Летом 1918 года, после более семи лет службы в армии, возвратилась в родную станицу группа революционно настроенных казаков – Н.В. Суетин, А.И. Фильшин, М.И. Клочихин, Н.А. Лалетин, И.Г. Бессонов, Ф.Н. Усов и другие. Прибыли они с оружием в руках и с наказом Лазо защищать Советскую власть на местах. А твердой власти Советов дома еще не было: она только устанавливалась. Формально образованное Земство народу было не понятно, а возглавляющий его Е.П. Усов сам не знал толком, что делать. Рядовое казачество колебалось, активного участия в происходящих событиях не принимало.
Чтобы лучше понять на примере Желтуринской казачьей станицы всю сложность перепитии Гражданской войны в нашем уезде, следует сделать небольшой экскурс в историю района.
Желтура была в свое время довольно крупным административным казачьим центром с несколькими купеческими магазинами, пограничной таможней, почтовым отделением, двухклассным училищем и большой церковью Покровского престола. К Покрову дню, например, после уборочных работ туда съезжались на престольный праздник со всех окрестных сел Джиды. В каждом доме были гости. К станичному правлению было приписано несколько окрестных деревень и улусов. В селе, кроме местных кулаков, проживали широко известные в округе купцы Полторацкие, Воронцовы, Смолевы, Тугариновы. Поэтому в Желтуру ехали и за покупками. И, конечно, происходящие там события отражались и на близлежащих населённых пунктах.
К приходу казаков в жизни станицы с социальной стороны мало что изменилось. Но каждого ,прежде всего и больше всего, занимал вопрос о земле. О земле уже освоенной, черноземной.
И только потому, очевидно, что в казачьих станицах нашего края, в отличие от крестьянских деревень и улусов, эксплуатация чужого труда не проявлялась столь ярко, а земельный вопрос сам по себе до революции не стоял так остро на повестке дня, как в центральной России, внутристаничные противоречия до поры до времени, без влияния на них общего хода событий, не принимали резкого оборота. Не доходило до классового конфликта. Тем не менее, маломощных казаков все больше заедала кулацкая кабала отработок и купеческое засилье, а чащобных и степных земель для освоения уже не оставалось. Это в известной степени революционизировало значительную часть населения.
С другой стороны вековечное разделение забайкальцев в интересах царизма на казаков и крестьян искусственно их противопоставляло друг другу. Об этом свидетельствует даже такой факт, что торейских и нарынских поселенцев оскорбительно называли варнаками, а новобранцев оттуда — «некрутами». И неосознанное опасение казачества лишиться этого видимого преимущества, пожалованного царской властью за обжитие края и караул границ империи в Забайкалье три века тому назад, принципиально затрагивало интересы казачества, настораживало его. Хотя казачья служба, к которой готовились за несколько лет до призыва, лежала тяжелым бременем на семейном бюджете именно маломощных казаков.
И тот и другой вопросы сдерживали, уравновешивали потенциальные возможности Забайкальского казачества выступить за ту или другую сторону, делали его на первых порах по отношению к Советской власти нейтральным. При всем этом шараханье эти два вопроса явились питательной почвой для агитации, борьбы идей, для иллюзий и демагогии.
Не было определенности и ясности в подходе к насущным проблемам социальной жизни в начале 1918 года и у населения Желтуры. Убежденных, политически зрелых большевиков партийцев там не было.
Первые комячейки района в Желтуре и Торее возникли лишь в июле 1920 года, поэтому разъяснять идеи большевизма и задачи пролетарской революции по крестьянскому вопросу было некому.
Вот в этой ситуации неопределенности, несмотря на то, что вместо упраздненного станичного правления в селе функционировали вначале волостное правление, а затем волревком и земство, и подняли головы классовые враги. Поползли ядовитые слухи о лишении сословий, «антихристовой коммуне». Видимо поэтому, не понявшие вначале новую власть, местные старожилы послеоктябрьское время называли «смутой».
Враги использовали запугивание населения карательными мерами красных, даже набег на Желтуру каландаришвильцев, которые прослышав, что там гнездовье предводителя белых Сухарева, сожгли в отместку станичное правление и усадьбу купца Смолева. Понятно, что Советская власть в Забайкалье в августе 1918 года, агитация белых, подкрепленная насилием и угрозами, взяла вверх, и привела затем к Гражданской войне. Обманутые и просто запуганные и шантажированные многие казаки из окрестных сел и деревень (их имена в народе хорошо известны) фактически выступали против Советской власти. Попав в отряд Сухарева, многие из них оказались впоследствии за кордоном или были убиты в сражениях на территории Монголии.
