Настоящее и прошлое.
Была в амуниции летчика такая замечательная вещь, как «нагольная куртка». Это её официальное название, а вообще это меховая куртка с замшевым верхом. А еще в северном её варианте, был у этой куртки шикарный овчинный капюшон. Куртки эти делались, как объяснял нам начальник вещевого склада, самый уважаемый прапорщик в гарнизоне, исключительно из шкур овец романовской породы. Исключительность этой породы заключалась в том, что можно было в отличие от шкур других пород, использовать одновременно и, собственно шкуру, и мех. Шкура выделывалась в виде замши и была наружной частью куртки, а густой тёплый мех был внутренней частью. Куртка от этого получалась и очень тёплой и очень лёгкой.
Наш полковой доктор был человеком в полку новым, прибывшим из тёплых краёв, и очень запала ему в душу такая куртка. И стал Иван Иваныч, так звали доктора, потихоньку выяснять, как бы ему тоже заполучить эту куртку. В принципе, он без проблем мог получить её, как должностное лицо, участвующее в проведении полётов. Достаточен был приказ командира полка об этом. Примерно такое объяснение доктор и получил в процессе выяснения проблемы и обратился к заместителю командира полка. Тот был человеком с юмором и сказал, что такую куртку могут ещё кроме лётчиков, получать только лица, выполняющие парашютные прыжки. Так что, если доктор выполнит хотя бы один прыжок, то сможет получить эту куртку. Доктор немного поник и сильно задумался. Шло время. Перед полётами доктор осматривал лётчиков в нагольных куртках – измерял давление, допускал к полётам. При этом желание заполучить меховую куртку только усиливалось.
И однажды, собравшись с духом, подошел он к заму и обречённо сказал:
- Я готов!
Тот, как-то между прочим, бросил ему:
- Хорошо, подойди к Швачке, скажи, что я дал команду провести с тобой занятия.
Капитан Швачка был в полку начальником ПДС – Парашютно Десантной Службы. И он давно был в курсе этого события. Провёл он добросовестно с доктором теоретические занятия, тренировку в парашютном городке. Доктор тоже не менее добросовестно изучал парашютное дело, прыгал в парашютном городке с двухметровой вышки – всё как положено. Успешно сдал зачёт. При очередном посещении, по своим каким-то докторским делам, госпиталя в Хабаровске, прошёл медицинскую комиссию и получил допуск к парашютным прыжкам. Всё это было не так быстро, но доктор уложился в срок до очередных парашютных прыжков в полку. Был издан приказ по полку о его допуске к парашютным прыжкам.
И вот, можно сказать, неожиданно, прилетает в Смирных Ан-2 из Южно – Сахалинска, то есть с аэродрома Сокол. Организуются прыжки для лётного состава. Прыгать зимой – одно удовольствие. Приземление мягкое, не надо стукаться о твёрдую земную поверхность. Когда соприкасаешься со снежным настом, он гасит удар и можно даже не упасть. Конечно, в воздухе после отделения от самолета холодновато, но совсем не долго.
Выдался удачный солнечный день, мороз небольшой, под лучами солнца искрится снег – лепота. Приехали на аэродром, прошли доктора, разобрали парашюты. Ан-2 уже стоит на полосе «под парами». На этом же Ан – 2 прилетел из Южного и какой-то медицинский начальник нашего доктора – то ли это просто совпадение, то ли Иван Иваныч его специально пригласил, чтобы продемонстрировать свою удаль – истории сие неизвестно. Вначале прыжков как обычно взлетает Ан-2 для «пристрелки» - то есть бросают какой-нибудь небольшой груз на парашютике, чтобы определиться с ветром, направлением и местом выброски парашютистов. Для пущей надёжности на втором заходе бросают уже манекен на нормальном парашюте. Мы же все в это время подгоняем парашюты под себя, проводится инструктаж, тут же крутится доктора начальник - может тоже хочет в будущем повторить предстоящий подвиг своего подчинённого? Самого Иван Иваныча не видно, наверное, в санитарке бумажки заполняет. В общем, обычная прыжковая рутина.
И тут кто-то произносит сакраментальную фразу:
– У Иван Иваныча парашют не открылся!
