Вечером, когда стало темнеть, путники разбили палатку, развели огонь, приготовили еду. Настроения не было ни у Шершня, ни у Лысого, ни даже у Тубы. Разговор не клеился.
Поужинав, мужчины просто сидели и смотрели как горит костёр. Иногда Лысый потирал свою шишку, от которой отражалось пламя костра, а Туба иногда чесался. Шершень же сидел неподвижно, и будто под гипнозом, одержимо смотрел в огонь, глаза его как-то по-дьявольски при этом сияли. Шершень размышлял, пытался найти внутри себя ответ. Почему же им движет эта непреодолимая жажда, почему он не может забыть тот самый таёжный столб света, что в нём такого манящего и чарующего. Может быть, этот свет тогда поглотил и навечно приковал к себе судьбу Шершня, а может быть Шершню просто напросто не ради чего больше жить...
С тех самых событий, после которых Шершню пришлось отбывать свой долгий срок, он был одержим только одной идеей. Он жаждал докопаться до сути, узнать тайну тех мест, отыскать источник того магического бело-лунного света, что столбом возвышался над тайгой в ту ночь. И времени Шершень зря не терял.
Он старался найти информацию в книгах, отыскать очевидцев чего-нибудь подобного, подолгу смотрел на горизонт, в надежде ещё раз узреть то чудо. Но книг на зоне было не так уж и много, очевидцев не было, да и искал он их с наибольшей осторожностью, так как всегда был риск «сломать себе шею» на ступеньках, а на горизонте изо дня в день столб света так и не появлялся. Так шли за годом год, и никакой, даже малейшей зацепочки не удавалось ему найти.
На одном из многочисленных этапов, что пережил Шершень за свой долгий срок, в поезде ехал он с одним странноватым мужчиной азиатской внешности. Он был седой, а кожа его была тёмного цвета. Он почти всегда не понимал, что от него требуют конвоиры и сам плохо говорил по-русски, за это его часто били. Каждый раз он выл волком, вскидывал руки к небу и кричал:
- Амика-а-ан-батюшка, защити, Амика-а-ан-батюшка, помоги!
Затем, скалил жёлтые зубы, щипал себя и рычал как зажатый в капкан дикий зверь.
- Что это за бог у вас такой, Амикан? – поинтересовался как-то раз Шершень у бедового арестанта.
- Не бох, бох Исус, это у вас, рус, мы виен, у нас Амикан, медведь по-рус. Матушка-тайга родил Амикан, матушка-тайга родил виен, дал виен орон, олень по-рус. Виен помнит, виен знает, виен тайга уважает, Амикан уважает, Орон уважает.
- А имя у тебя есть, виен? – с ухмылкой спросил Шершень
- Имя нельзя, Шаман колдует, шаман услышит, имя тайна, Володя зови, виен Володя, Володя хороший значит.
Володя был истинным дитём тайги, его народ – виены, когда-то был широко распространён в Сибири, вёл кочевой образ жизни, пас оленей, поклонялся животным и кормился тем, что давала тайга. Володю посадили по 228й статье за то, что он, простодушный и наивный виен, продавал на рынке грибы, которые было продавать запрещено. Местная деревенская молодежь создала огромный спрос Володе на столь чудные грибы, которые он собирал по тайге, и в частности, носил их своему шаману, который готовил из них отвар для общения с духами.
У Володи Шершень услышал одну занимательную легенду о шести племенах виенов: оронах, амиканах, гэлки, олин, гускэ, айдарах. Племена эти поклонялись и чествовали своих тотемных животных, по которым и назывались. Ороны – поклонялись оленю, амиканы – медведю, гэлки – рыси, олин – ворону, гускэ – волку, айдары – кабану. Были они сильны и сплочены, вместе занимались собирательством, торговали и охотились.
На виенов начали нападать русские казаки, требуя с них пушнину, золото и прочие таежные дары. Сплоченные племена из раза в раз давали отпор казакам, и тогда казачий атаман пошел на большую хитрость. Он приходил к каждому шаману виенов и заключал с ними мир, после чего предлагал выпить водки. Виены были слабы на алкоголь, так как никогда не пили его, и в итоге у шаманов появилась непреодолимая жажда к алкоголю, они предлагали казакам огромные дары пушнины в обмен на водку.
Но оронский шаман не стал пить с атаманом. Взбешенный слабостью своих собратьев-виенов, он долго не выходил из своего чума, общался с духами, а спустя две недели вышел к своему племени весь седой. Он увёл свое племя глубоко в тайгу, создал магический барьер вокруг своей стоянки, и всякого, кто решит пройти сквозь этот барьер, ждет неминуемая гибель, ярость шамана белого Орона.
Шершень еще очень много узнал у Володи-виена, о их ритуалах, о шаманстве, о быте, охоте. Всё старался запомнить Шершень, многое записывал, что-то даже зарисовывал. Днями напролет слушал Шершень Володины рассказы, а Володя считал Шершня своим хорошим другом. Но после этого поезда, судьба разделила их с Володей.
Шершень после этого потратил очень много времени на изучение культуры коренных народов Сибири. Его интересовало всё, что связано было с их ритуалами, шаманством, повериями и обрядами. И вот, выйдя на свободу, он не мог ничего делать, кроме как идти на тот магический свет из тайги, на его зов. Жажда терзала Шершня, и Шершень вожделел утолить её.
Ему не терпелось рассказать обо всём этом Лысому, но он отдавал себе отчет в том, что сейчас Лысый вряд-ли ему поверит, вряд-ли пойдёт за ним, а то и вовсе, сочтёт его сумасшедшим. Будто ангел на плече Шершня шептал ему «жди, жди и терпи!», и Шершень ждал подходящего момента, искал лазеечки и подходы к Лысому, приглядывался, как бы подобраться.