Утром Сергуня по-настоящему разломался от негромкого разговора перед верандой. Разговаривала мама и – по голосу догадался – соседка Дарья.
– Ой, беда! – жаловалась она. – Палец-то, гляди, аж посинел, как колечко-то врезалось. Ходила к медичке, да записка на медпункте висит – в Ополье по делам уехала.
– Зверобоем пополощи, – советовала мать.
Продолжение повести "Лель из Пустошки". Начало здесь
– Полоскала, но всё одно придётся Нину ждать, – вздохнула Дарья. – Ведь под кольцо извёстка попала. Впервые такое приключилось. – Увидев вышедшего Сергуню, спросила: – Серёженька, может, перепилишь колечко, я и напильник взяла. Дед мой взялся, да отступился – руки неспособные.
Посмотрел Сергуня на ржавый напильник и сходил, нашёл в отцовских инструментах надфиль и кусачки. Вынес валерьянку и протёр ею надфиль. Дарья удивилась:
– Это зачем же добро-то переводишь?
– Так нужно, – усмехнулся Сергуня. – Валерьянка на спирту настоена, микробчиков им разгоним и можно будет приступать. Давай-ка и палец обработаю.
Он плеснул из пузырька на палец, соседка заохала, сомневалась:
– Серёж, подождём Нину…
– Жди её, – сердито ответил он. – Она, может, фигли-мигли с кем-нибудь крутит!
Он положил Дарьину руку на перило крыльца, поудобнее ухватил грубый палец. Едва Сергуня прикоснулся надфилем к кольцу, и Дарья отозвалась стоном, понял, что зря ввязался. Кольцо было из неведомого алюминиевого сплава, и так сильно врезалось в припухший палец, что он, казалось, держалось на тонюсенькой жилочке, готовой вот-вот оборваться. Но отступать поздно. Сергуня настойчиво шмыгал по кольцу, но более страдал палец, и вскоре выступила кровь. Увидев её, Сергуня повторно облил палец валерьянкой:
– Прекращаем это дело. Я не живодёр, чтобы без заморозки пилить живого человека!
– Нет уж, милок, если взялся – доведи до конца. Мне уж будто полегче сделалось.
– Тогда за последствия не отвечаю! – на всякий случай предупредил он.
Далее «операция» продолжалась без разговоров: Сергуня молча, чтобы не отвлекаться, а Дарье было не до того. Её высокий и обширный лоб от боли съёжился складками, сама она, страдальчески поджав губы, постанывала и часто дышала. Вскоре на помощь пришёл её муж, по прозвищу Подсеват. Маленький, тощий, он напоминал недозревший стручок гороха. В прошлом году попал в больницу с инсультом, после этого немного оклемался, но ногу по-прежнему подволакивал и постоянно тряс рукой, будто муку решетом сеял, за что и получил беззлобное прозвище. Комкая трясущимися руками полотенце, он промокал на лбу жены бисеринки пота и что-то испуганно шептал.
Когда Дарья вскрикнула, Сергуня понял, что кольцо разъединилось и зазубринами впилось в воспалённый палец.
– Ну, вот и всё! – облегчённо сказал он, будто кольцо пилил на своей руке. – Осталось разогнуть.
Он взял кусачки и увидел высокую, голенастую девицу, коротко стриженную.
– Вы соображаете, что делаете?! Это варварство! Откуда вы такой взялись? – удивилась она.
Дарья попыталась что-то сказать в защиту соседа, но фельдшер и слушать её не стала:
– В больницу вас отправлю, на своём участке варварство не потерплю!
– Кольцо снимем – хоть куда отправляйте, – не уступал Мышкалов.
– Гражданин! – вспыхнула девица. – Вы как себя ведёте, а ну, позвольте!
Сергуня и девица тянули руку каждый к себе, а Подсеват, не зная, чем помочь Дарье, бестолково и испуганно топтался рядом.
– Да что же вы, окаянные, вытворяете?! – неожиданно заголосила она, будто разгоняла петухов. – Дед, чего смотришь? Возьми палку хорошую, не то они руку напрочь оторвут!
Дарья неожиданно прослезилась и её слёзы подействовали: фельдшерица отскочила, а Сергуня быстро опомнился:
– Вот это правильно! – И через секунду разогнутое колечко лежало у соседки на ладони. – Теперь ты у нас незамужняя, Дарья Ивановна!
– Вы, молодой человек, рано успокоились. В любом случае я это так не оставлю!
