Два года назад он приехал из Лондона, чтобы работать в Русском музыкальном обществе.
Я привык видеть его у себя на даче, в доме Облонских; вот и теперь он сидел в кресле у камина, где обыкновенно приезжавшие к нам в гости музыканты и музыканты давали свои концерты. В его лице было что-то от наглого гордеца: черные, сильно причесанные волосы тщательно приглажены, черные брови и ресницы точно нарисованные черной краской, а черная одежда английского лорда. Загорелый, с бритым лицом и в белом, безукоризненно вычищенном фраке, со шляпой в руке, он, казалось, ничем не походил на бытового интеллигента и был похож на одного из людей искусства, которые еще не утратили последней роли в общественной жизни.
- Здравствуйте, Константин Егорович! – приветствовал он меня обычным жестом, предоставляя себе самому говорить со мной, так как видел, что я слегка навеселе.
По всему было заметно, что он был не очень доволен мной и пришел не в качестве слушателя концерта, а только для того, чтобы быть со мною у одного из костров, на которых я не раз пел. – Вы одни здесь, не скучно ли? – спросил он с глупым, но, тем не менее, добросердечным видом.
Я, в свою очередь, с большой осторожностью спросил его:
- Отчего вы не на службе в Союзе Императорских артистов?
- Я не могу, – ответил он, - у меня звание секуляризированное и я, вообще говоря, не имею права не работать.
Мне ничего не оставалось другого, как принять его любезное предложение:
- Я очень рад. Я провожу с вами вечер.
- А где вы любите?
- В «Национале».
- Правда, что там ужасно дорого?
…
Знакомый оркестр играл фокстрот; рядом со мной в другом углу сидел верхом на стуле какой-то военный в форме.
В общем, был разгар лета.
В воздухе чувствовался легкий утренний мороз.
Было очень рано, и за оградой мне послышались еще свистки сторожей.
Я спросил у знакомого музыканта:
- Кто там свистит?
Он ответил мне, улыбаясь:
– На аэродром приехали какие-то чины.
…я рассказал приятелю историю, которую недавно услышал в нью-йоркском отеле «Палас».