- Девять дней? Какое сегодня число? - Мара застыла перед входом в свою комнату, та оказалась опечатанной.
Баба Шура схватилась за сердце и медленно сползла по стеночке, орать она перестала, только тяжело дышала, вытаращив глаза. Из-за угла, где общий коридор делал поворот на кухню, показалась всклокоченная голова соседа, местного выпивохи:
- Ох, епть... Мара, как есть Мара! А мы это самое, как раз помянуть тебя хотели сегодня. Ты, это самое, не сердись на нас.
- Ты чего мелешь то, живая я, живая...
- Так, это самое, а что мы должны были думать? Тебя нет, сказывали видели тебя в кинотеатре, когда крыша рухнула, вот мы и это самое...- сосед закашлялся, не решившись закончить фразу, но в принципе, и так Маре уже стало все ясно, вот только что теперь со всем этим делать. Девять дней, ее не было девять дней, а время пролетело как один миг.
- Помянуть говоришь собрались, а наливай, - и Мара решительным шагом прошла на кухню.
- Так я это самое, за раз... сообразим... слушай, а ведь за тобой хахель твой приходил, искал тебя... - сосед облегченно выдохнув, разлил самогон по кружкам.
Мара пила самогон как воду и не чувствовала горечи, а в душе и голове пустота, зато сосед трещал без умолку, рассказывал как в кинотеатре рухнула крыша, и похоронных процессий было так много, что в последний путь погибших провожали даже без оркестра, на всех не хватало.
- Слышь, а ты как воскресла то? - не унимался сосед, - Мы же думали, ты там вместе со всеми того.
- Дела у меня еще здесь не окончены, - ухмылялась Мара.
За пьяной беседой они не заметили как тихо на кухню вошли оперативники: "Мара Тимофеевна, пройдемте, нам с вами нужно побеседовать."
Допрос был бесконечно долгим, один следователь сменял другого, день плавно перешел в вечер, а затем и глубокая ночь перешла в утро, но Маре не давали спать, и в разных вариациях задавали вопросы смысл которых сводился к следующему: что она делала на месте трагедии, как она попала туда, какое отношение имеет к обрушению крыши, был ли взрыв, слышала ли что-то, видела ли, где была все эти дни, и снова по кругу и по кругу. А по городу уже стали расползаться слухи о чудесном воскрешении, и о что кто-то вложил крест в руки скульптуре в скверике за кинотеатром. Отпустили Мару лишь на следующий день, капитан КГБ еще долго смотрел ей вслед из окна, сам он не вел допрос, а лишь наблюдал за ходом со стороны:
- Интересная личность эта Мара Тимофеевна, к взрыву она конечно не имеет никакого отношения, да и не было там диверсии, это факт. Вы изучали ее биографию? - в задумчивости обратился капитан к следователю.
- А что там такого... - не проявив никакой заинтересованности, равнодушно ответил следователь.
- Н-и-ч-е-г-о... - раздельно произнес капитан, а позже телеграфировал "Срочно, совершенно секретно" в Москву о том, что им выявлен человек, обладающий феноменальными способностями в области ментального воздействия на других.
Морально Мара была опустошена и совершенно раздавлена, несмотря на смертельную усталость, она шла, ускоряя шаг, не разбирая дороги, куда, зачем, в голове пульсировало: "Прочь, прочь из этого города, и подальше..."
- Мара, Мара... наконец-то, я искал Вас...
- Павел? - во всей этой кутерьме Мара совсем забыла о нем, и вот он перед ней осунувшийся, постаревший.
- Я, я... не мог потерять и Вас, тебя.... это какой-то злой рок, - и скупая мужская слеза потекла по щеке.
- Павел, я должна рассказать Вам о Миле, я не могу всего объяснить, просто доверьтесь мне, нужно поехать, это недалеко, я буду с Вами, - Мара уткнулась в грудь Павла, они стояли обнявшись и плакали.