По-иному развертывались события в крестьянских селах позднего поселения. В бедняцком Енхоре, а также поселенческих селах Большой Нарын и Нижний Торей, где пригодной земли-то было мало, Октябрьская революция была воспринята без колебаний. Именно эти населенные пункты, прежде всего Енхор, явились первыми опорными пунктами Советской власти в Джиде. А пограничные станицы – опоры белогвардейцев. Недаром Лютер в свое время обосновался в Харацайской станице, а бароновцы пытались прорваться на нашу территорию с Монголии через Боцинскую и Желтуринскую станицы, в которых до этого хозяйничали атаманы Ф. Сюсин и П. Сухарев.
Еще весной 1918 года из Иркутска, после разгрома там мятежа и восстановления Советской власти, вернулся домой бывший юнкер, лейб-гвардии вахмистр Перфил Сухарев. К нему и потянулись за советами и новостями его земляки. Может это и вскружило ему голову, поскольку сам он вначале не был против революции, хотя продолжалось у него это недолго. А может, боялся того, что был замешан в юнкерском мятеже в декабре 1917 года в Иркутске.
На узком казачьем сходе порешили направить в соседнюю Боцинскую станицу кулака Д.С. Клочихина с целью разузнать, что делается там. После возвращения Данила в доме П. Мендикова в селе Тынгырык обрисовал дело так, что тут же в кругу приближенных Перфила было решено стоять за старые порядки в селе, не поддаваться агитации приехавших лазовцев.
Вскоре недовольные Советской властью казаки из ближних сел, костяк которых составляли тынгырыкские, стали группироваться вокруг фронтового авторитета Сухарева. И наметилось размежевание на белых и красных.
Другое дело происходило в Енхоре. Там сразу же прочно утвердилась Советская власть, и для её защиты был создан красногвардейский отряд. Поэтому и стоял там целую неделю, при отступлении из Кяхты, большой отряд Н.А. Каландаришвили, нагоняя страх на местных белогвардейцев.
Малочисленная красная дружина в Желтуре из фронтовых казаков, которую возглавляли Д.Д. Кавелин, П.П. Шекунов, Н.В. Суетин, не в силах была противостоять действиям сформировавшегося отряда белых. Поэтому на помощь ей выступил пограничный отряд красногвардейцев из Енхора, в котором был и ныне живой Г.И. Хайдуков, а потом – и красногвардейский отряд Андреева. С этого и началась местная «гражданская война». Правда, серьезных стычек в то время не произошло, так как из села Тынгырык все взрослое население убежало в Монголию, в деревне остались одни старики да дети. Но это было началом предстоящего кровопролития.
После ухода каландаришвильцев, вслед за которыми восстанавливалась власть белых, Сухарев и пошел, как говорят, ва-банк. Его банда сняла сторожевые посты красногвардейцев в падях Монустай, Хурхушуун и Дуреэн и совершила ночной набег на Желтуру, где и были в первый раз арестованы 30 человек активистов. В их числе – Н.Н. Суетин, В.И. Унагаев, Д.Д. Кавелин, братья Л. и Г. Самойловы, С. и А. Максимовы, А.П. Разгуляев, М.И. Клочихин, Ф.Н. Усов, А.И. Фильшин, А.П. Андреев, А.М. Кавелин и другие. Среди арестованных были из Тохоя.
- Вскоре к нам в Желтуру, - рассказывал Н.В. Суетин, - нагрянул из Кяхты, скорее всего по просьбе Сухарева, карательный отряд белых во главе с моим сослуживцем М.А. Куклиным. Он и начал, что называется, «шерстить» арестованных, что сидели в старом здании школы. Добрался и до меня. Донесли, что-де фронтовик Суетин тут смуту поднимает.
«Это тот, который еще в армии срывал погоны?- закричал каратель. – Немедленно под арест и в Кяхту!». – И тут же написал приказ об аресте на форменном бланке с царской гербовой печатью.
Я в тот день работал с женой в поле. Прибежал верховой нарочный с запасной лошадью, вскоре я предстал перед прапорщиком Куклиным. Короткий разговор, мордобойство – и я за решеткой. А на другой день под усиленным конвоем меня направили поэтапно в Троицкосавскую тюрьму. Несколько человек из арестованных Куклин вслед за мной тоже направил в Кяхту, но там, аргунцы, насильно мобилизованные в армию освободили их.
