничные каникулы обычно очень спокойно в воздухе. Это ещё одна из причин предпочтения летать в такие дни.
Читатель может спросить, а как домашние относятся к тому, что он отсутствует, когда у всех праздник? А всё очень просто: в семье пилота не календарь, а домашние решают когда и что отмечать.
Но спокойствие и тишина в воздушном пространстве в такие дни обычно сильно контрастирует с происходящим в салоне. Но сегодня Палыч не волновался, поскольку опытный кабинный экипаж в любом случае возьмет ситуацию под контроль. Но сразу же после занятия крейсерского эшелона в пилотскую зашла старший бортпроводник с тревожной информацией.
- Капитан, у нас назревают проблемы. Я еще на земле хотела попросить снять неадекватную пассажирку, но как только собралась вам позвонить, раздался сигнал о взлёте.
- Держи нас в курсе, Инга. Если ситуация обострится, примем меры.
Благость праздничного полёта улетучилась. Теперь нужно готовится к посадке на любой ближайший аэродром.
Ещё через время Инга принесла капитану визитку высокопоставленного чина из Европейского бюро ИКАО, которая оказалась в соседнем кресле со скандалисткой. На обратной стороне было написано требование обеспечить нормальное нахождение на борту самолёта и оградить от неадекватного поведения соседки.
- А что с нарушительницей? – спросил Палыч, - Просто пьяная стерва или что похуже?
- Второе, - ответила бригадир, - У неё в руках початая бутылка виски, но всё говорит о наркотическом опьянении.
Палыч знал ㅡ глаз опытного проводника может точно определить причины неадекватного поведения пассажира будь то страх в сочетании с алкоголем, паническая атака из-за аэрофобии или наркотическое опьянение. Поэтому понял - готовиться нужно к любому ходу развития событий. И сразу после входа в зону ответственности Варшавы количество вариантов продолжения полёта резко уменьшилось до одного.
В кабину зашла Инга с ратрёпанной причёской. Она тяжело дышала.
- Командир, ситуация выходит из-под контроля. Наша клиентка дерётся с мужиком. В салоне назревает массовая драка.
- Будем садиться в Варшаве, - озвучил решение Палыч и сделал объявление пассажирам.
Потом связался с Варшавой и запросил снижение и заход на посадку. Ещё через время бригадир опять пришла в кабину и сказала, что часть пассажиров требуют лететь в Женеву, а они, мол, сами справятся со скандалисткой. Это напрягло капитана ещё больше. Только самосуда ему не хватало.
После незапланированной посадки на борт самолёта поднялись три польских офицера: иммиграционный, таможенный и полиции. Ребята все были молодые, симпатичные, говорили по-русски отлично. Выслушав объяснение капитана и ознакомившись с документами, оформленными в установленном порядке, полицейский офицер, улыбаясь, отказался снимать нарушительницу.
- Я не понимаю русский язык, - на хорошем без акцента ответил польский, показывая предоставленные документы.
- С обратной стороны текст на английском, - уточнил капитан российского самолёта.
С неохотой полицейский ознакомился и с английским вариантом, и сказал:
- Всё равно не будем, - и обаятельно улыбаясь добавил, чтобы снять дополнительные вопросы, по-польски, - По цо нам те проблемы?
Палыч понял сказанное, а также в какой ситуации он оказался. Лететь дальше он мог только оставив нарушительницу на земле. Без содействия властей это сделать невозможно. Поэтому нужно думать и думать быстро, пока не сошла снисходительная улыбка приятного польского офицера. И Палыч уверенно сказал:
- Вы всё равно снимите пассажира, так что давайте не будем тратить время друг друга.
Снисходительную улыбку польского полицейского заменила заинтересованность.
- Почему вы решили, что мы выполним ваше требование? – очень заинтересовано спросил офицер.
- Вот смотрите, - начал Палыч, как если бы он объяснял правильное решение математической задачи человеку, у которого трудности с этим предметом, - У меня на борту проблемы и я не могу дальше лететь.
- Поведзми, - ответил полицейский офицер, не замечая, как перешёл на польский, но потом повторил по-русски, - Допустим.
— Значит, я прекращаю выполнение полёта и высаживаю пассажиров. А когда салон будет пуст я уже могу продолжить полёт. Объявляем посадку, но эту хулиганку я на борт не пущу. Мам право, - добавил Палыч, вспоминая польский разговорник, который он штудировал, когда на машине путешествовал по Европе.
Полицейский был не только обаятельным, но и умным. Он посчитал, что сейчас нужно будет высадить сто тридцать пассажиров, о потом проверить перед посадкой ещё сто двадцать девять, сказал коротко:
- Добже.
Дальше полёт проходил спокойно. И уже в Женеве Инга принесла ещё одну визитку от той же работницы Европейского бюро ИКАО, где она благодарила капитана за правильное решение и соглашалась дать показания, если против капитана будет проводиться расследование.
Про эту визитку Палыч вспомнил очень скоро. На следующий день ему предстоял ранний вылет. Из-за посадки в Варшаве они прибыли поздно и он направился в гостиницу. Куда ему и поступил звонок. Дознаватель с приятным женским голосом предложил явится в линейный отдел милиции. И чтобы ускорить явку свидетеля, пояснил: старшая бортпроводница у них и её не отпустят пока не беседуют с капитаном..
Так Палыч оказался в отделе, где один милиционер опрашивал под протокол Ингу, а вызвавшая по телефону женщина была готова пообщаться с капитаном. После обязательных процедур, ещё до начала опроса зазвонил телефон. Сняв трубку, милиционер вдруг, встал навытяжку:
- Да, товарищ генерал, - ответил он, - Они здесь. И командир тоже.
Палыч слышал, как в трубке громкий бас клокотал: «Спроси капитана, почему он высадил пассажирку, кто ему дал право?»
Милиционер посмотрел в протокол допроса проводницы и прочитал:
- Причиной высадки пассажира стала драка на борту.
В трубке опять заклокотало: «В драке не мог участвовать один человек. Почему же высадили только одного? Или второй был очень знаменит и ему можно драться? И как он определил, кто прав, а кто виноват?».
Палыч удивлённо посмотрел на Ингу, и та тихо назвала фамилию известного режиссёра, с которым начался конфликт у нашей буйной пассажирки, когда она хотела расцарапать лицо его жене, сделавшей замечание.
Дознаватель уже собирался повторить вопрос, заданный генералом, но Палыч показал, что слышал и ответил чётко выговаривая каждое слово:
- Не моё дело определять виновного. Я только решаю только, кто мне мешает выполнять полётное задание. И поскольку до Женевы я долетел безопасно, значит я правильно это сделал.
- Товарищ генерал, - начал милиционер, - командир говорит…
Но голос в трубке его оборвал: «Слышал! Скажи ему, что больно он умный!» и дальше пошли короткие гудки.
Милиционер сел и выдохнул.
- Идите домой, - сказал он, понимая, гроза прошла мимо и вряд ли генерал будет интересоваться делом, где его так осадили.
В гостинице Палыч ещё раз посмотрел документы, которые он уже подготовил для дальнейших объяснений с начальством. Он помнил буйную пассажирку, обещавшую всем неприятности. Двадцать четыре года. Хороша собой. Явно высокопоставленные родители, иначе с чего бы генерал интересовался рядовым фактом хулиганства. Сейчас последует суд и серьёзный штраф. Палычу было жаль эту девчонку, но, с другой стороны, он надеялся: может этот звоночек образумит её. А то, что её нужно образумить сомнений не было.