Попросила меня одна старушка поправить телевизионную антенну на крыше ее дома. А я в свою очередь позвал себе на помощь нового приятеля Сергея. Сергей моложе меня на десять лет, половчее. Он наш местный, но долгие годы жил в Питере, работал там, а теперь вернулся домой, чтобы (с его слов говорю) «ходить по родным улицам и дышать нашим михайловским воздухом».
Вдвоем антенну мы быстро водрузили на место, привинтили ее покрепче и вскоре уже сидели за столом у благодарной нам старушки, угощались. Делали это раздельно: Сергей понемножку выпивал, я по-хорошему закусывал.
В ходе застольной беседы рассказал я своему приятелю несколько легенд: про нашего колдуна Михея-мельника, про клад деда Матвея, - а он мне говорит:
- А я дальний родственник деду Матвею. Ну, скажем так, двоюродный внук троюродного дедушки. Долго разбираться, но все же родня каким-то боком. В первом классе я даже зимой жил у него, в школьном интернате места не было, а до Ромашей, где мы тогда жили, каждый день ходить не хотелось. - И о мельнике Михее тоже в детстве от бабушки кое-что слышал.
- У нас в Ромашах когда-то, в годы молодости моей бабушки, жил один богатый мужик, очень богатый, спиртовой завод даже хотел поставить. А вот с семьей ему не везло: одну жену похоронил, женился на другой, молодой, и с той беда случилась. Упала она с лестницы, так неудачно упала, что ни рукой, ни ногой не могла пошевелить. И голос пропал, только чуть шептала и всё смотрела на единственного своего сыночка Ванятку, которого любила безумно.
- Возил этот мужик свою жену в город к докторам, а те только руками разводят – вроде бы всё в порядке, а полная неподвижность. Помочь ничем не могут.
- Вот и обратился он к Михею за помощью. Нет, не так. Сам Михей однажды увидел в селе Федора, да, Федором его звали, а жену его - Любой, увидел, позвал к себе и дал какую-то мазь. «Вот, - говорит, - растирай ее всю, особенно ноги, а через пару недель я приеду и подумаю, что дальше делать».
- Сам не сам растирал Федор больную, но лечили ее таким-то образом. А она все молча плакала и просила, чтобы Ванятка, тому уже годика четыре, был около нее.
- Приехал Михей в Ромаши, осмотрел больную, ничего не сказал, ушел в деревню и все шептался о чем-то с нашими бабами. Кого-то искал среди них и вот выбрал нужную ему – Евдокию, она ему подошла.
- И вот слушай, что дальше было. Лежит эта парализованная Люба в доме одна, и вдруг дверь резко открылась, вбегает Евдокия, волосы распущенные, в глазах ужас, и с порога кричит:
- Люба! Люба! Ванятка твой упал с лошади! Беги быстрей!
- И та… подымается! Не бежит, конечно, но идет, хватаясь за всё. Через силу, но переставляет ноги, через порог, на крылечко, во двор, а там Ванятка бежит ей навстречу. Обнимаются оба, плачут, целуются. Тут и Федор, и Михей подошли, и все Любу обнимают, поддерживают. Вся деревня сбежалась. Ну, не сразу Люба выздоровела, но пошло и пошло с этого дня дело на поправку. А потом как начала она рожать детишек Федору, одного за другим. Самой многодетной эта семья была в нашей деревне. Говорят, на праздниках Люба петь и плясать очень любила, голос чистый был у нее, звонкий, а сама такая статная, красивая.
- Сергей, а почему ты не женился?
- Любу такую не нашел, - с доброй улыбкой сказала хозяйка дома.
- Сначала было не охота, потом некогда, а теперь уже и незачем.
- А ты где в Питере работал?
- В основном дачи под Питером строил. Такое место красивое около одной деревеньки: сосновый бор, речка, луг заливной. Вот там и строили мы три дачи. У одной хозяин начальник милиции, у другой – поп, а третья дача у двух братьев – бандитов. У всех хозяев всё было одинаковое: дачи, машины, одевались одинаково. Не отличить.
- Через овраг деревня была. Мы туда ходили молоко, яйца покупать. А еще хлеб покупали. Идешь по той деревне: боже мой, запах настоящего деревенского хлеба! Караваи круглые. Почему-то сверху эти караваи были облеплены кленовыми листьями. Вкуснотища! Я часто ужинал одним хлебом с молоком. Хлеб вместе с листьями съедал.
- Жила в этой деревне одна старушка. Ходила она плохо, с палочкой. Оказывается, старушка эта, тетка Груша (Агрипина, наверное?), она воевала, снайпером была, на войне поморозила ноги, и ей пальцы на обеих ногах отняли. Жила она одна, мужика своего давно похоронила. А тут какой-то старик приблудный к ней жить попросился, мол, помогать будет. И правда, вначале помогал: в огороде копался, яблони обрезал, - а потом пить стал. И пить начал, и тетку Грушу стал поколачивать. Бабы в деревне шутили по-черному: «Люблю как душу, колочу как Грушу!» Она, бывало, неделями потом из дома не выходила.