Еще коротая дни в тюрьме, где он просидел в ожидании приговора больше месяца, Николай часто задумывался о своей судьбе. Нет, он не сожалел о том, что решительно встал на сторону революции. Да и как мог он, гнувший спину в батраках на местных богатеев Тугариновых и Вторушиных, не приветствовать эту радостную весть на германском фронте. Семь лет службы, из них три- на фронте, на многое открыли глаза. И хотя старший урядник после ранения был награжден крестом и произведен во взводные, это не поколебало его взглядов на антинародную политику царизма и братоубийственную войну.
Беспокоило другое: «Неужели все напрасно? Неужто все останется по старому? А декреты Ленина и наказы Лазо?». Эти сомнения разрешил один из политических, старичок с Урала прибывший в «поезде смерти» которого товарищи уважительно называли Яковом. Как-то располагал к себе этот больной, но общительный и простой человек с задумчивыми глазами. Ему и открыл свою душу, не надеясь на освобождение, Николай, поведав о своей нелегкой судьбе.
Поэтому и зашел он в радостном возбуждении, худой и бледный, на квартиру к старому другу – бывшему учителю Желтуринского двухклассного училища Д.И. Унагаеву. С ним они совсем недавно сидели под арестом в Желтуре. И разговоров хватило до самого утра. Друзья поклялись продолжать начатое дело до конца.
Дмитрий Ильич снабдил его на дорогу харчами и отправил с ямщицким порожняком домой.
Когда Н.В. Суетин вернулся в Желтуру, там по-прежнему хозяйничал станичный атаман П.П. Сухарев. Правда, своих он, произведенный недавно белыми в звание хорунжего, особенно не притеснял. Также не давал хода и командиру карательного отряда Лютеру, с которым закатывал кутежи, когда тот изредка наносил визиты в его «вотчину». Перфил знал себе цену, и считал себя, как говорят, на одной с ним ноге. Обычно в таких случаях захмелевший атаман назидательно говаривал прапорщику: - Здесь я командую. На то имею полномочия от есаула Батурина, уполномоченного самого батьки Семенова. И Лютер до поры до времени терпел своего друга с необузданным и крутым нравом, с четырьмя Георгиями на груди. А может, побаивался.
К вольному Суетину Перфил относился благосклонно, так как был с ним одного года призыва и, видимо, считался с его авторитетом на селе, а возможно, и с участием в боевых походах Сергея Лазо.
- Ну что у вас там вышло в армии с Куклиным?- спросил он только что вернувшегося из Кяхты Суетина.- Я за тобой вины не считаю. Если и посадили тебя тогда наши ребята, то я ж и освободил, сам знаешь. А тут этого Куклина черт пригнал. Зло на тебя, поди, еще по Петербургу имеет. Так что я тут ни при чем. Да хорошо, что выбрался. Гуляй на свободе, но, смотри у меня. Не ровен час…
Меж тем, по приказу из Кяхты, всё ожесточённее лютовали в наших краях карательные отряды. Недобитые и озлобленные остатки енисейских, крымовских, белочешских и других войск, откатившиеся под ударами Красной Армии на восток, путём террора и репрессий хотели удержаться в Забайкалье, всё ещё рассчитывая на диктатора Колчака и «Верховного правителя Забайкальской области» атамана Семёнова. Но вместе с тем всё больше назревало недовольство, ширилось партизанское движение.
Испытывало на своей спине всю «прелесть» колчаковской буржуазно-помещичьей диктатуры и здешнее население. Этот разгул белогвардейщины, после ухода из Джиды отступавших каландаришвильцев, ярко проявился в карательных действиях отряда Лютера, который вошёл в историю Гражданской войны как беспощадный и деспотичный изверг. Жертвами карателей стали многие местные активисты и участники борьбы за советскую власть из приезжих. Так, ими был зверски замучен председатель Цаган-Усунского Совета, депутат уездного Совета крестьянских и казачьих депутатов Александр Георгиевич Перевалов. За укрытие списка семёновские палачи весной 1919 года схватили и расстреляли секретаря Совета Андрея Парфентьевича Зайцева. Вслед за этим они поймали вожака советской власти в селе Большой Нарын Куприяна Павловича Бекетова, которого после зверских пыток увезли в Троицкосавск и там расстреляли. Были истерзаны медсестра Мария Фомина, что похоронена близ Ангархая, семья евреев в Капчеранке, кабанские крестьяне в Тохое и многие другие.