– Свежо предание, но верится в него с трудом, – ухмыльнулся Сергуня. – Придётся вечерком получить разъяснения и поближе познакомиться!
Елена Николаевна видела и слышала, как сын пререкался с Ниной и, когда та ушла с Дарьей делать ей укол от столбняка, сказала Сергуне вроде бы шутливо:
– Тебе-то разве такая нужна? От такого красавца любая городская не откажется!
Сергуня усмехнулся, вспомнил московскую студентку и спорить не стал. Попил молока и отправился на реку, желая побыть в одиночестве, но, пока шёл, преследовал Нинин взгляд крупных, как у косули широко поставленных глаз, будто говоривших: «Почему раньше тебя не знала?»
Не реке Сергуня поплавал, позагорал, и весь день провёл расслаблено. Ближе к вечеру начал собираться в клуб. Погладил смявшуюся в сумке свежую сорочку и джинсы новые надел. Елена Николаевна ревниво наблюдала за сыном, мол, не успел приехать, а уж из дома летит. Не сдержалась, посоветовала:
– В слободу сходил бы, прошёлся бы нарядным. Там, говорят, танцы бывают, а у нас-то скучно, молодёжи мало. Может, свою слободскую залётку увидишь. Я слыхала, она уж университет окончила.
– Танцы-шманцы в Москве надоели – толку-то от них, – ответил Сергуня неопределённо и вспомнил одноклассницу из слободы – Тамару Гришину, и то, как одно время ухлёстывал за ней. – Мам, я в наш клуб схожу.
Такой ответ Елену Николаевну не обрадовал:
– Ты хотя бы с Нинкой-то не водись – кручёная она. Успокой меня!
– Мам, нашла о ком говорить?!
– Вот и хорошо, – повеселела она. – А пока приведи корову.
Привёл Сергуня корову с луговины на задах огорода, дождался, когда мама подоит её, потом они вместе поужинали, и без лишних слов он отправился в клуб. Хотелось повидать кого-нибудь из сверстников, но у клуба бегала мелкота, из окон доносилась музыка, но взрослых не было, не появилась и Нина, и он отправился домой, решив пройтись мимо медпункта, где жила она. И, как оказалось, не зря. На крыльце он заметил темное пятно, а она хотя бы словечком обозначила себя.
Зато Сергуня не растерялся:
– Не скучно одной?
– А вы из цирка? Повеселить хотите?
Она делала вид, что Сергуня ей совсем не нужен, но он вскоре выпытал, что Нина в прошлом году окончила медицинское училище, что родом из соседнего райцентра Озерки и не чает, как перебраться поближе к родителям. Узнав «анкетные» данные, Сергуня вдруг поймал себя на несуразной мысли, что не знает, о чём говорить. Задумки у него получались вроде бы складными, но говорил он сумбурно, с длинными паузами, и чувствовал, что и Нина волнуется.
И всё же с крыльца ушёл на рассвете. Хотя Нина закрыла дверь перед самым его носом, это Мышкалова не обидело. По опыту знал, что торопить события – конец всему. Домой Сергуня пошёл не сразу и, поддавшись настроению, незаметно оказался за околицей.
Удивительное чувство овладело им в этот ранний час. Взглянув со стороны, не всякий бы и догадался, кто этот странный человек, идущий навстречу солнцу. Он размахивал руками, поддевал росную траву, а в мелком овражке, спугнув с лёжки зайца-русака, пустился за ним. Но куда там! Длинноногий убежал, а запыхавшийся Сергуня разулся, подвернул джинсы и припрыжку зашагал по просёлку. К дому подошёл со стороны огородов. Проходя мимо картошки, наполовину окученной, он увидел приткнутую к ограде мотыгу, охапки повители на городьбе и невольно вспомнил, как выглядела мама, когда утром пришла с картошки. Первую грядку Сергуня окучил из интереса, как бы шутя, потом скинул рубашку, джинсы, кроссовки и продолжил работать, наполняясь весельем, чувствуя ногами прохладную землю. Он слышал, как просыпалось село, как мама доила корову и погнала её на выгон. Как раз в это время Сергуня завершил работу и передохнул, потёр нывшую поясницу и направился к дому. Умылся, вымыл ноги, на веранде выдул полбанки молока и завалился спать.
