«Открытие N...»,- Ровные буквы черничными вензелями быстро выскальзывали на бумагу. На крохотном кружочке, повисшем на краю зигзага N, ручка замедлилась. Задумчиво подчеркнув его, Аркадий Петрович уставился на разворот пухлой тетради. Какой там номер? Рассеянно перевернул страницу назад. Вернулся на чистый лист и вывел 732. Надо же. Как два полных года.
Аркадий Петрович мечтал. Его не оставляла мысль, что самое главное в жизни человека - запомниться. Не видя своего продолжения в детях, утверждал: не бывало отцов, которых вспоминали благодаря детям. Относительно детей, которые выросли знаменитыми или, хотя бы, реализованными личностями, Аркадий Петрович выражался кратко: их отцы превратились в отчество, это всего лишь набор букв и не более. Семьи у Аркадия Петровича не было.
С хрустом выпрямив спину, мужчина в мятой фланелевой рубашке поднялся и прошелся по кабинету. Открыл окно.
Если бы снаружи был ветер, он непременно заглянул бы в комнату. Прогулялся по полкам, заставленным книгами, чихнул пару раз и сунул любопытный нос между страниц тетради. Он обнаружил бы там, пожалуй, всю суть жизни Аркадия Петровича. Но ветра не было и жизненные вехи хозяина комнаты не потревожили.
На соседнем столе лежали две увесистые стопки бумаг. Мужчина глубоко вздохнул и водрузил руки на бумаги. Лицо его приобрело озадаченное выражение. Нажал посильнее, словно пресс уравнивая плотность стопок. Покачал головой, присел на корточки и пригляделся - все-таки показалось. Левая стопка, где лежали копии заявлений на регистрацию каждого открытия Аркадия Петровича, была той же высоты, что и правая, в которой лежали копии ответных вердиктов. Ответы были разнообразны по содержанию, но финальная часть каждого из них гласила - в регистрации отказать.
Мечта порой может породить навязчивую идею, такую, что не даст спокойно дышать без попыток воплотить ее в жизнь. Такой идеей для Аркадия Петровича стало свершение открытия. Когда-то, будучи еще школьником, он случайно наткнулся на биографию ученого, чьи открытия перевернули взгляды чуть ли не всего человечества. Прошла уже добрая сотня лет, а его все еще помнили.
Юный мозг мгновенно сложил нехитрый вывод и давнюю мечту: светлая мысль не заставила себя ждать.
«Вот же оно! Мне нужно совершить открытие!». И он принялся открывать.
С тех пор для одинокой мамы незаметного обычно Аркаши начался кошмар. Он просил, клянчил, требовал бесконечные книги и инструменты для опытов. Его швыряло со всей силой юношеского максимализма то в биологию, то в математику, то в химию. Книги по очередной науке штудировались, теории валились на бумагу, бумага хваталась долговязой рукой, горящие глаза искали встречный восторг за стеклами аккуратных очков матери. Стекла бликовали и отражали недоумение.
Книги складывались в угол и забывались. Сын шел к матери за наличными на новые. Мать мысленно прощалась с новой сумкой, оценивала в зеркале отросшую седину и выдавала купюры. Спорить было невозможно.
С годами Аркадий Петрович осознал, что нужно действовать решительно. Он открыл свежую толстую тетрадь и вывел аккуратным почерком «Открытие N° 1: крылья стрекозы во время полета выделяют пенициллин». Оформил заявление на регистрацию открытия, приложил результаты опытов и дрожащей рукой опустил в почтовый ящик. Ответ он ждал чрезвычайно долго. Целую вечность.
Первый отказ его возмутил и поверг в уныние. В приступе самобичевания Аркадий Петрович снял копию с резолютивной части решения комиссии, положил на стол рядом с копией заявления и до вечера просидел над ними, убеждаясь в собственной никчемности.
С тех пор привычка складывать итоги очередной попытки в ровные стопочки плотно закрепилась в жизни бывшего школьника, ныне студента, сменившего два факультета. Стопки росли.
Иногда к нему в голову закрадывалась мысль, что он что-то упустил, и на самом деле одно из открытий приняли. Тогда в ушах возникал легкий шум и он лихорадочно перекапывал обе стопки в поисках заявления без отказа. Удостоверившись, что ответы на месте, он собирал все обратно и клал ладони сверху, выгоняя лишний воздух между листами. Постепенно он научился наощупь определять, равны стопки или же в одной из них нет хотя бы одного листа. Нужно было вытянуть руки перед собой на четыре секунды, потом медленно опустить ладони на документы. При неравном количестве одна рука словно слегка проваливалась в воздухе. Он мог сравнить это с ощущением, когда долго держишь тяжелый груз, а потом резко поднимаешь что-то значительно уступающее по весу. Рука в таком случае словно взлетает со своей ношей. Здесь же она иллюзорно проваливалась. Он даже хотел внести это в ряд своих открытий, но ни один подопытный не подтвердил его теорию.
***
Кабинет располагал к раздумьям. Хозяин прошелся от стола к столу, почесал бороду, снова сел. Аркадий Петрович знал: если он что-то вносил в свой журнал, отказаться от своих слов было нельзя.
Еще он знал, что никуда не отправит заявление по этому открытию. Пусть и кажется, что оно самое главное в его жизни.
Рука вновь вознеслась над тетрадью, торопливо набросала несколько слов.
Хозяин кабинета посмотрел на надпись, отложил ручку и вышел, не закрыв дверь.