Особенно неистовствовали начальники семёновской белой милиции Брянский в Харацае, Островский в Торее, Соломаха в Кяхте. Как и карательные отряды, они делали всё, чтобы расстрелами и порками выбить саму мысль о свободе в Советах, физически уничтожать «красных антихристов». И, что странно, некоторые из здешних бедняков показали себя завзятыми блюстителями семёновского порядка.
Служил в отряде Лютера и племянник Н.В. Суетина Роман Суетин. Он то и выболтал, что Лютер намерен «добраться до Желтуры» и «пересадить там всю красную сволочь». Желтура, как и говорилось, была отдана на откуп Сухареву, который в своей станице хотя и поддерживал старые порядки, но не позволял жестокостей. Лишь двоих там подвергли экзекуции (порке плетью) – Д.Д. Кавелина и С.Я. Максимова. Тогда, как и в Нарыне, и Торее таких были десятки.
Усиление карательных мер, очевидно, было связано поднявшимся в Бурятии партизанским движением, с доходившими слухами о том, что Колчак терпит поражения, и советская власть в Сибири восстанавливается.
В конце 1919 г. началась насильственная мобилизация казаков Джиды для подавления Бичурского восстания и вместе с тем повальные аресты. По списку Лютера в Желтуре было арестовано более 30 человек, в том числе и Н.В. Суетин. Лишь некоторым удалось скрыться. Но тут перед выступлением усиленного после мобилизации отряда Лютера из Нижнего Торея на Бичуру произошло очень важное и непредвиденное событие. Охотник Атамано-Николаевской казачьей станицы (ныне с. Харацай Закаменского района) Ф.Г. Гармаев выстрелом из винтовки уложил наповал «самого Лютера». Понятно, что державшийся на штыках отряд сразу же распался, а главари его разбежались. Ожидавшие смертного приговора заложники в Желтуре и Торее были освобождены.
А тут над Джидой нависла новая опасность: приближались остатки «дикой дивизии» чахар, которые на Гусином озере изрубили своих русских собратьев по «Великому панмонгольскому государству» вместе с генералом Левицким и известным карателем полковником Измайловым. Чахары подходили к Дырестуйскому дацану, грабя на своём пути население. К тому времени реакционные войска китайского генерала Сю оккупировали Троицкосавск и пограничную с ним зону. Между тем власть переходила в руки партизан, и они готовились к отражению нападения белых.
В Желтуре арестованные сидели под замком в здании поселкового атамана и охранялись в тот день часовым Н.А. Бальчуговым. Когда стало известно, что Лютер убит в Торее и формируется партизанский отряд, Сухарев и его подручные скрылись в Монголии. В тот день с арестованными чуть было не произошла трагедия. Пьяный тынгырыкский казак Алексей Сухарев (сын Ильи) по наущению медфельдшера Селянинова, козырявшего серебряными погонами, пытался бросить в здание гранату. Благо, предотвратил часовой. Оставленный за Сухарева атаман Е.П. Усов разводил руками и не знал, что делать с арестованными. Но бедняк Я.П. Лалетин набрался храбрости, сломал замок и вызволил арестованных.
Зимой 1920 г. в селе Петропавловка в здании поселкового правления собрались революционно настроенные джидинские казаки и партизаны из сёл Большой Нарын, Торей, чтобы обсудить вопрос самообороны и выбрать командира повстанческого отряда. Отважился приехать на то собрание и атаман Сухарев. С расстегнутой кобурой маузера, он вошел в сопровождении денщика Е. Рыбакова и бесцеремонно предложил свои услуги командовать отрядом. Дайте мне две сотни казаков, и я остановлю «дикую дивизию» (конечно, командование ему не доверили: командиром избрали А.К. Злыгостева из Харацая), и Сухарев сразу же покинул собрание. Уже после собрания А.К. Злыгостев, Г.Ф. Десятов, М.И. Клочихин и Н.В. Суетин, стоявшие во главе отряда, решили Сухарева арестовать, чтобы обезопасить тыл, поскольку решено было выступать в район наступления чахар. Но атаману удалось уйти. Посланные с заданием взять Сухарева при выходе из дома петропавловского казака Данилы Честных, где он остановился на ночь, красногвардейцы во главе с Г.Ф. Самойловым, как говорится, проворонили его. Разобрав забор с задов усадьбы, Перфил ночью ушел через село Баян в Монголию и окончательно перешел в стан белых.
Василий Михайлович Клочихин,газета «Джидинская Правда», 1967 г.
Из материалов Мельникова И.Д.