Отогнав корову в стадо, Елена Николаевна собралась на огород. Ей очень хотелось в нынешнее утро разделаться с окучиванием: ботва-то на полметра вымахала! Но грядки оказались ухоженными, и она догадалась, что это Сергуня постарался. Радовалась помощи сына, но и жалела его одновременно, сокрушаясь, что пол-огорода он перевернул неизвестно когда. Давно так никто не помогал; старший сын редко наведывался, Сергуня всегда транзитом сквозил, а муж на Севере теперь пропадает вахтами. В начале июля должен приехать, чтобы на сенокос успеть.
Оглушённая необычностью сегодняшнего утра, она вернулась в дом, заглянула на веранду и долго смотрела на спящего сына, как когда-то смотрела на мужа, когда тот спал, умотавшись на работе.
4
И потекли удивительные дни. Спать Сергуня ложился, когда над Пустошкой разгуливало солнышко, а просыпался за полдень, не обращая внимания на галок, вдруг ни с того ни с сего начинавших галдёж, будто им кто-то не понравился. Но летний день долгий, и Сергуня успевал расправиться с массой хозяйственных дел и делишек, а под вечер, сходив на реку, усаживался ужинать с неторопливой степенностью рабочего человека. Услышав от Елены Николаевны, что пора начинать сенокос, зная, что приедет брат, отбил косы. Сергуне было приятно видеть, что мама с ним считается и гордится. В разговоре с соседями она не забудет рассказать, как сынок вокруг бахчей новую изгородь поставил, а теперь думает сараем заняться. Пусть все знают, что сын её не ветреный, как считают некоторые, не чурается никакой работы. И не Лель-бездельник он и гулёна, а хозяйственный и заботливый.
Заметил Сергуня и то, что мать не так ревностно, как в первые дни, наблюдает, как он собирается на свидание. То, что её сын «гуляет» с Ниной, знало всё село. Ну и пусть. Это лучше, чем ходить в слободу, где, говорят на днях драка случилась. А о Нине в селе никто не скажет ничего плохого: скромная, уважительная, да и сыновье дело молодое. Елена Николаевна стала иного побаиваться: как бы сын не натворил глупостей, отчего ей потом будет стыдно на людях показаться. Но свои переживания стеснялась высказать взрослому сыну.
Как-то Сергуню разбудили грубо и бесцеремонно, чуть ли с кровати не стащили. Разлепил он глаза, а это брат Александр белозубо улыбается, и сразу с претензией:
– Сколько можно дрыхнуть?! А ну – подъём! Когда сообщил, что уволился, я не поверил, хотя тебе не привыкать.
Мышкалов свесил ноги с кровати, потянулся, весело сказал:
– А у нас свобода! Где хочу, там и живу! Теперь вот здесь! – и широченно размахнулся руками.
В этот момент из сеней донёсся короткий звяк опрокинутого ведра, и братья повернули головы – догадались, что их разговор слышала мама.
Сергуня встал с кровати, надел шорты и, пройдя в сенях мимо неё – она что-то собирала на полу – вышел во двор. Когда вернулся умытый и посвежевший, понял, что мать и брат успели переговорить и теперь смотрели на него выжидаючи.
– Серёженька, это правда? – спросила Елена Николаевна.
– А кого побаиваться. Пойду к Митрофанову. Он, говорят, широко развернулся: землю арендует, поля восстанавливает, ферму построил.
– Ма, – встрепенулся Александр, – собирай на стол, а то я с голодухи помру. – Да и некогда раскачиваться – на три дня только приехал. А ещё надо косы отбить, то да сё…
Пока Елена Николаевна хлопотала в кухне, чернобровый, румяный Александр – весь в мать – делился с братом:
– Представляешь, – горячась и оттого капельку заикаясь, говорил он, – мы с тобой теперь таких чёрно-пегих гонцов заведём?! Не собаки, а звери будут! Ни один заяц не уйдёт. А ещё фокстерьера, чтобы лисиц в норах брал.
Александр долго бы объяснял раскрасневшемуся после умывания Сергуне о щенятах, ружьях, о том, где лучше поставить конуру, но приглушённое всхлипывание, донёсшиеся из кухни, остановили его.
– Ма, ты чего? – заглянув за перегородку, удивился Александр, ведь радоваться надо, что Серёга будет с вами жить, а ты слезу гонишь!
Оставив кухонные дела и на ходу вытирая о передник руки, Елена Николаевна подошла к столу, устало опустилась на стул и пристально принялась рассматривать старшего сына. От необычного взгляда, тому стало не по себе, и он попросил:
– Ма, успокойся, ничего же не случилось особенного!