Во все времена у парашютистов манекен для пристрелки назывался Иван Иванычем. Никто особенно и не откликнулся на это сообщение – ну, не открылся и не открылся. Проводили взглядами, как летит, кувыркаясь, манекен и как шмякнулся он в снег неподалёку - да занялись дальше своими делами. Только Швачка дал команду кому-то из солдат, чтобы сбегал за Иван Иванычем. Надо было видеть доктора начальника – он обомлел, онемел – на его лице крупными печатными буквами был написан ужас – «Как же так? Иван Иваныч разбился и все стоят, как ни в чём не бывало! Все спокойны! Да еще посылают солдата за погибшим, как за каким-то мешком!» До нас медленно стал доходить смысл происшедшего, начали потихоньку ржать. От этого изумлённый товарищ пришёл в ещё большее замешательство. И совсем он был сбит с толку, когда увидел, вылезшего из санитарки нашего полкового доктора Иван Иваныча, спешащего к своему парашюту. Доктор успешно выполнил свой первый и последний прыжок, получил на складе лётную меховую куртку и заслуженно с гордостью носил её. И никто не смел иронизировать по этому поводу!
В феврале, как и обещали, прилетели к нам из Спасска наши однокашники на стрельбы. То есть на пуски ракет. Здесь же позиция РУМ – можно поработать по радиоуправляемой мишени. Не всем, конечно - удовольствие это дорогое. Но в полку при стрельбах обязательно должна быть «работа» по радиоуправляемой мишени. Большинство, конечно, пускать ракеты будут по парашютной мишени, для чего прибыл к нам из «Сокола» Су-15. Хотя для него совсем не характерен сброс ПМ (Парашютной Мишени). Обычно для сброса ПМ прилетал «ветеран» Ил-28. Хотя, какая разница, что сбрасывать из-под фюзеляжа – ПМ или пустой подвесной топливный бак, что предусмотрен для Су-15. Особенно «пообщаться» нам со своими однокашниками, как мы рассчитывали, не пришлось. Они не только не остались в Смирных с ночёвкой, но и даже и не садились у нас после стрельб. Прилетели к нам из Спасска, заправились, взлетели, отстрелялись и ушли обратно в свой Спасск-Дальний. Успели мы только, сразу после их посадки у нас, поговорить несколько минут и сфотографироваться вместе – «для истории».
В многоэтажках, где жил лётный состав, горячая вода «добывалась» с помощью дровяного «титана». Некоторые, «продвинутые пользователи» использовали для топки кирпич, пропитанный керосином. Способ интересный, не требующий заготовки дров. Для чего наливался авиационный керосин в небольшую ёмкость, помещалась туда половинка кирпича. После насыщения керосином, эту половинку клали в топку, разжигали с помощью тряпки, так же пропитанной керосином. Пока горела одна половинка, в банке насыщалась керосином вторая. И так, меняя по очереди кирпичи, за довольно короткое время нагревалась вода в титане, и можно было с удовольствием мыться. Но надо было мириться с запахом керосина. Что-то нашей компании в холостяцкой квартире такой способ не понравился, и я с Колей Зайцевым, взяв как-то в ОБАТО машину, поехали за дровами.
Дрова брали километрах в двадцати в поселке Буюклы в леспромхозе, где валили в сопках лес, а на пилораме пилили ровные и длинные сахалинские сосны на доски. Потом на короткие мебельные дощечки и отправляли в Японию. Рядом с лесопилкой были кучи отходов этого «экспортнонаправленного» производства, из этих куч мы и набирали себе дрова. Выбирали короткие дощечки, подходящие для титана, кидали в кузов. Невдалеке виднелась свалка из щепы и опилок, оттуда тянуло дымом. Что не шло на дрова – сжигалось.
Подошел мужичок, оказался местным сторожем, поинтересовался кто мы, откуда. Порасспрашивали и мы его - рассказал много интересного. Он, оказывается, воевал здесь, освобождал от японцев Сахалин. Здесь же демобилизовался и остался жить и работать. Рассказал, что выгрузились тут в 1945 году из вагонов демобилизованные солдаты и стали валить лес, в вагонах же и жили первое время. Рассказывает:
- От японцев здесь осталась лесопилка, мы и продолжили это дело. Сначала валили лес прямо у железной дороги. Когда всё вырубили вблизи - пошли дальше в сопки. Пришлось уже лес возить издалека. Наши пытались молодняк сажать на вырубленных местах, как японцы, но не росло. А у японцев, зараза, росло. А эту свалку, что горит у железки, как подожгли в сорок пятом году, так до сих пор и дымит, только новые дрова регулярно подбрасывают.
