Недавно программа «Пролиткульт» на «Литературном радио» отметила свой первый День рождения. В арт-пабе «Серебряный век» голоса из эфира звучали вживую — причем прозаики ни в чем не уступали поэтам. Авторы воспользовались возможностью быть услышанными — и благодарили за неё Женю Декину, руководителя проекта. Незадолго до начала праздника с ней побеседовала Мария Тухватулина.
Женя Декина — прозаик и сценарист. Автор большого корпуса рассказов, опубликованных в толстых литературных журналах («Октябрь», «Дружба народов», «Наш современник» и проч.), в сетевых изданиях. Автор повестей «Золотой корень», «Метан» (изд-во «Фонд СЭИП, 2020), романа «Плен» (изд-во «Эксмо» 2018 г.). Участник литературных форумов и конференций, автор критических статей. Член союза писателей Москвы, член союза писателей России, член международного ПЕН-центра. Редактор отдела прозы электронного журнала «Литерратура», преподаватель семинаров СПМ и СПР. Лауреат Волошинского конкурса, лауреат премий «Росписатель», «Звездный билет», «Русское слово», премии Ф. Искандера и др.
МТ: До сих пор многие спорят, нужно ли писателю профильное образование. Что скажете как филолог и профессиональный сценарист?
ЖД: Сначала мне казалось, что филологическое образование мне мешает и оно полностью похоронило меня как писателя. Потому что я после школы работала журналистом — и писала легко, весело, быстро, мне это нравилось. Писала какие-то рассказы — казалось, что это хорошо, но после филологического факультета у меня очень быстро возникло ощущение, что я полная бездарность, что всё написано до меня, я не могу тягаться с классиками. И я писать перестала. Помыкалась год, позанималась режиссурой, чем-то ещё — и решила, что писать я всё равно хочу больше всего, а раз я не гений, то могу заняться чем-нибудь ремесленным. Например, стать сценаристом. Потому что сценарист — не писатель, это профессия, на которую можно выучиться, а не какой-то дар от Бога. Потом, когда я начала учиться на сценарном факультете, я поняла, что филологическое образование — это грандиозный бонус, это, собственно, та матрица, та система, которая делает понимание художественного текста гораздо проще. Правда, потом у меня началась другая профдеформация, связанная со сценарной деятельностью, потому что сценарист пишет абсолютно визуально, он же не описывает какие-то ощущения, настроения, состояния, это диалог, визуальная картинка — и моя проза стала тяготеть в эту сторону. Она стала очень плотной, и мне говорили, что этим она похожа на прозу сценариста Горенштейна. Сейчас всё постепенно «разжижается», но остается какая-то база, поэтому я считаю, что профильное образование жизненно необходимо писателю, потому что самому все эти велосипеды изобретать, мне кажется, невозможно. Сегодня слишком высокая скорость развития культуры, восприятия, и нам нужно быть на острие, чтобы быть читаемыми.
МТ: Однако не у всех есть возможность такое образование получить, в силу различных причин. Форумы, семинары, совещания молодых литераторов могут как-то это возместить?
ЖД: Да, конечно. Это прекрасная возможность посмотреть на свой текст со стороны, потому что в обычной жизни мы не можем получить адекватную обратную связь, понять направление своего развития изнутри. Мы можем, конечно, читать какую-то теоретическую литературу, но без совещаний и встреч с другими авторами мы даже не знаем, какая это литература, что стоит читать, а что нет. А такие форматы позволяют это компенсировать и плотнее заняться самообразованием.
МТ: Как организатор различных событий Совета молодых литераторов СПР часто ли видите прогресс у постоянных участников?
ЖД: Да, это очень радостно, когда, следя за автором, понимаешь, что он вырос, стал писать лучше. Но, к сожалению, есть и побочные эффекты таких обучающих семинаров. Мне тут рассказывал один из участников, что подошёл к Андрею Геласимову и передал ему привет от меня, а тот разочарованно сказал: «А, так ты у Жени был!». То есть мы часто принимаем за рост результат трудов другого мастера, который исправил недочеты. Несколько раз такое было. Но потом человек все равно так или иначе прокачает свой уровень, даже если первые шаги в эту сторону делает с посторонней помощью.
МТ: А можно ли такие площадки для совместной работы назвать социальным лифтом для молодых авторов?
ЖД: Я вообще думаю, что это, к сожалению, единственный лифт из всех возможных. Я встречаю огромное количество людей, которые никак не могут пробиться. В редакции «Октября» мой рассказ лежал два года — и его никто не видел, пока я не познакомилась с главным редактором и не услышала: «А почему вы нам ничего не присылаете?».
МТ: То есть рукопись может затеряться по чисто техническим причинам?