– Тебе что, ты свою жизнь устроил, – укорила она сына. – Ты теперь ишь каким умным стал. Тебе этого… стерьера заведи, конуру ему поставь. Как и слова-то такие говорить младшему брату не стыдно. Ты ему за отца почти всю жизнь был, а чему сейчас учишь? Не совестно будет, если он начнёт коровам хвосты крутить, он разве хуже других у нас?
– Теперь, ма, такая тенденция: где есть работа, там и жить надо.
– Что же ты этой самой тенденции не поддаёшься. Женился на городской и думать ни о чём не желаешь!
– Сама же знаешь, ма, что прежде, чем жениться, я пять лет по общежитиям скитался да углы снимал. И потому не хочу, чтобы и он, – Александр кивнул на Сергуню, – хлебнул такой жизни. Кто ему мешал подыскать подходящую москвичку? Не смог, не получилось – винить некого!
Торжественного обеда не получилось. Братья малость выпили, перекусили, а потом собрались на реку. Когда спускались к воде, из-за поворота выскочила обшарпанная красная «Нива», остановилась, и из неё выбрался пучеглазый фермер Иван Митрофанов, которого называли за круглолицесть Персиком. Он подошёл, поздоровался, спросил:
– Купаться собрались? Что ж, дело хорошее. Речка речкой, но и о деле забывать не стоит. Правильно говорю, Сергей? Помнишь наш разговор? «Кировец» новый в лизинг взяли. В скором времени доставят. Трактор с кондиционером и со всеми прибамбасами. Что скажешь?
– Через недельку приду, а сейчас надо с сенокосом разобраться. Вот брат приехал. Не отпускать же его просто так, пока отец на Севере!
– Лады. Телефон у тебя мой есть – звони.
Когда Митрофанов уехал, Александр ухмыльнулся:
– Вот видишь, без работы не останешься.
– Да уж. Была бы шея – хомут сразу найдётся…
– Так что, братуха, долго загорать не будем. Искупнёмся – и назад, косы налаживать. Сегодня же пойдём косить, пока погода установилась. Вот-вот и Наташка подъедет – будет кому сено ворошить.
Искупавшись в омуте, братья вышли на берег. Увидев перевёрнутую лодку, Александр остановился, сказал:
– Вот чем тебе надо заняться. Осенью острогой будем щук бить. А так без дела гниёт.
– До осени ещё далеко, – отговорился Сергуня.
Когда вернулись с реки, Александр первым делом спросил:
– Косы подготовил?
– Отбил…
– Надо проверить!
Когда проверили, Александру не понравилась его работа, даже анекдот вставил:
– Как любовник ни старайся, а муж всё равно по-своему постарается! – слыхал такую притчу? Так что придётся самому довести косы до ума. Не зря же отец когда-то учил. Где «бабка»?
Сергуня вынес из сарая лавочку с вбитым металлическим конусом – «бабкой» для отбивания косы, а брат, окорячив лавочку, положил на «бабку» косу и начал аккуратно стучать молотком по жалу. «Отбив» полотно, приступил к другому. Когда закончил, поторопил:
– Ну что? Хотя солнце пока высоко, но надо собираться. Пока дойдём – посвежее станет. Можно даже на машине подъехать.
– Был бы джип – можно бы, а так в траве увязнем – по пояс её ныне.
Прихватив сумку с водой, брусками, братья собрались в луга, и Елена Николаевна их благословила, перекрестив на дорожку, хотя и идти-то всего лишь до ближайшей лощины. Это в прежние годы, когда почти в каждой семье были коровы да овцы, могли и за пять, и за семь километров затопиться, лишь бы настричь возок-другой. Теперь же не только луга заросли, но и многие поля покрылись берёзами да осинником. Те, кто пока держали коров, хотя и мало таких осталось, имели «свои» делянки и косили на них траву из года в год. Иначе нельзя. Год не покоси, и луговина зарастёт чапыжником, а на нём, когда он высохнет, только косы рвать. А если косишь каждый год, то и косить легче, и трава самая едовая.
Ближняя лощина всего в километре от села. Поднялись за домом на увал, спустились с него – вот и лощина с окантовкой из терновника и одиноким дубом, под которым, бывало, спасались от жары. Александр начал первый прокос с левой стороны, чтобы под руку. Добив рядок, сдвоил его встречным проходом, а потом они друг за другом косили рядок за рядком. Сперва было жарковато, но незаметно солнце скатилось за увал, и косить стало легче, и оводьёв поубавилось.
