Девушка не дернулась и даже не закричала, уронив себе лишь под ноги от неожиданности большую стеклянную вазу, знакомую глазу, на пол. Каким бы не было прочным советское стекло, оно не вечное. Ваза разбилась на несколько крупных осколков и крошку с характерным звоном. Мутная вода, пары дней, расплескалась по полу и попала на ранее извечно пыльное зеркало. Сухие цветы заскрипели по осколкам стекла.
— Кто вы такой и что вы делаете в моей квартире?!
— Что ВЫ делаете в моей квартире? — акцентировал Евгений, сразу поняв, что никаких посторонних людей в квартире нет по напуганному виду девушки. Он убрал руку с пояса от греха. «Почему здесь все по-другому?!» он не мог скрыть нарастающего возмущения, но старался максимально его сдержать. Вскинутые руки опустил. Собственное удостоверение зажгло в нагрудном кармане. Нельзя… Хоть это был и счастливый билет, но что это и на что кордебалет? Да ещё и не во втором доме на Дзержинского, аж странно. Впрочем, не мусора Гестапо.
— Мужчина! — протестующе с недоуменной улыбкой проговорила девушка растерянно, пятясь назад, глазами ища что-то под руку, что может совладать с мужиком хотя бы приблизительно. — Это моя квартира, я здесь уже три года, как живу. Не подходите, а-то… А-то… Закричу!
— Какие три года, гражданочка, — улыбка, коснувшаяся губ, была не нервной, наоборот, самоуверенной, но настороженной, — я только неделю назад уехал, вас здесь не было, вы что-то путаете. Это моя квартира. — с нажимом проговорил Павлов прямо, а сам подумал: «Кричи-кричи, да только не знаешь ещё кто перед тобой стоит». — и не надо кричать, — «Я сам представляю правопорядка». Мысли шли вразрез словам.
— Я ничего не путаю! Но Ваш ключ подошёл… — она чуть выглянула на дверь предбанника недоверительно и задумчиво. Голова была тупой. — А бабулька не меняла замки… — проговорено было не громко, но и не так тихо, чтобы можно было сделать вид, что он не услышал. Аглая
— Конечно подошёл, потому что это, — «наша с женой» — моя квартира, мне дали ее по работе очень давно, и моя комната вот. А где стена… — ещё раз, будто намеревался под корочкой выжечь калью, сказал Евгений, проходя в комнату по-хозяйски. Его рука остановилась на обломках. Обломках чего-то далекого, родного, оттого старого, прошедшего. Вопросительно предложение не прозвучало. Несколько озадаченно, — Здесь же была стена.
А теперь были лишь какие-то ее остатки, будто разбивали кувалдой по битому. По полу шёл неровный замазанный шов, но между ним и стенок было несколько сантиметров. Дом будто разваливался. Потолок был теперь не высоким, а давящим. Уродливые остатки былого, концентрированные в одном углу с торчащей каркасной железки меж промешанного однородного бетона. Его деревянный и крепкий стол соседствовал с его же старенькой люстрой, куски старых обоев торчали, но все уже по-иному. Время замедлило ход, вовсе остановилось. Череду дней скомкало.
Евгений не понимал, ничего не понимал, хоть голова и обязывала быстро соображать, но он испытывал вязкое чувство опустошения. И что-то доходящее сквозь. Он неосознанно нахмурился, взглядом постоянно удерживаясь на силуэте, но перемещал коротко то в один угол, то в другой. Нет, он однозначно не мог перепутать, но что тогда?.. К нему кто-то приходил? Но так обезобразить… Стен бы не осталось. А тут… Будто так всегда и должно было быть. Девушка терпеливо выдерживала повисшую паузу, не решаясь, что-либо сказать. Она не знала кто этот человек, но испытывала что-то типа сочувствия. Непонимания и сочувствия. Он же наверняка что-то перепутал и теперь смотрит пустым взглядом мимо, будто понял.
Она чувствовала себя также потеряно, оторопело, как будто та самая синичка в руках, но и журавля в небе не было. Так было не только впервые, эти «Пол года и будешь, как рыба в воде» тянулись до сих пор. С тех самых, как оказалась в городе, в этой небольшой квартирке совсем одна. И все не ее. Чужое. И город, и квартира, и будто бы мысли. Потерянные и не найденные. Из своего только проблемы, розовый «Орбит» и пара старых потрёпанных кроссовок. Остались только первые.