ЖД: Очень большой объем работ. А ещё авторы очень часто плохо начинают свои произведения. Ридеры открывают, читают первые два абзаца — и закрывают. У них тысячи таких работ на почте. Когда человек увидел тебя лично, поговорил с тобой, пристально почитал твои тексты, он уже понял, что проблемы, какие есть, их можно поправить, есть смысл с тобой работать дальше. Ещё эта система позволяет выявить тех, кто готов расти, работать над текстом. Потому что еще так часто бывает: автор тебе пишет, и ты думаешь, что он потенциально молодец, а когда предлагаешь какие-то правки как редактор, он начинает тебя матом слать и говорить, что это ты ничего не понимаешь, а он гений и ему так Господь надиктовал. А те люди, которые прошли конкурс, терпят эти семинары, этот болезненный критический разбор — они нацелены на рост. И рано или поздно своего добьются.
МТ: Теперь ближе к сегодняшней годовщине «Пролиткульта». Недавно я пересматривала сериал «Таинственная страсть» о шестидесятниках и обратила внимание на эпизод, где герой, прототипом которого стал Евтушенко, выступает перед толпой, а где-то в это время едет шофёр, у него на зеркале заднего вида висит приёмник, из которого звучит то же стихотворение. Сейчас из динамиков мы слышим… нечто другое. Найдет ли поэзия снова дорогу к своему слушателю и читателю?
ЖД: Мы стараемся сделать так, чтобы молодых авторов услышали. Часовой трек, конечно, никто слушать не будет, а бодрую нарезочку из разных текстов люди слушать пока готовы, особенно, если это перемежается интересными культурологическими рубриками, познавательными вставками в подкаст. Но как раньше уже не будет. Не будет нового Евтушенко. Я, кстати, видела его вживую, когда он приезжал в город Прокопьевск Кемеровской области.
МТ: В том же сериале показано, что люди смотрели на выступающих перед ними поэтов как на небожителей — или вовсе инопланетян. Может, сократившаяся дистанция и привела к тому, что люди заведомо менее очарованы поэтами, видя в них таких же обывателей?
ЖД: Потому что такое фантастическое количество графоманов, низкопробной поэзии — а у людей же есть какой-то вкус! Они видят, что их сосед может наклепать что угодно — и это не Евтушенко, который собирает стадионы, и ты понимаешь, почему он их собирает. Я настолько была впечатлена его актерской подачей, его работой с микрофоном — ближе, дальше… У него были аудиоподложки под каждое стихотворение, всё это перебивалось полуспектаклевыми вставками, при том, что на сцене он был один. Это был грандиозный моноспектакль большого профессионала, который всю жизнь это делает. Надо и нашим современникам прокачиваться, дотягивать до этого уровня.
МТ: Я уже по своему опыту знаю, какой строгий отбор на радио «Пролиткульт». Что чаще всего подводит авторов, присылающих свои треки? Качество текстов или их подача?
ЖД: На перезапись отправляем редко. Мы настроены как раз на то, чтобы люди услышали настоящий голос автора, его интонацию. За актёрские недочеты и дефекты речи не бракуем. У нас достаточно тяжёлый отбор в поэзии, потому что Маша Затонская — очень, очень строгий редактор. В прозе попроще. А поэты, да, часто жалуются и ноют, и я прошу Машу быть помягче, но она не соглашается сбавить обороты и опустить планку. Это здорово, но по нашей популярности бьёт, потому что люди оскорбляются, все хотят, чтобы их непременно взяли.
МТ: Что можно посоветовать тому, кто хочет стать вашим постоянным автором?
ЖД: Только работать над качеством, потому что иначе не проскочишь. Либо попробовать в другом жанре.
МТ: Прочитала недавно в соцсети, что если взять художественную прозу Жени Декиной, а рядом с этой стопкой соорудить вторую — из сценариев, написанных для ТВ, то «ремесленного» окажется намного больше. Где взять столько работоспособности?
ЖД: Из желания получить зарплату! Это сразу снимает все творческие зажимы. Я работаю в жанре реалити и то, что я пишу, выдается каналами за настоящие истории настоящих людей. Хотя это полный бред: представить, что съемочная группа приходит к какой-то случайной женщине, у которой всё было прекрасно, и с того момента, как ее начали снимать, всё начало рушиться. Однако такой жанр активно используется, на этом строится дневной эфир многих каналов. Сейчас я пишу мистику, до этого писала детективы. К сожалению, как и остальные сценаристы, я ничего не могу разглашать. По бумагам — это реальные истории о гадалках, старцах, а мы не имеем к этому отношения.
МТ: Сценарист, прозаик в офис не ходит, но работает не меньше прочих.
ЖД: Да, у себя дома…
МТ: Что при удаленной работе вдохновляет, а что отвлекает? Как пишущему человеку организовать рабочее пространство?
