«Сибирский тракт» Андрея Пермякова — это травелог, дорожная повесть, и повесть не простая. Путешествие автостопом по бывшему Сибирскому тракту.
- Почему «третья», зачем «бесконечная»?
«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь… То есть не надо, а можно писать всю жизнь: пиши себе и пиши. Ты кончишься, и она кончится. И чтобы все это было — правда. Чтобы все — искренне.
(Андрей Битов. Рассказ «Автобус», 1960 г.)
Сибирский тракт и другие крупные реки. Бесконечная книга, часть третья, том первый (Заголовок повести).
Можно, думаю, уже рассказать, отчего книжка названа именно так. Более или менее длинную прозу я писал четыре раза. Вся она о примерно таких вот путешествиях. Вернее, снаружи — о таких вот путешествиях, а внутри — о разном, конечно. Но две книги из написанных ранее: «Те, кто могли быть Москвой» и «Тяжкие кони Ополья» посвящены обследованию крайне интересных, хотя сравнительно небольших, отграниченных территорий. Соответственно, бывших Верхнеокских княжеств и Владимиро-суздальского Ополья. Книги те немножко сами по себе.
Две же другие повести — «Десятая часть года» и «Тёмная сторона света» — более вольны в своей форме, рассказывая о дорогах, людях, на тех дорогах встреченных, и таком вот прочем. Значит, эта книжка — продолжение их. Оттого — «часть третья». Необходимость же в томе первом возникла из-за короткого дыхания. Я пробовал делать прозу длиннее, но тогда получается хуже. Лучше разбить её на томы, прерываясь меж томами на иные дела и на иные книги. А дорога же никогда не кончится
Я-то, конечно, рано или поздно могу кончиться. Хотя это и вряд ли. Но всякое бывает. Поэтому книгу, дабы она стала воистину бесконечной и себя блюла, надо передать в хорошие руки. По завершении земного пути, конечно. Следует же подумать о посмертной славе, на всякий случай? Вдруг я невечным окажусь?
Или ещё вариант: разделить книгу. Вот этот том закончить, начать писать следующий, а параллельно пусть другие люди пишут свои книжки тоже под эгидой «Сибирский тракт и другие крупные реки. Бесконечная книга». В итоге объём изложения превзойдёт не токмо Вавилонский Талмуд, но и Сыку цюаньшу тоже.
Хотя передавать книгу или делить её на веточки будем нескоро ещё. В этот же том периодически станем употреблять рассказы близко расположенных людей.
- Фестиваль происходит от слова «фестивалить»
В Иркутске есть чем заняться помимо запасания едой. Это очень весёлый город (Глава 13. Семейные).
В начале второго часа пополудни Даша начала держать головушку. Спустя ещё двадцать минут спросила:
— Пермяко-ов, как так получилось, что все уехали, а мы остались?
И тут я начал свой рассказ. Однако вскоре его закончил. Ибо многое из случившегося в предшествующую неделю сам забыл, а многое Дарья помнила. А чего мы оба запамятовали, так про это фотокарточки остались. Мы те фотокарточки с планшета наблюдали. Выглядели на снимках мы подобно истуканам острова Пасхи. Только очень тупым истуканам. Бивис и Баттхед рядом с нами — оксфордские профессора.
Я, конечно, пытался Дашеньке воспитательный момент провести:
— Даша, есть такое слово «репутация». Тебя больше на фестивали не позовут!
А она:
— Так меня и на этот не звали.
Ничем деву не проймёшь.
Начиналось же всё очень хорошо. У вполне роскошной гостиницы нас встретил Андрей Сизых, организатор. А мы едва с трассы, на бомжиков похожие. Довольные, конечно. Андрей нас в гостинице поместил, сказав:
— Спите.
