В какой-то момент Матвей Горин начал понимать, что его жизнь катится не туда. Он сам не знал, чего ему хочется и жил текущим моментом, вовсе не думая о будущем. Он не заметил, как прошли годы, и как он стал формально, в отношении возраста и внешности, взрослым.
Матвей не был доволен своей жизнью, но, строго говоря, у него не оставалось ни времени, ни сил на то, чтобы сознавать себя недовольным. После университета он работал кальянщиком. На работе каждый день имелись новые задачи, их приходилось разрешать. Он все время жил как будто позади себя, не имел времени остановиться и взглянуть на происходящее с ним со стороны.
Между тем, у Матвея была мечта: купить машину и отправиться в путешествие по Европе. В одинокое путешествие.
Он хотел накопить на машину и откладывал деньги с зарплаты, но каждый раз тратил свои накопления в самом их скудном зачатии. Казалось, выхода из этого существования не было, и Матвей все чаще думал о том, что может его, как ему казалось, спасти.
Он думал о смерти своих родителей.
Родители Матвея (он был у них единственный ребенок) желали в жизни одного: чтобы у Матвея «все было хорошо». Они жили бедно, особенно с тех пор, как Матвей от них съехал и стал жить своим домом, но постоянно спрашивали (отец особенно), не нужны ли сыну деньги. Сын сердито уверял, что не нужны, но все равно иногда брал (он не умел распоряжаться деньгами, легко влезал в долги).
Родители Матвея имели в Москве двухкомнатную старинную квартиру и дачу на юге, на которой проводили все больше времени (они оба перестали уже работать, утомившись нести обязательства, и существовали на государственный счет).
Квартира и дача эти и были предметом желаний Матвея. План его заключался в следующем: родители умрут (надо надеяться, весьма скоро), наследство получит он. Продав квартиру и дачу, он выручит около пятнадцати миллионов рублей и на эти деньги купит машину и отправится, согласно мечте, путешествовать по Европе.
Он сознавал, что желать смерти родителей – грешно, но отчего-то не стыдился этого. Он слишком устал от рабской, целиком зависимой жизни, он хотел чудом вырваться из нее. Он думал, что, получив эти пятнадцать миллионов, изменит порядок своего существования.
Матвей даже размышлял, как бы незаметно убить своих родителей, и останавливали его не столько соображения нравственные, сколько собственная нерешительность и страх попасться. Впрочем, один план у него был.
Пару раз в месяц Матвей приезжал, уступая настойчивым просьбам, к на дачу. Летом они, бывало, ездили в лес, собирали грибы. Матвей посматривал на мухоморы и бледные поганки, чтобы, незаметно подложив в готовящееся вечером жаркое, самому сказаться больным и ждать, пока родители поужинают. Этот план должен был быть верен, этот план отводил всяческие подозрения от Матвея. Во всяком случае, даже если бы подозрения и возникли, никто не смог бы ничего доказать.
Он так и не решился действовать в этом направлении.
Впрочем, это дела не поменяло, по большому счету: родители его все равное скоро умерли, причем спокойно, в больнице. Как будто исполнилось желание, загаданное в новогоднюю ночь. Не случилось долгих болезней, которые требовали бы присутствия Матвея рядом. Все произошло легко, как по волшебству.
После некоторых бюрократических затруднений, Матвей получил наследство. Квартиру он, впрочем, продавать не стал, не продал и дачу. Причем дачу продать собирался, даже нашел покупателей, но из-за непрекращающихся колебаний все откладывал и откладывал окончательное решение: в нем зашевелились сантименты, он ударился в ностальгию и боялся, что вместе с дачей, на которой провел детство, продаст и память о родителях. Хотя он и привык жить без них, но было все же странно и горько, что позвонить больше нельзя. Ему стали сниться кошмары.
Прошло года три. Он живет по-прежнему, но стал более молчалив. Много внутренней борьбы пришлось ему пережить, чтобы решиться наконец сдавать в аренду родительскую квартиру. Это позволило ему уйти с работы. Он снимает студию почти в области, редко куда-то выбирается. Увлекся фотографией, как единственным, как он убежден, доступным ему искусством.