ЖД: Иногда дома становится совсем тошно: пишешь-пишешь… Тогда я иду куда-нибудь. Очень хорошо пишутся сценарии в кафе. Вообще, у меня такая бешеная жизнь, что не всегда получается посидеть дома, я специально купила маленький ноутбук и пишу между мероприятиями.
МТ: В своих рассказах вы часто поднимаете социальные темы, и в статьях говорите о необходимости таковых в современной литературе. Мне кажется, или немного утих поток фэнтези, развлекательных детективов и авторы взглянули на окружающую их жизнь?
ЖД: Нет, к сожалению. Всё равно сейчас, будучи редактором отдела прозы журнала «Лиterraтура», как человек, который вычитывает гигантское количество текстов к семинарам, вижу, что молодые авторы хотят писать о том, как они сходили за хлебом, посмотрели в окно — и считают, что это кому-то интересно. И этого больше, чем всего остального. Потребность молодого автора — выразить себя. Как будто ему одиноко и он хочет рассказать, как проводит свой день. Но это стоит внимания, если ты действительно гений. Чаще — скучно и лишено конфликтов. Поэтому какое-то сумасшедшее фэнтези даже интереснее, мне кажется.
МТ: А новые реалии эпохи — коронавирус, самоизоляция, никак не повлияли на ситуацию?
ЖД: Как не удивительно, нет! Поэты как-то пытались это осмыслять, в прозе за всё это время мне попались лишь два текста. Первый — повесть молодого автора, которого я до этого читала, не пропуская. Ему внезапно пришлось стать дворником — и он написал замечательную повесть о том, как рафинированный мальчик из лита познаёт другую сторону жизни. И это действительно было насыщенно, глубоко. Еще — рассказ израильского писателя о том, как хитрый человек использует ковид как отмазку, не воспринимая обстоятельства трагически. Всё!
МТ: Получается, ваша статья «Стерильное искусство» 2018 года остаётся актуальной: молодым авторам интереснее писать сиквелы и фанфики, на творчество влияет реклама, информационно-технические новшества?
ЖД: Мне кажется, стало ещё хуже! Ещё больше автофикшена, дневниковой мемуаристики, которая выдаётся за литературу. Уже даже фанфиков процент падает.
МТ: А что же может преломить эту ситуацию?
ЖД: Сложно сказать. Невозможно заставить себя писать то, что не близко. Мне было удивительно слышать, что я пишу «социальную прозу», ведь я пишу про обычных людей. А потом мне сказала Ирина Николаевна Барметова: «Ну перенеси своего персонажа в Москва-сити, это будет работать?», — и я поняла, что тот пласт жизни, который я беру, более социален, чем кажется. А если автор пишет, как он сходил за хлебом — и именно это у него болит, как его сагитировать писать фэнтези? Это естественный процесс. Может, кто-то пойдет наперекор всему — и будет как с Тарантино: разломит эту систему, прорвётся, и будет за ним целый поток тарантоидов.
МТ: Для тех, кто не читал: как можно коротко описать ваших персонажей и локации?
ЖД: Мне всё время кажется, что я пишу про преодоление. То, как человек без надежды, которому негде взять сил, каким-то чудом эти силы находит. Поэтому я беру крайние ситуации.
МТ: Люди, оказавшиеся на социальном дне?
ЖД: Сейчас я стала писать о людях, у которых более-менее нормально с деньгами и социальным положением. Но начинала как раз с самого низа, потому что мне казалась, что если эти герои, с самого днища, нашли путь наверх, то всем остальным должно быть стыдно ныть. Человек прочтёт и подумает: «Этот вылез, а я уж подавно выберусь». Сейчас я стараюсь разнообразить своё творчество.
МТ: Каким бы вопросом красиво завершить беседу… Что было самым сложным на пути от девочки из Кемеровской области до современного прозаика и сценариста Евгении Декиной?
ЖД: Думаю, самым ужасным был период моего переезда в Москву, когда я ещё не поступила во ВГИК и негде было жить. Какие-то ночёвки под кустом, снимание комнат у слепых старушек, это состояние, когда буквально нечего жрать, а самое главное — ты не знаешь, будет ли что жрать завтра. Приехала автостопом. И этот период был страшен физиологически — когда в чужом городе один и не знаешь, как сюда «засунуться».
МТ: Что дало сил этот период преодолеть? Многие же, приехав покорять Москву, не смогли прижиться.
ЖД: Наверное, им было куда уезжать. У какой-то актрисы увидела в интервью: «Я родилась в деревне Тупик». Когда за спиной Тупик, у тебя не стоит вопрос, почему ты это делаешь. Когда понимаешь, куда придётся вернуться, это придаёт сил.
МТ: Что ж, еще раз с Днём рождения «Пролиткульта» и спасибо за интересную беседу — думаю, она многим даст повод для размышлений.