Я цеплялась за этот камень, как за единственно оставшееся у меня воспоминание. Моё личное воспоминание. Не Дитя Зари.
Дитя Зари… Он продолжал быть рядом, порой перехватывая у меня инициативу и ввергая меня во мрак. Но сейчас будто бы не так часто, ведь боёв уже давно не было и я уже давно никого не спасаю. Хотя давно ли? Времени для меня, будучи раздавленной вечным полумраком и затхлостью подземелья, не существует.
Мин-Су, которого я иногда продолжаю называть Тэру, всё также приходит ко мне три раза в день. Тот раз, когда я ему рассказала, что встретила того повзрослевшего мальчика из прошлого, мой друг попросил меня описать его. И мне… далось это с трудом. Я лишь помню его глаза, невероятно-синие и… да, одежды на нём тоже были синие, под цвет глаз. Но для Мин-Су этого оказалось достаточно, чтобы понять про кого я говорю. Он помрачнел и отвёл глаза:
— Я, похоже, догадываюсь, кто это был. Должно быть, вы видели генерала Клана Ветра Сон Хака. Как про него говорят, он настоящий герой и… ещё он приближенный самого Императора Су-Вона и даже вроде его друг.
Су-Вон? Ах, да… Так зовут того человека, из-за которого я оказался погребён заживо, из-за которого моя душа, душа принцессы, раскололась на две части. Так зовут того человека, которого я так… сильно… так мучительно хочу спасти. Его внешности я тоже почти не помню, кроме невыразимо пустых глаз.
— Это так отвратительно, — шепчу я. — Ты уже давно должен гнить в земле. Почему же ты до сих пор живёшь?
— Принцесса. — Робкий голос Мин-Су заставил меня прийти в себя. Если, это конечно, можно так назвать… Я встряхиваю головой и прикрываю глаза.
Мин-Су, сказал, что того человека зовут Сон Хак. Пытаюсь вспомнить, говорил ли тот мальчик мне своё имя. И не могу… Зато, я вспоминаю, что про молодого генерала Клана Ветра уже слышала. Краем уха, ибо меня тогда мало, что интересовало, кроме своих волос, нарядов, драгоценностей и этого... пустоглазого.
Мне так трудно сосредоточиться, но я пытаюсь. Старательно возвращаюсь мыслями к тому, что сказал Мин-Су про того человека. Он сказал, что Сон Хак друг самого Императора и отвёл глаза. Он думает, что мне будет очень больно от этого. Больно ли? Я не знаю… Но зато я знаю другое: этот «мальчик» совершенно не помнит меня. Ведь в его глазах, тогда на Арене не было ничего кроме острой жалости и затаенного гнева. Однако, несмотря на это, он вновь… спас меня. Ведь, если бы он не вмешался и я убила бы того ребёнка, то сейчас бы меня, принцессы, уже здесь не было. Бездна развороченной скорбью и отчаянием души Дитя Зари полностью поглотила бы меня и от Йоны, кроме телесной оболочки, ничего бы не осталось.
***
Я держу на сложенных чашечкой ладошках синий камень.
Это воспоминание, связанное с ним, было довольно обрывочным. И дело было не только в моём нынешнем неустойчивом состоянии. Тогда мне было всего шесть лет.
Это событие случилось спустя какое-то время после смерти мамы.
Мама. Горло перехватил спазм, но слёз не было. Ведь от мамы только слово «мама» и осталось. И почти что истлевшие чувства. Где-то там, на дне…
Тогда мой отец…
Папа… Папочка! Слёзы всё-таки хлынули из глаз.
Тогда моему отцу надо было куда-то уехать по делам. А мне было так одиноко, ведь мамы больше рядом не было. И я каким-то чудом смог напроситься поехать с ним. Это было в первый и последний раз, когда я побывала вне стен Замка и Кууто.
Я и папа ехали вместе в паланкине. С нами было ещё много людей: чиновников, солдат и слуг. Мы ехали уже долго, вроде бы пятый, а может и шестой день. Папа мне что-то обычно рассказывал или мы просто смотрели в окошко на проплывающие мимо пейзажи. Кстати, помню, второе меня интересовало гораздо больше.
На привалах я, разумеется, вместе с папой покидал паланкин и мог видеть небо над головой, и вообще, весь мир, невероятно-просторный, прекрасный и безумно манящий. Только папа меня упорно держал за руку и ни на мгновение не выпускал из виду. Но и того что было мне оказывалось вполне достаточно.
А потом… я не знаю, что произошло потом. Мы ехали через горы. Когда я отдёргивала занавеску с окошка, что было по правую сторону от меня, я видел каменистую стену, почти отвесно вздымающуюся вверх. Вид слева был гораздо лучше — там был ничем не загороженный простор с волнующимся океаном леса, где-то внизу.
Я не знаю сколько мы ехали через эти горы, но в какой-то момент послышался нарастающий гул, перешедший в оглушительный грохот, перемежающимися испуганными воплями людей. И… темнота. А очнулась я потом почему-то в лесу, в полном одиночестве. Рядом валялись обломки от паланкина.