В какой-то момент Александр остановился, вздохнул:
– Эх, Сергуня-Сергуня! Была прежде жизнь, хотя и тяжёлая, но своя, привычная. А теперь все разбежались из сёл да деревень, и мы в том числе, а душа всё равно не желает отпускать. А ты молодец! Поживи пока дома, в общагу-то всегда успеешь вернуться. Подругу подыщи, хотя их теперь нет особенно, если только какая залётная, тогда и жизнь у тебя окончательно наладится, чтобы не быть перекати-поле. Ладно, учить тебя уму-разуму бесполезно, своя голова есть. Так что думай, мужик, думай!
Косили до поздних сумерек, благо дни июньские позволяли. А когда, почти затемно, пришли домой – Наташка встретила на крыльце!
– Вот и сеструха прибыла! – обрадовался Александр, и обнял её, поцеловал в щёку, а Сергуня лишь приобнял.
Наташа и Александр уродились в мать: чернобровые, смугло-румяные, темноглазые, а Сергуня – весь в отца: пшеничные с кудрявинкой волосы, голубые, подёрнутые лёгкой дымкой глаза. У него и прозвище из-за них – Лель, будто у древнего загадочного славянина.
– Сессию сдала? – спросил Александр.
– Да, почти всё на отлично! Теперь до сентября свободна.
– Вот и прекрасно! Завтра отсыпайся, а в обед будем рядки ворошить.
К ним вышла Елена Николаевна, позвала:
– Пошли, ребята, ужинать, пока все собрались.
Три дня от утренней зари до вечерней Мышкаловы потели на покосе. Сена заготовили столько, что на две коровы хватит. Три стожка стояло на выкошенной, словно вылизанной луговине. Могли бы и четвёртый поставить, но лишь сбили спелое сено в валок, зная, что Сергуня договорился с Митрофановым о тракторе. Позвонил ему, а тот не стал набивать цену:
– Некого мне тебе дать. Приходи на машинный двор и бери «Беларусь» с телегой, охраннику я позвоню.
Перевезли сено в тот же день за два рейса, торопились, пока стояла ядрёная погода. Более всех суетился Александр, договорившийся со своим начальством об отгуле сверх выходных. Когда сеном набили сарай и поставили в сторонке два стожка, он спустились к речке: смыл пот и сенную труху. Александр спешил: быстренько перекусил, попрощался, уселся за руль «Ларгуса» и, как ни уговаривала мать остаться до утра, уехал в ночь. Сергуня отогнал «Беларусь», вернувшись, побарахтался в речке. Пока плескался в омуте, вспомнил слова охранника: «Митрофанов просил утром позвонить!» Сергуня догадывался, о чём будет разговор. Так и вышло: позвонил, а тот сразу в штыки:
– Приходи поговорить. И книжку трудовую возьми.
Пока Сергуня собирался, сестра собралась уезжать, а мать чуть ли не в слёзы.
– Куда это?
– На сборы?
– Какие такие сборы? Чего собирать надумала?
– На спортивные. Я же всё-таки чемпионка области на стометровке. Поэтому включили в команду университета по лёгкой атлетике. Если хорошо буду выступать, то переведут с платного на бюджетное обучение. Разве плохо? Папе не надо будет мотаться на Север.
– И когда же приедешь? – вздохнула Елена Николаевна.
– Думаю, на недельку перед занятиями загляну. Так что, мамуль, не переживай. Я папе звонила, он знает.
– Папа твой тоже хорош. Ждали его к сенокосу, а он ещё на одну вахту остался. Теперь четыре месяца не увидим.
Сергуня слушал-слушал слезливый разговор и сказал на прощание Наталье:
– Деньги будут – высылай! – и отправился в Митрофанову.
Нашёл его, а тот без разбега:
– Месяц уж, наверное, болтаешься по селу?! Пора, дружок, на работу выходить! Не передумал?
– Нет, конечно. А что, «Кировец» пригнали?
– «Кировца» к осени подкатят, тогда будем поднимать зябь. Несколько их поступит в район по лизингу. А пока поработаешь на дэтэшке. И учти, все у меня, по возможности, подменяют друг друга: сегодня ты тракторист, послезавтра на ферме работаешь. Сразу скажу о зарплате. Не будешь нарушать дисциплину, то заработки достойные. Если нет водительских прав, за зиму можно выучиться на водителя. Учёбу я оплачу. Если два года не отработаешь – деньги вернёшь. Но от меня мало кто уходит. Люди не жалуются. Всё лучше, чем на вахты мотаться.
Продолжение здесь Начало здесь
Tags: Проза Project: Moloko Author: Пронский В.