Мы и уснули. Только сначала водки употребили и пива — устали ж с дороги. Пробаклажанившись, ещё употребили. И пошли в сто тридцатый квартал, где нас ждали Игорь Дронов и Аня Асеева. Опять-таки, организаторы. Дорогу до этого квартала я уже плохо помню, а там происходившее не помню вовсе. Хотя Петровича, конечно, помню. Он нас в Партию дураков принял и ксивники подарил. Дашеньке и футболку ещё подарил, самошивную. Но я ту футболку забрал. Ибо утонула б Даша в ней.
Утром входит Дарья в мой номер. Я, вдохнув, честно и неделикатно спрашиваю:
— Даша, у тебя жвачка есть?
— Есть, конечно. Я ж не первый год на фестивали езжу.
Так время и полетело. Нет, были просветы. Например, следующим утром мы открыли для себя тему бууз и сагудая. Тут я о себе во многом числе говорю, ибо Даша и буузы, и сагудай уже ёдывала. Но мне вот понравилось. Ещё мы трезвыми ходили на собственные выступления в Иркутске и Слюдянке, на гала-концерт трезвыми ходили, а более никуда трезвыми не ходили.
Но это всё Бахыт Кенжеев виноват, понятное дело. Он старше и знаменитей нас. Это он такой пример давал, вот! Надо ж на кого-то всё свалить и стать непричастными.
А ещё рыжики виноваты и слюдянская черемша. Черемша из Листвянки тоже весьма неплоха, но куда ей до слюдянской? И разве можно рыжики с черемшой трезвыми принимать? Под сметану из местного рынка, тем более? Но сагудай и буузы — вне конкуренции. Я даже научился сагудай от расколотки отличать. Расколотку делают из мороженного омуля, а сагудай — из подлинного.
А в целом так — вспышками, всё вспышками. Вот открываю я глаза, стоит надо мной Игорь Дронов. Излагает:
— Оно ведь живое, оно движется, оно говорит, оно же знаки подаёт!
Даша уточняет:
— Это ты про Пермякова?
— Нет, это я про Байкал!
Кормили нас даром, однако деньги летели, будто сухие листья в марте, когда ветер. Тем более, я зарплату ждал. Выхожу я из банкомата, расположенного за спиной памятнику «Кавказской пленнице», где Моргунов на меня похож. Говорю:
— Ура, мы опять миллионеры!
А Дашенька, обернувшись печально, идёт вон. Спрашиваю тогда:
— Ёж, ты чего грустишь?
— Так ты ж сказал: «У нас опять <…>[1] нету»?
Вот каким макаром при таком уровне взаимопонимания, зная, кстати: я не курю и не матерюсь, мы проехали этакую дорогу и не были изгнаны с распрекрасного фестиваля — про то знают Бог и Великий Князь.
Даша вообще всем комплименты раздавала. Вот лежит Амарасана Улзытуев на бережку, загорает. Дарья ему:
— Амарсана, ты такой красивый! Ты так похож на большую буузу!
Он ей тоже добром отвечал. За обедом вместе с группою Ундервуд стали Дашу хвалить по забытому ныне поводу. Амарсана тоже присоединился:
— А как она поёт! Вот запела вчера на банкете — все разбежались, а я наслаждался.
Тариэл Цхварадзе Даше цветы подарил, розы. Идём мы с ней по городу, навроде клоунов из мультика: она в красном платьишке, я в тельняшечке. Говорю:
— Вот смотри, Даша, как мне везёт: Тариэл тебе цветы подарил, а весь Иркутск думает, будто я тебе их подарил.
И дразниться начинаю. Она тоже, впрочем:
— Верясова — сова!
— Пермяков — забор!
— Дак это ж не в рифму?
— Это и не рифма, это верлибр.
Кстати, она с собою привезла четыре разных платья. А ехали мы, напомню, автостопом. Согласитесь, Даша крута и необыкновенна?
Горжусь, кстати: нас с ней за родню принимали. За самую-самую разную. Сначала, конечно, за мужа с женой или просто за парочку. Андрей Сизых весьма удивился, когда Даша себе отдельный нумер в гостинице испросила. Потом, день на третий, после концерта «Ундервудов», Лена Жамбалова, артистичная, уточняет:
— А! Я думала, вы муж с женой, а вы, оказывается, папа и дочка? Тоже здорово ведь!