Железная дорога на Сахалине тоже интересная – от японцев осталась. Колея узкая, ещё уже, чем в Европе. Тепловозы и товарные вагоны наши, а пассажирские вагоны закупаются в Японии. Вагоны были размерами меньше наших - сделаны под японцев. Когда стоишь в вагоне, чтобы смотреть в окно, надо пригибаться. Но купе, зараза, просторнее. Верхняя полка почему-то длиннее, чем в отечественном купейном вагоне. Я, например, в нашем вагоне ногами упираюсь в перегородку, а здесь нет. Проход в вагоне узкий, трудно разойтись. В одном конце вагона два умывальника и два туалета. Много хрома и никеля, всё блестит. Сплошной импорт! Когда входишь в вагон с перрона, на ступеньках встречает тебя большая фирменная «блямба» - «Мицубиси». На английском и японском. Кроме купейных есть вагоны общие, вроде наших электричек. Так же с двух сторон двойные сиденья, но мягкие и, что интересно – спинки перекидываются туда-сюда и можешь выбирать, в какую сторону будешь смотреть.
Есть ещё на сахалинской железной дороге интересное такое транспортное средство – «матрИца». Производство наше, без выкрутасов – один самоходный вагон с дизельным мотором. Называется так потому, что развозили на ней по Сахалину печатные формы для газет – матрицы. Железная дорога на Сахалине мало того, что всё время петляет между сопок, еще всё время то ползёт вверх, то ныряет вниз. Вот эта матрица пыхтит, когда лезет вверх, ползёт еле-еле, потом резво и весело бежит вниз, почти подпрыгивая. Внутри убранство, конечно, не впечатляет – какие-то корявые деревянные лавки, на полу лежат дрова для железной печки, что стоит посередине этого вагона-матрицы. Сами же пассажиры эту печь и топят, если, конечно не хотят мёрзнуть. Но это только зимой.
Интересные и противоположные ощущения возникают, когда едешь на Сахалине по железной дороге. Едешь на матрице, она еле ползёт в гору, с горы несётся, громыхает, тебя кидает из стороны в сторону. За грязным окном суровая сахалинская природа, чаще всего дождливая, угрюмая какая-то. Кругом безлюдно, поваленные деревья, серые неласковые мари-болота. И чувствуешь себя мелкой песчинкой среди могучей суровой природы. Но, когда едешь в тёплом купейном вагоне, на мягком диване, кругом кожа и никель – смотришь в окно сверху вниз на мелькающий холодный и дикий сахалинский пейзаж и чувствуешь, что ты «homo sapiens», - высшее существо в этом мире, – царь природы! Парадокс!
Сахалин во все времена был суровым и неуютным, не очень приспособленным для жизни человека, местом. К тому же был буквально отрезанным от остального мира, потому как был островом. Не зря здесь была каторга. Антон Павлович Чехов в 1890 году путешествовал через всю Сибирь на Сахалин, был здесь несколько месяцев, изучал и описывал остров и его обитателей. Свою книгу так и назвал «Остров Сахалин». Лично меня больше всего поразило в описании Чеховым жизни людей на Сахалине то, что после отбытия каторги, бывшие каторжане не могли уехать с острова и должны были до скончания дней своих оставаться здесь, жить, осваивать Сахалин и добывать себе пропитание как придётся. Хотя и давали им землю, инвентарь, семена, какую-то денежную ссуду, чтобы они занимались земледелием. Таким образом, пытались осваивать Сахалин. Земледелие здесь «не шло» из-за почвы и климата, но власти особенно этим не заморачивались. Освоения и процветания не получалось и те, кто совсем пропадал, убивали кого-нибудь, снова становились каторжанами, но теперь уже их содержали и кормили!
Что интересно – в те времена, в 1890-ые годы, чиновникам, служившим здесь, платили пятидесятипроцентную надбавку, точно так же как и нам сейчас! И ещё срок службы засчитывался – два года за три, так же, как и нам. Только у нас звучит немного иначе – год за полтора. В отличие от Приморья, где много было китайских географических названий, на Сахалине географические названия русские или на языке коренных жителей - нивхов и айнов. Исследовали остров всё же в основном русские. Японцы не считали в давние времена Сахалин своим, только сезонно брали здесь рыбу. Был, правда, период с Русско-Японской войны 1905 года и по 1945 год, когда Японцы «пользовались» Сахалином и Курилами. В те времена появились некоторые населённые пункты с «временными» японскими названиями.
