Бар «В шумном балагане». Пастернак и Фет сидят за барной стойкой, наблюдая за рассказывающим историю борьбы флориста и стихии Чаком. Толпа, облепившая Чака со всех сторон, безотрывно слушала его историю, тихо отпивая «последнюю пинту» из своих кружек, так же тихо, не смакуя, её проглатывая и почти бесшумно передвигаясь по бару только и только в случае крайней нужды, лишь бы не сбить Чака. В темном углу бара, взад-вперед качается Гоголь.
- До маяка оставалось пять километров. Он неотрывно глядел на ту дистанцию, которую ему нужно проплыть и все тело его дрожало от страха. В глазах читался неподдельный ужас от осознания того, что плыть ему придется в воде, которая холоднее «последней пинты» в ваших руках. – Один из слушателей окунул палец в кружку с пивом и одернул руку от холода. – В этот момент он глубоко выдохнул, не оставив ни единого кубического миллиметра воздуха в своих легких. В одночасье случилось то, чего никто уже не ожидал, и на что уже никто не надеялся. Его дрожь прекратилась, а в глазах вместо страха появились те оттенки, что можно сравнить с оттенками глаз тигра перед атакой. Сжав кулаки, он выдохнул, - Десять, - незамедлительно нырнув в воду, войдя в неё чисто, не попав брызгами даже по находившемуся рядом с ним во время ныряния вашему покорному слуге. Оказавшись в воде, он хладнокровно начал плыть в сторону маяка, экономя силы, думая, прежде чем совершать любое движение телом, словно он не человек, а машина, слепо исполняющая приказы и преследовавшая одному лишь ему известную цель. Четыре километра. Проплыв километр, не сменил он ни темпа, ни ритма дыхания, он продолжал плыть, размышляя в это время о вещах, никакого отношения к плаванью не имевших. Казалось, что лишь его тело находится здесь, разум, и дух его бродят где-то, докуда никогда и никому не суждено добраться. Три километра. Ему пришлось сбавить темп, теперь он не вкладывал столько усилий в каждое свое движение, в некоторые моменты он, казалось, не плыл, а просто лежал в воде, давая мышцам отдохнуть, это было важно для него, потому что он понимал, что это не поражение. Он делал все для того, чтобы не сбить дыхание, он знал, что если собьет его, то это будет верная смерть. Два километра. Это случилось. Тот момент, когда человек понимает, что он уже не так быстр и силен, как когда-то в молодости - есть самый мучительный момент. Он сбил дыхание. Он даже не сразу это понял, сбившееся дыхание лишь через несколько секунд спустило его на землю, и когда он оказался на ней, четко дало понять, что с этого момента его силу и скорость надо делить на его возраст. Один километр. Он плыл, но во взгляде его уже не было той уверенности, не было столько решительности, сколько требовалось, чтобы нырнуть с кормы лодки в самом начале этого пути. Он начал сомневаться в своих силах, несколько раз он останавливался и начинал поднимать руку вверх, это означало, что ему нужна помощь, но рука не достигала той точки, в которой явилась бы поводом плыть к нему на лодке, вытаскивать его пока тот не пошел ко дну. Она опускалась, и, возможно даже он не знал, почему он продолжает плыть. Пятьсот метров. Он тяжело дышал, по-видимому, иногда задыхался, потому как из последних сил ловил воздух ртом, и в этот момент, во время очередного вдоха вместо воздуха он втянул в себя солёную воду, которую он, испытывая потребность в кислороде, проглотил и тут же начал выплевывать. В этот момент лицо его переменилось, он, словно, проснулся. Хотя в глазах, по-прежнему, не было изначальной решимости, в них так же не было и окончательной пустоты. Глаза его преисполнились новым чувством, принесшим за собой новые силы – гнев. Гнев на самого себя, гнев на то, что ему не хватало решительности сделать это тогда, когда у него были для этого силы, гнев на холодную воду, гнев на всё вокруг и проснувшаяся ненависть ко всему окружающему миру пробудила в нем невероятную силу. Он ускорился и стал грести так, как не греб до этого, движения были не механические, они были преисполнены яростью, и казалось, он уже не плывет, а просто избивает воду, и спустя некоторое время он просто остановился. Сто метров. Вот он этот момент. Момент, ради которого он жил, момент, ради которого мы были там. Остановился. Не от волнения, нет, он прекрасно понимал, что сил ему хватит на рывок к лодке, чтобы спастись, он не был уверен, что сил ему хватит до маяка, и если сейчас он начнет плыть вперед, то сил доплыть до лодки уже не будет. Пан или пропал. Жизнь или смерть. И всем казалось, что в этот момент у него есть выбор, но только он знал - выбора нет. Он взорвался. Вскрикнул! Поплыл в сторону маяка, в каждом его движении читалось нечеловеческое усилие, превозмогая боль в суставах и мышцах, превозмогая онемение большей части своих конечностей, он греб, вкладывая в каждый удар рукой о воду все свои силы. В какой-то момент он осознал, что вода медленно подобралась к его рту. Он закрыл рот. Вода подобралась и к его носу. Он задержал дыхание и прекратил дышать. Вода подобралась к его глазам. Он закрыл глаза и плыл вслепую, плыл, пока не скрылся под водой полностью.