На удивление я не сильно пострадал, ничего не сломав. У меня были только синяки, царапины и ушибы. Но всё равно мне было больно и… очень страшно. Я начала плакать и звать отца.
Не знаю сколько прошло времени прежде из леса, что стеной подступал ко мне со всех сторон, послышался какой-то шум. Я уже не плакала громко, навзрыд, а лишь всхлипывала, вытирая рукавом глаза. Вся застыла, прислушиваясь, хотя это было трудно из-за сердца, набатом отдающим в ушах.
— Папочка? — прошептала я. Ко мне явно кто-то приближался из глубины леса однако… Я, не знаю почему, очень сильно испугалась этого шума и предпочла спрятаться, забившись в густой куст и исцарапав себя руки и лицо. Затаилась, закрыв ладонями рот и хороня в них учащенное дыхание и всхлипы.
Вскоре меж деревьев показались два силуэта. И когда они подошли на достаточное расстояние, я увидел, что они были одеты, как замковые стражники. Но к ним навстречу выбегать я почему-то не спешила. И мне до сих пор приходиться только догадываться, что же меня удержало тогда… Что же меня тогда спасло.
— Ну и?
— Хм? — один из них себе почесал затылок. — Я… правда, слышал плач ребёнка. О! Гляди-ка!
— Это, похоже, от паланкина. Принцесса брякнулась с такой высоты… Думаешь, живая?
— Клянусь тебе именем Истинного пророка, что слышал, как плачет ребёнок. К тому же, ты знаешь что такое эта принцесса. Кто знает, даже ещё не пробудившись, на что оно способно. И ты ведь слышал, что сказал его святейшество? Без тела не возвращаться.
Тогда я мало поняла, о чём говорят те двое, — сейчас же пережив странное и страшное частичное преображение, их слова мне не кажутся такой уж бессмыслицей, — зато мне было ясно, что они желают мне зла. И, возможно, наши пути разминулись бы, если бы я вдруг не вскрикнула, почувствовав, что по мне ползёт какое-то насекомое. Разумеется, они схватили меня тотчас же. Я отчаянно закричала, но мне зажали рот. Надо мной склонилась пара мужских грубых лиц, в чьих глубоко посаженных глазах тёмным огнём горел нездоровый фанатизм.
Эти лица потом я ещё долго преследовали меня в кошмарах.
— Брат мой, — сказал один из них дрожащим голосом, — какая же нам честь выпала с тобой! Само Небо нас благословила на завершение нашей великой миссии.
Он достал меч… Но второй вдруг его остановил его:
— Постой. Я думаю, честь завершить миссию должна принадлежать его святейшеству. И разве ты не хочешь, что при этом знаменательном для нашего Ордена событии присутствовали все наши братья, в том числе и уже почившие? Они заслужили всё это в не меньшей степени, чем мы.
Его товарищ какое-то время тупо смотрел на него, словно не понимая смысл его слов.
— Ты прав, — вздохнул он и вытер взмокшее лицо. — Это так эгоистично с моей стороны. Ведь весь Орден принёс столько жертв…
На том они и порешили. Они заткнули мне рот и связали. Хотя… это можно было не делать. Я уже не пикнуть, не пошевелится не могла. Первобытный ужас сковал меня многотонным льдом и я могла лишь беззвучно плакать. Один из них задержался взглядом на моём залитом слезами лице.
— Не плачь, дитя, — с неожиданной ласковостью в голосе сказал этот человек, что меня хотел недавно прирезать. — Мы ведь спасаем тебя от твоей ужасной и печальной судьбы. Мы спасаем тебя от Него.
Сказавший это, закинул меня на плечо, как мешок. Да, тогда я был должен умереть и… возможно, они были в чём-то правы, но меня, всё-таки, спасли. Тот мальчик, юный охотник, взялся словно из ниоткуда. Как потом он мне объяснил, что я вместе со своими похитителями обломала ему всю охоту. Да… Именно так он и сказал.
***
Я не видела что произошло, но тот, что шагал впереди, вдруг начинает вопить. Нёсший меня тоже издаёт удивленный возглас… а затем он вдруг меня роняет. Но потом меня снова кто-то хватает и куда-то несёт. Слышатся крики и ругательства моих похитителей, но я ничего не предпринимаю, сжавшись в комок и зажмурив глаза, только слыша как свистит в ушах ветер…
— Эй, ты? Живая, нет?
Этот голос не принадлежал тем двоим… Я распахиваю глаза, с изумлением замечая, что и верёвок и кляпа нет. Передо мной возвышается, широко расставив ноги и уперев руки в бока, какой-то черноволосый мальчик.
— А? — я растерянно оглядываюсь. — А где те плохие дяди?
— Дядьки-то? — мальчик вдруг самодовольно и мрачновато усмехается. — Насчёт них не волнуйся: им сейчас явно не до тебя. Сама-то откуда будешь? Из какой деревни?
— А ты кто?
— Я — охотник.