Сейчас названия в основном или старые исторические, в том числе и по фамилиям исследователей – город Корсаков, город Макаров, город Невельск, гора Арсеньева, мыс Лазарева, залив и пролив Невельского, пролив Лаперуза. Лаперуз был французом, но оставил заметный след в исследовании русского Дальнего Востока. Или в честь героев Великой Отечественной войны – посёлки Смирных, Леонидово, Буюклы, Гастелло. Интересно: - я всегда считал, что посёлок Бошняково был назван в честь какого-то героя войны, а позже узнал, что это в честь Бошняка - молодого морского офицера, исследовавшего эти края в девятнадцатом веке вместе с Невельским.
Много географических названий на языке коренных жителей Сахалина нивхов и айнов – города Томари и Анива, посёлки Ноглики и Дуэ, реки Найба, Пиленга, Тымь, мыс Лах и залив Анива. На Сахалине не менее десяти географических названий в память Антона Павловича Чехова. Сейчас айнов на Сахалине уже нет. Остались они ещё на территории Японии, несколько десятков тысяч, в основном ассимилировались с японцами. Нивхи успешно продолжают проживать на севере Сахалина, но их осталось совсем немного – всего несколько тысяч. Образ жизни их мало изменился со времени посещения Сахалина Чеховым. Занимаются в основном рыбой, ещё их называют гиляками.
Был уже март восьмидесятого года, но конца зимы не было видать – полно снега, хотя морозов больших и не было. Вообще, к всеобщему удовольствию, для Сахалина, в средней его части, не характерны сильные морозы. И вот в это время, мой друг и однокашник, Коля Зайцев надумал жениться. В запланированный знаменательный день утром, на «арендованном» у кого-то по такому случаю «Москвиче», поехали мы всем составом нашей холостяцкой квартиры в баню в недалекий посёлок Ельники. Была там отличная баня. На краю поселка. Деревянная. И топилась только дровами. Работала в конце недели – день женский, день мужской. Баня была бесплатной, но и подтапливать надо было самим, дрова были тут же у топки. Был там, конечно, какой-то смотритель, он баню с утра растапливал и уходил. Приходил поздно вечером, наводил порядок, может быть закрывал. Баня к нашему приезду была уже хорошо раскочегарена. Никого не было. Сразу направились в парилку. Веники мы привезли с собой, наломав по дороге еловых веток. Кто-то плеснул на камни пива, разнёсся по парилке запах и аромат жареного хлеба. Понравилось. Повторяли не раз. Здорово было, распарившись, выбегать наружу и бросаться в сугроб. Ощущения непередаваемые - сначала холодный снег приятно бодрит, освежает, просветляет голову. Хочется барахтаться в этом удовольствии. Потом тепло, набранное в парилке, заканчивается, холод начинает действовать, возникает острое желание бежать обратно в тепло. Уже в парилке ощущается, набранный в сугробе мороз, всё тело покалывает, словно иголками и тут же начинает действовать жар парилки. Наступает блаженство! Кто-то, пытаясь усилить удовольствие, плескает пива на камни. Разнёсся сильный запах жжёного сахара, - оказывается «специалист» перепутал пиво с лимонадом.
Весь день прошёл в свадебной суете – регистрация, ресторан. В общем, всё как полагается. И этот день вырвал из наших холостяцких рядов еще одного нестойкого члена. Это обстоятельство «обмывали» отдельно.
Сообщает Кока в письме, что в Елизово погиб наш однокашник Валера Дзюбинский – ехали на полковом автобусе заступать в Дежурное Звено и в них врезался какой-то грузовик. Печально. Мы с Валерой летали на первом курсе в одной лётной группе. Но вот и хорошая весть – Серёга Рыбалко хвастается, что купил наконец-то себе мотоцикл. «Минск», правда, слабенький, но всё равно – мотоцикл.
* - аэр.Смирных - 09.79г. Посадка разведчика погоды. Як-28П.
Фото автора.
Продолжение: - https://zen.yandex.ru/media/id/5f97da5b0956a032f29ecfa3/iii-ostrov-sahalin-i-iak28p-glava8-60bd9d3d77f4f3143e180380?from=editor