Чак остановил свой рассказ, поднес кружку «Последней Пинты» к себе, глубоко выдохнул и сделал большой глоток пива. Вместе с ним, молча и не чокаясь, сделали по глотку из своих бокалов все посетители бара, слушающие рассказ. Из туалета выходит флорист и продолжает историю:
- Когда оказываешься между смертью и жизнью ты думаешь о том, чтобы такого сделать, чтобы продлить эту самую жизнь, и, в основном, это помогает выжить. Но вот когда ты твердо знаешь, что уже умер, в такие моменты время чуть ли не останавливается, и перед глазами возникает самый прекрасный фрагмент из твоей памяти, тот, в котором ты был по-настоящему счастлив, настолько идеальный для тебя момент, в котором ты даже не думаешь о проблемах вокруг, момент в котором ты просто наслаждаешься происходящим. Этот момент и есть то, что принято называть «вся жизнь», в выражении «вся жизнь пронеслась перед глазами». Люди слишком долго живут для того, чтобы вся жизнь, все сорок, пятьдесят, шестьдесят лет пролетали перед глазами по новой, смерть слишком быстро приходит для такой длинной человеческой жизни. Наш мозг выбирает фрагмент, который мы любим больше всего, и я надеюсь, что после смерти мы, наше сознание просто остается там, в том моменте, в котором все было идеально. Погрузившись сантиметров на двадцать в воду, я нащупал ногами дно, мне оставалось только оттолкнутся, проплыть ещё каких-то пару метров и продолжать идти по дну вначале на носочках, затем твердой ступней. Дойдя до берега, я упал, я чувствовал дикую боль, сводящую меня с ума, но у меня не было сил, чтобы корчиться от нее, у меня не было сил даже на то, чтобы плакать, хотя, признаю слезы так и наворачивались ни то от боли, ни то от того, что я наконец-то сделал это, я проплыл чертов «Заплыв русалок», что идет от маяка к середине бухты, к месту, где стоит памятник русалке, ныне скрытый под водой.
Закончив рассказ, Чак и флорист подошли к барной стойке и заказали две «Последних пинты», ещё до заплыва флорист поведал героям нашей истории, что его зовут Игорь, и, когда-то давно, он пытался на спор преодолеть «Заплыв русалок», один из самых опасных водных марафонов во Владивостоке. Марафон этот считался опасным не только из-за холодной воды и своей продолжительности. Опасности добавляло и то, что бухта, через которую идет этот маршрут, является открытой бухтой, в которую часто по ошибке заплывают акулы, медузы и прочая опасная океаническая живность. Десять лет назад Игорь поспорил со своими друзьями, что пройдет этот маршрут, но в последний момент испугался и развернул свою лодку обратно, так и не доплыв до памятника русалке. Причиной этого испуга явилось то, что за день до назначенной даты на какого-то туриста, купающегося в этой бухте, напала акула, двумя укусами оставившая беднягу без ног. Взяв в руки горсть орешков, положив их в рот и залив обильным количеством пива, Игорь начал
_______________________________________________