Тут Даша сильно возрадовалась, а я нет. Но предположение Лены неудивительно. Я ж к Даше с обнимашками не лез, за руку только держал, следил, сыта ли. Наливал в меру. Папочка, да и всё тут.
Перед гала-концертом к нам подошли две интеллигентные дамы. Сказали, не хором, но дополняя друг дружку:
— Хорошо, что вы, брат и сестра, вместе идёте по поэтической стезе. Нам очень нравятся ваши стихи!
— Ой, а как вы догадались, что мы брат и сестра?
— Так вы же так похожи!
Тут настала очередь огорчаться Дашеньке. Ибо быть похожим на меня — чести мало. Впрочем, неделя сугубого поклонения алкоголю внешние различия знатно нивелирует.
Ещё нас принимали за родителей очаровательной малышки, пытаясь уступить шезлонг на теплоходе. Словом, ситуация напоминала об одной могильной плите на старом пермском кладбище. Там надпись: «Здесь лежат муж с женой, брат с сестрой и отец с дочерью, всего двое». Но нет. Мы не такие и очень морально устойчивы.
Но самая занятная история про взаимное сходство, пожалуй, разразилась на нашем выступлении. Сидим в ряд: Максим Жуков, я, Даша и Амарсана. Почитали, вопросы слушаем. И Тариэл Цхварадзе, глядя на меня, говорит:
— Максим, вот вы как думаете…
Я отвечаю:
— Ну, во-первых, меня Андреем зовут.
Тариэл удивился:
— Ох, ну просто ты и Максим Жуков так похожи, а сейчас ещё и рядом сидите.
И Амарсана Улзытуев ему тут:
— Да я ж говорю тебе, Тариэл: все русские на одно лицо!
Но один раз Дарья меня прямо-таки спасла. Физически спасла. Морально-то от неё постоянная и ровная поддержка, когда рядом. Но раз — спасла и всё. Пусть даже и не совсем меня, но фотоаппарат — точно. Вообще, я православный и надеюсь всегда таким быть. Но Байкал есть Байкал, и на его берегу подле костра я отчего-то подумал: «А Федька-то ведь теперь в верхнем мире, ему надо туда разного отправить». Сильно нетрезвый был, конечно. Много пьянее обыкновенного фестивального. Футболку снял, в костёр кинул, сжёг. Потом в нумер ушёл, чего смог принёс, ещё в костёр кинул, сжёг. Плейер сжёг, сумку сжёг. Фотоаппарат хотел сжечь — Даша забрала. Чёрное Знамя зажилил, конечно. Так-то полегчало, а так-то Гребенщиков же по делу написал: «Можешь бить, хоть разбей, в бубен Верхнего Мира…». И самого в костёр тянуло, тут бы Даша не удержала, конечно жирного такого. Игорь Дронов, конечно, мог удержать. Но скорей всего — методом «в пятак». Он уже шёл ко мне. Тут я сам удержался, спать уйдя.
Вот так. Лежали мы, прошедшую неделю вспоминая, в планшет таращились. А потом Даша решила не обратно в Москву ехать, но в Абакан. Литчастью в театре заведовать. И уехала ведь, я её проводил. Теперь уже, впрочем, не заведует. Но случался в её биографии и вот такой эпизод.
Примечание
[1] Нецензурное слово, означающее полное, тотальное отсутствие чего-нибудь и содержащее в себе похабное название мужского органа.
- Камчатка
Хотя передавать книгу будем нескоро ещё. В этот же том периодически станем употреблять рассказы близко расположенных людей (Глава 21. Почему «третья»? Зачем «бесконечная»?).
Иногда же мы будем передавать истории, случившиеся вокруг нас, напрямую и без интерпретаций. В тех, конечно, случаях, когда рассказы те изложены хорошим слогом. Например, Ваня Козлов про Катю у себя в блоге Живого Журнала дело сказал:
«Дома у Гриззлинса одна хорошая девушка, недавно вернувшаяся с Камчатки, рассказала прекрасную историю.