Я с удивлением его разглядываю:
— Ты ведь ещё маленький…
— Это ты ещё мелюзга, а я уже взрослый. И охотник, и воин.
Я насупилась и наконец-то поднялась. Какой же этот мальчишка… противный! Ещё и обзывается! Совсем не похож на милого Су-Вона. Но он меня, получается, спас…
— Так откуда ты? — начал опять допытываться он. — Из какой деревни? Я тебе живо назад отведу.
Я хотела было сказать, что я из самого Кууто и вообще принцесса, но передумала, вспомнив как слышала от кого-то, что в различных непредвиденных случаях, лучше воздержаться и не говорить каждому встречному о своём столь высоком положении. Тем временем мальчик назвал несколько деревень. Я же помотав головой, сказала:
— Я вообще не отсюда. Я ехала вместе с папенькой через горы. А потом что-то случилось и я оказалась здесь. Те дядьки сказали, что я упала с горы…
— Что?! — глаза мальчики стали размером с блюдца. — Хочешь сказать, что ты с горы прямо в ущелье брякнулась?! В рубашке родилась… И, кстати, — он задумчиво взялся двумя пальцами за подбородок, — я слышал какой-то грохот. Должно быть, на горной дороге случился обвал. Такое там часто случается. Ладно, разобрались! Пошли, я отведу тебя в свою деревню.
Он взял было меня за руку, но я уперлась:
— Нет! Я хочу к папе!
— Я говорю, пошли в мою деревню: там про обвал-то уже, конечно, знают. Когда такое происходит все взрослые идут на горную дорогу, чтобы завал расчистить, — дорога-то через эти горы всего одна, — и помочь пострадавшим. Твой отец вполне может уже быть в моей деревне.
Я похлопала глазами:
— Мой папенька в твоей деревне?
— А я о чём тебе толкую? Пошли! — Мальчик протягивает мне ладонь, за которую, я маленько поколебавшись, берусь.
Дальше моё воспоминание о том дне идёт обрывками.
Я помню, как этот мальчик, крепко держа меня за руку, разглагольствовал что-то о пропажах детей из ближайших деревень и о том, что те люди, что чуть не схватили меня, скорей всего эти самые похитители и есть. Но им не посчастливилось обломать ему его охоту, за что и поплатились, попавшись в его ловушки. Из этих ловушек они никуда не денутся, заверил меня мальчик и что его «батя» и все охотники его деревни с ними разберутся. А затем… нас чуть не поймали. Я опять увидела тех, кто чуть не убили меня, и один из них злобно вскрикнул:
— Вот он, мелкий паршивец!
Но на этот раз они были не одни: с ними ещё было несколько вооруженных людей. Они нас чуть было не сжали в тиски, но юный охотник проявил неожиданные для его возраста ловкость и хитрость, глубоко поразившие меня тогда. Мы смогли вырваться и потом какое-то время суматошно бежали через лес, но смогли оторваться от преследователей. Мальчик всё-таки почти привёл меня в свою деревню, что расположилась на довольно обширной лесной прогалине. Однако при подступах к ней, мальчик почему-то встревожился. Оставив меня у корней одного высокого дерева, он живо на него забрался и что-то там высматривал. Спустился он оттуда мрачным как туча.
— В моей деревне происходит что-то странное, — озадаченно пробормотал он. — У этих похитителей, что-то очень много сообщников. Короче, слушай сюда…
Но тут он не договаривал, резко замерев и зажав мне рот рукой, прислушиваясь к чему-то, что услышать я была не в силах.
— Чёрт! Нагнали-таки! Ну уж второй раз я не попадусь!
Тут он присаживается на колени, и велит мне садиться мне на закорки. Онемев от ужаса, я не возражаю и полностью доверившись ему, сажусь ему на спину, и через мгновение этот мальчик, несмотря на такой довесок вроде меня, бежит куда-то шибче ветра. Наконец он останавливается и ссаживает меня. Я оглядываюсь: на мой взгляд вокруг всё такой же лес. Юный охотник подводит меня к какому-то дереву, у которого были мощные корни. Под ними было что-то вроде пещеры. Я робко спрашиваю про его деревню. На это он отвечает, что туда пока нельзя и велит мне прятаться в этой пещерке, а он пойдёт отвлечёт преследователей и разузнает, что творится в его деревне. Но… я не хочу оставаться одна! Мне ведь так страшно! Почему он хочет оставить меня?! Я начинаю плакать и умолять не уходить, и он отдаёт мне этот камень, что горит синим огнём в свете умирающей зари и обещает вернутся… Что было дальше, я почти не помню. Помню лишь чувство бескрайнего страха, запах гари и темноту. А потом, как-то без перехода, я оказываюсь в дрожащих объятиях отца, а затем и дома. Те дни по возвращении в столицу тоже в памяти совершенно не сохранились, представляя собой сплошной черный провал. Мне рассказывали, что после пережитого потрясения, я две недели пролежала в постели, но при этом упорно расспрашивая отца и окружающих про какого-то синеглазого мальчика…
Огромное спасибо, если дочитали до конца! Лайк и подписка приветствуются! :)