И судьба не любит смелых. Нет судьбы, только обстоятельства. Спектакль. Разменянная юность. Крылья ломают и все. Это антракт. Ей это не грозило, ей лужа была по колено, а не море. Главное не останавливаться и идти по поступательному.
— Я приехала она уже была снесена, куски ее так и остались. Мне на время учебы…
— Так, давай-ка разбираться… — перебил ее быстрее взявший себя в руки Евгений, даже бывалого британского шпиона это заставило бы попотеть. Не Кембриджская пятерка. Но не советского. Евгений оказался невозмутим. И был весьма рад, что его собеседница также. Он отошел, пропуская ее на кухню, перекрывая пути к отступлению в виде двери. Прикрыл глаза. И тут все иначе. Но он же не мог ошибиться. А ей хотелось отчего-то ему верить, — Назови своё имя, фамилию, отчество, место учебы, полный адрес проживания. — «Недоразумение какое-то».
— Как в «Иронии судьбы».
Это даже двусмысленно. По манере речи, а она была особенной, Шигалева не могла понять даже приблизительно, в теории это просто клиника и она могла бы позвонить в Имени Кащенко, или… Вид этому тоже никак не способствовал. На розыгрыш похоже ещё меньше, были бы друзья — был бы розыгрыш. А он слишком уверенно себя ведёт, будто и впрямь хозяин. Мысль змеей обвилась вокруг головы венцом из терна.
Девушку, оказалось, зовут Аглаей, но ей совершенно не нравилось ее имя. Ни так, ни тем более в сокращённом варианте. Забавно, что она так легко об этом говорила. У неё был приятный голос, степенный, низковатый. Что-то кольнуло внутри. Отличалось от ощущения людей на улице и слабо было похоже на усыпление бдительности. Мужчина повернулся помыть руки и плеснуть себе прохладной водой в лицо.
— Как мою жену. — со слабой тенью улыбки произнёс Евгений. Его улыбка больше походила на ехидную усмешку. Басистый глубокий голос лишь подкреплял это. Хотелось съежиться и укусить первой.
— У вас пистолет! — громко сглотнула Аглая, проговариваясь это не своим голосом, поднимаясь с места, уголка, сразу врезаясь копчиком в стену.
— Травмат, — повернув голову ответил Павлов с непроницаемым выражением лица, перекидывая из одной руки его в другую. Он пересёк в два шага расстояния, пересекая проем фигурой, разворачиваясь уже полностью. — он зажал его за дуло в руке, — Если я ещё им не воспользовался…
— Это не значит, что не воспользуетесь.
— Тихо. — видя накат паники, проговорил жестко Павлов, дабы встряхнуть, и двинулся вперёд, — Не вынудишь и не воспользуюсь!
— Вы зачем пришли? — Аглая выставила вперёд руки, сразу понимая, что она зажата и ей это никак не поможет. Опустила. Как идти по размагниченному компасу. Они оказались вплотную, — Явно не ограбить, иначе лицом в пол бы уже положили… — ведь раскол или разлом ее головы не Развал СССР.
— В собственную квартиру. Ограбить. Да, давай без глупостей, — он одним взглядом приказал сесть. Надавил на плечи горячими ладонями железно, — полное имя, отчество, дата рождения, адрес. Мы оба заинтересованы разобраться. А смею заметить, что порядок тут представляю я. Прямо по адресу. — кольнуло это не больно, но ощутимо неприятно в своем яде.
— Документ предъявите, если служитель правопорядка!
— А я не задерживаю тебя, мы просто разговариваем, — пальцы точно оставят на плече синяки. — мило разговариваем, — отдельно и с расстановкой сказал с ухмылкой Павлов. — надобности нет.
— Мне тоже нет надобности отвечать незнакомому мужчине, — хотя ничего такого криминального нет в просьбе хотя бы фамилии, имени, отчества.
— Павлов Евгений Георгиевич, какие же мы теперь незнакомые? — склонил он голову на бок. — если это моя квартира, твоя квартира, то кто-то из нас врет?
— Шигалева Аглая Дмитриевна, двухтысячного года рождения, проживающая в пятом доме по линии Васильевского острова, в первой арке. Квартира номер… — процежено было в тон.
— Какого года?! — мужчина уточнил, сверкнув глазами. Злые шутки. Всю подноготную раскопает, если понадобится, да хоть скелеты не из шкафа повытаскивает, а из-под земли выкопает, и на воду чистую выведет, а-то прямо-таки складно больно. Шпионы. Сердце, однако, было не спокойно, как будто оно граната с выдернутой чекой. Потемкинские деревни. Ударил по столу так, что Аглая коротко моргнула.