Во время путешествия они отсняли на Камчатке пленку из нескольких десятков кадров и, вернувшись на большую землю, понесли проявлять ее в фотосалон. Через день они пришли за фотками.
—Извините, — сказали им, — фотографии не готовы.
То же самое случилось на следующий день.
И даже на третий день перед ними снова извинились и сказали, что фото ещё не готовы.
Тогда уже ребята возмутились и сказали что какого <…>[1].
—Ну… — сказали им, — пойдемте с нами, сами все увидите.
Их отвели в подсобку:
—Вы знаете, мы уже третий день не можем подобрать нужные реактивы. Вот тут у вас море и песок. Что бы мы ни делали, песок у нас получается черного цвета.
На это работникам фотосалона сказали только:
—Да не парьтесь, ребята. Это же Камчатка».
— Конец ваниного рассказа.
Да, уточнение: Гриззлинс — это я. Вдруг кто ещё не понял или забыл.
Уточнение два: это снова волшебное лето 2011-го года; последний излёт любительской плёночной фотографии и киосков «Фуджи». Катя из одной фотокарточки с медведями сделала большой магнит. На холодильник его к нам повесила.
- Пусть себе
Если бы скотобойни имели стеклянные стены, мы бы все стали вегетарианцами.
(Пол Маккартни)
Осенью 1975-го года я обитал в половинке деревянного пятистенка (Глава 3. Виктор Гюго дело сказал).
Дивное устройство человеческой памяти — это, наверное, четвёртая любимая тема у поэтов. Любовь, смерть, природа и вот память. Но тема природы ж ещё мелко делима, значит, память — третья.
Это вот к чему: прочитал я в журнале Иностранная литература афоризм сэра П. Маккартни, вынесенный в эпиграф. Задумался. Сперва очень логично задумался — о своей дошкольной жизни в частном доме, где курицы населяли конюшню. Тем курицам иногда рубили головы, отчего курицы попадали в еду. Но сначала они, декапитированные, бегали по двору навроде заводных игрушек Шалтай-Болтай. Была у меня такая.
Вот даже не помню, кто из взрослых тушки заготавливал. Ощипывала и опаливала бывших кур бабушка Нюра, это помню. Абсолютно никаких чувств по отношению к птичкам я не испытывал. То есть, дежурного петуха нравилось, конечно, дразнить, смотреть на цыплят тоже нравилось. Ещё кур угощать интересно было — они смешно к зерну бежали всей толпой. Шумели. В марте снег кидали с крыши, так он похоже выглядел и звучал. А когда курицам приходило время в супницу — не было жаль.
Поросят Борьку с Изюмкой помню. Даже катался на них. Но потом ел нормально сало, не грустил. После них свиней уже не держали: бабушка совсем расхворалась, дед тоже сдал. Оттого я и запомнил имена последних хрюш.
Сказанное в предыдущих четырёх абзацах в ум пришло само собой, точно зелёную лампу включили. Была такая в дяди Пашиной части дома. А вот дальше мысль сделала кувырок, обратившись к источнику воспоминаний. К журналу Иностранная литература, то есть.
Там работает один наш бывший участник по Товариществу «Сибирский тракт». Или не работает уже. И вот хотите верьте, хотите нет, а по ассоциации с безголовым петухом я его вспомнил мгновенно. Конечно, сам рубить голову я ему не хочу, но возражать уж, конечно, не стану. Есть ведь невозвратные ресурсы — время и земля. Их ещё выпускать заново не умеют. А есть ресурсы возвратные — деньги и люди. Тем более — такие. Ну, вот.
[1] Нецензурное слово, состоящее из похабного названия мужского органа и выражающее неприязненно окрашенное удивление
Продолжение следует...
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 1
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 2
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 3
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 4
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 5
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 6
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 7
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 8
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 9
Сибирский тракт и другие крупные реки: автостоп, литературный драйв и все-все-все. Часть 10