- И вот один раз приполз этот старик пьяный домой, сидит на крылечке, подняться не может, стучит в дверь: «Открой, ведьма, я тебя убивать буду!» Открыла старушка дверь и вышла на крылечко… с топором в руках!
Посмотрела на этого пьяницу, послушала его матюги и угрозы, подняла топор и жахнула ему по голове! И сразу насмерть. Прибежал народ (наверное, видел кто-то всё это), стоят все у крыльца, а одна дура и спрашивает: «Как ты, Груша, зарубила его?» Спросить бы: «Как ты решилась на это?» А она:
- Как ты зарубила его?
- А вот так!- ответила старушка, подняла топор и как жахнет еще раз не обухом, а острием по черепу уже мертвого старика!
В ужасе собравшиеся вместе с калиткой выскочили со двора.
Потом была милиция, следователи. На суд старушку привез участковый. Сидит та на суде в платке, в какой-то хламиде. Судья ее спрашивает: «Вы такая-то? Встаньте!» Встала тетя Груша, сняла с себя эту хламиду, плащ какой-то, – а на кофте у нее медалей! орденов! Среди них три Ордена Славы всех степеней! Это же Герой Советского Союза!
Побежал судья звонить в военкомат – есть такая в списках? какие у нее награды? Там глянули, вот те на! Не знали! Она у них числилась только в списках инвалидов.
Тут же примчались на суд из военкомата, еще куча всяких чиновников. Пошептались, ну и дали старушке чего-то там условно и тут же вроде как амнистировали ее. Домой ее на машине отвезли. Потом уже и пенсию ей дали хорошую, и дом перестроили. А ведь все с топора началось. Вот так-то!
- Ужасы какие! В военкомате ничего не знали про Героя?! Хотя у нас всё может быть. Меня, правда, больше всего впечатлил аромат деревенского хлеба. Я тоже видел в детстве хлеб, испеченный с листьями на корке, но только листья свеклы и капусты. А для чего хозяйки обклеивали караваи листьями?
- Не знаю. Для красоты? Вкуснее так? Пропекался хлеб лучше? Верхняя корочка чтобы не трескалась?
Тут и старушка внесла свою лепту в наш разговор:
- Чтобы хлеб дольше не черствел.
- Вот оно что! Да, не каждый день топили большие печи, дров не напасешься. Караваи быстро черствели, если ничего не предпринимать.
- Я в школу ходил через деревню Масленскую и думал, что масленские каждый день хлеб пекут, - сказал Сергей. – Тогда в Масленской жили одни марийцы. А почему этот народ еще черемисами называют? По-ихнему, я слыхал, черемисы – значит, богатыри. Идешь по деревне – такой аромат в воздухе! Вкуснотища! Марийцы в своей деревне совершенно по-другому жили. Я помню, как они еще на своем языке тогда между собой говорили или на очень своеобразном русском, как их женщины носили свои национальные платья.
- На старых картах так обозначено – черемисы. Уже потом сюда на Вятку другие народы переселялись. Я однажды в какой-то книге прочитал, как в наши края в 19 веке был сослан политический, и он написал своей жене, что живет в совершенно диком краю, что вокруг только леса и черемисы. А жена и просит его в следующем письме: « Пришли мне одного черемиса на воротник».
- Между прочим, Иван Грозный только тогда Казань взял, когда к его войску присоединились отряды лучников - марийцев. Очень даже отважный народ. В Масленской, ты, наверное, не застал, жил мужик, у него с войны орденов было – во всем нашем селе столько не наберется.
- А это не он говорил, мол, «если бы не мы, вы, русские, никогда бы германцев не победили»?
- Значит, ты, Сергей, ромашинский?
- Да. Два километра от Масленской. У них, у марийцев, был интересный обычай. Вот построил, к примеру, один хозяин дом, всё туда перенесли, и теперь самим пора перебираться. И тут вот такой ритуал надо было выполнить. Заходила хозяйка в дом, проходила в переднюю и садилась под иконы, ждала. А хозяин должен вежливо постучаться в дверь и только после этого зайти в дом. «Кто там пришел?» - спросит хозяйка. «Радость пришла, счастье пришло в новый дом», - ответит хозяин. Ну, что-то в этом роде.
- Вот построил новый дом один мужик, Лукояном его звали. Как положено, первой в дом зашла его жена Марья с иконой, поставила ее на место, села, ждет, а ее Лукоян не идет, во дворе замешкался. Решила она обойти новый дом, полюбоваться. Прямо у дверей была западня в подполье – Марья открыла ее, в подполье заглянула. И тут стук в дверь! Баба скорей в переднюю и под иконы! Лукоян вошел в дом, сделал шаг и с грохотом улетел в подполье! А Марья ласково так спрашивает:
- Кто там кодит?
- Черт лысый там кодит! – ответил Лукоян, выбираясь из подполья. – Ёкарный бабай там кодит! Пошто, старая, подполье раззявила?!
… Ну, всё, пора нам и честь знать. Попрощались мы с гостеприимной хозяйкой. Сергей на правах подвыпившего человека даже обнял и чмокнул ее в щечку. Вот что значит, культурный человек! А как же, в Питере жил!
(Щеглов Владимир)