— Двухтысячного. — повторила Шигалева, пожав плечами.
— Да быть такого не может, — сказал он слишком громко для того, если хотел под нос, и слишком тихо, если хотел быть полностью услышанным. Провернулся вокруг своей оси, закинув руки за голову, но тут же наклонился с абсолютной переменой настроения, чем Аглаю напугал. — какой сейчас год? — игнорируя вопрос встречный, произнёс Евгений, прищурив глаза.
— Две тысячи двадцать первый.
— Точно не может. — Павлов скрежеще усмехнулся, неприятно, стакан об пол ударился звучно, с треском стекла. — Отвечай, врешь! — он перегнулся, чтобы заглянуть прямо в глаза, наклонившись. — Зачем?! Кто тебе это сказал? — они более находились не на разных углах одного стола, он подошёл привычным размашистым шагом и вцепился в плечи настолько близко, что казалось, будто им просто двоим нет места, как в трамвае по дороге на работу.
— Никто меня не посылал и не говорил! Уберите руки, мне больно! — сквозь зубы, но спокойным тоном произнесла Аглая, не сводя с Евгения взгляда. Он был острым и колючим. — Я не понимаю о чем вы говорите и что имеете ввиду!
— Отвечай мне! — он встряхнул ее за плечи, сжимая пальцы ещё больнее и цепче. Она в ответ неожиданно для Евгения, зацепилась за его предплечья также нагло и нахально дергая на себя. Сначала сделала, потом подумала.
— Прекратите! — буквально по слогам выдохнула в чужое лицо с поразительным спокойствие Шигалева, пока Павлов продолжал нависать, уперев руки в стол. Он сразу вычленил стандартный для девушки метод работы. То, что на бумаге запрещено — на деле разрешено. Диалог достанет короткий.
— Не ответишь, все равно ведь узнаю. — некая елейность в голосе сочеталась со сталью, он плавно и мягко убрал руки за спину, но глаза не сводил. Полуулыбка была маниакальная, блеск глаз пронзительный, свинцово-тяжёлый.
— Узнаете-узнаете. Давайте я покажу вам паспорт?! — с сарказмом, но не без небольшой надежды проговорила Аглая. Мысль пришла достаточно неожиданно.
Мужчина покосился недоверительно, но кивнул. Под его цепким и долгим взглядом порылась машинально в объемном чёрном рюкзаке, не сводя своего взора. Наконец красная книжечка с шершавой затертой обложкой перекочевала показательно небрежно мимо рук мужчины. Пальцы его прокрутили документ, останавливая внимание на будто бы царском гербе, что отличался от привычного глазу.
— Почему он такой? — бровь Павлова выразительно выгнулась при взгляде на розоватую бумагу внутри и ламинированную страницу. Взгляд на адрес, на фамилию, наклон головы.
— Какой? — переспросила Аглая. — Обычный…
— Вот обычный.
— Так это же советский. — проговорила Шигалева, склонив голову на бок, руками не трогая поднятый предмет. Герб, да «Пролетарии всех стран объединяйтесь». Увесисто. Хоть и не «Пурпурная книжица», но тем не менее дубликат бесценного груза, — Стоп. Вы не хотите мне рассказать ничего?.. Ваш год рождения. — она тыкнула в резко захлопнувшийся документ пальцами. — Как в «Иване Васильевиче…» вы видели же? Вы будто попали в будущее…
— Ты сейчас серьезно?! — усмехнулся Евгений. — Шутишь? Такое только разве что в кино бывает! Это моя квартира… — вслух рассуждал Евгений, несколько подотпустив тему с девушкой, присаживаясь на край стола. Он сложил руки на груди, закатав предварительно.
— Вы вообще меня слушаете?! — возмущённо фыркнула Шигалева с намерением встать и выключить свистящий неприлично долго чайник, как ей преградила путь рука Павлова, поднявшаяся на автомате. Они встретились взглядами. Евгений медленно убрал руку, не сводя пронзительного читающего взора.
Навязчивый звук, долбящий по ушам, стих, но скоро сменился фарфоровым лязгом стенок, впритирку стоящих чашек, друг о друга. Аглая поймала себя на мысли, что и кофе, и сахара интуитивно насыпала, даже не поинтересовавшись у собеседника. Когда повернула голову с целью уточнить, то натолкнулась лишь на пришедшееся с опозданием:
— Да.
— И кто вы тогда такой? — пождала губы Аглая уже не так недовольно, когда выяснилось, что она положила и того, и другого, как доктор прописал. Айболит, не Менгеле. Она непроизвольно сжала челюсти. — Объясните! У вас тут год…
— Пятьдесят третий год, — Шигалева не стала уточнять касаемо даты рождения в пятое марта. Сомнительный подарок на восьмое марта, в отличие от постаравшегося вождя, как говорил ее историк, одно непонятно, почему все тогда так плакали. — Ты сказала, что сейчас он обычный, почему? Что произошло? — исправился в правильной постановке вопроса Павлов, цепляясь взглядом за одинокие чашки и подсохшую пару вафель в рассохшейся старой корзинке, на две лежали две конфеты в черно-зелёной блестящей обертке. Небогато.
— Мужчина! Евгений… — мысли ее в тот момент были далеко, чтобы вычленить из памяти его отчество.
— Георгиевич.
— Или говорите, или… — ей не нравилось то, что здесь было, не нравится то, что здесь есть и будет!
— Что «или»? — бросил раздраженно и едко, пряча в насмешку свои совсем не мнимые силу и превосходство, Евгений. Рот мысленно он закрыл на замок и ключ вышвырнул, избегая лишних каких бы то ни было махинаций по принципу яйца и утки. Но этого «Или» просто не могло быть в его отношение. Ничего она ему не сделает. Тот прихватил ее за запястье, когда она в сторону чуть отклонилась. Не сильно совсем. Усмешка коснулась уст. Люди боялись ведомства, но даже допустить мысль о том, что здесь оно есть, неповиновение настораживало, будто дверь с ноги открыть не получалось. Ведь любой мало-мальский интерес со стороны к отдельному кадру, ежели не с желаниями когда-то пополнить ряды, воспринимался, как повод к надеждам на лучшее. Не прекрасные тридцатые и повод к завещанию, но…
— Кто вы и зачем вам пистолет? — более степенно произнесла Аглая, выдохнув. Евгений выгнул скептично бровь на подхваченный к руке нож, что был наставлен на него неловко, но крепко. Хорошо хоть не как в плохих комедиях рукоятью, а не лезвием.
— Спокойно. Я служащий, сотрудник силовых структур. Как уже и говорил, — уточнение было несколько несогласованным, будто даже снисходительным для потери бдительности, — И пистолет положен по долгу службы. Афишировать прямо не буду, но человек военный, — Этот неприятный акцент душил столыпинским галстуком, Шигалева запила сухость, образовавшуюся в горле, кофе с двумя с половиной ложками сахара, ударяя по стенкам ритмично. Нож оказался выдернут в момент. Куда уж ей тягаться… Сладость не чувствовалось, только какая-то песочная серость. — ехал из Свердловской области в Ленинград…
— Но попали в наше время и уже в Санкт-Петербург. — несколько неуместно оттого, что задумалась сказала Аглая, не подавляя нервного смешка. Нет бы в Баден-Баден или Гагры, что там в Советах считалось элитным курортом… Хорошо хоть не в Ивана Грозного, подозрительных просто бы повязали или прибили за говор — так, на всякий случай…— Но как? Боже… Советский паспорт, как у Маяковского… — она закатила глаза. Что-то оно разделяли на двоих, — Я знаю звучит не очень доверительно, но это сейчас вам не навредит, а мне может помочь, если есть ещё что-то. Что-то больше паспорта, если есть. — какие-либо документы, что могут установить личность и гарантировать то, что сам с собой он в этом времени не пересечется, род деятельности, если служащий, как высоко. Ясно, что с отсутствием его что-то изменится, но само собой отсутствие какого-нибудь положения Ежова не сравнимо с местным нквд-шником не руководящей должности, курирующим какие-нибудь кабаки с целью выявления людей с шибко длинным языком, — Я же девушка. Всего-то.
— Всего-то, — усмехнулся ядовито Евгений в такт. На одной только его памяти было схвачено несколько английских, штатских и немецких шпионок из актрисулек, писательниц, певичек, жен разных не таких уж и хороших людей аппарата. Анна Морозова сразу вспомнилась и «Вызываем огонь на себя». Он Людмилу Касаткину знал. Да и с ним девушки почище работали.
— К батарее и все, если что и выбьете что надо, и убьете, так даже проще, разве нет? — она повела головой одновременно с пожимом плеч флегматично. Напускно. Фасад ее, конечно, давно посыпался. Он мотнул головой с улыбкой. Нет, не проще. — мы же заинтересована, чтобы… В теории, чтобы вы вернулись домой, как можно скорее.
— Нет, ничего нет.