К Петровичу, работавшему лесничим в нашем селе, приехали с какой-то проверкой бывшие его однокурсники Николай и Светлана. Походили они по лесу, что-то посчитали, умножили, сложили, а к вечеру все во главе с Петровичем, моим кумом, пришли ко мне и помогли сено убрать с участка. Ну, и как водится, выпили – закусили, повели разговор по душам, но разделились: Петрович со Светланой общался, а мне Николай весь вечер рассказывал о своей родне.
- Еще до революции приехал на Вятку мой дедушка Михаил Николаевич и устроился работать лесничим в одном хозяйстве неподалеку от Яранска. Приехал не один, с молодой женой, Еленой Николаевной, моей бабушкой Леной. Всю жизнь они прожили на лесном кордоне, никуда не переезжая.
Дедушка все по лесам на лошади ездил, на какие-то совещания в центр, а бабушка занималась хозяйством, детей растила. Детей у них было двое. Как шутили в соседних деревнях, два раза лесничий из лесу приезжал к лесничихе: один раз за валенками, а второй раз валенки на сапоги поменял.
У деда моего были деревенские корни, а вот история его жены была весьма загадочна. У нас в семье долго хранился небольшой бабушкин сундучок, в котором лежали любопытные вещички: офицерские погоны, зеркальце в серебряной оправе, перстень с каким-то тайным знаком, карманные часы, пять книг на французском языке и несколько медицинских справочников.
Похоже, у бабушки было дворянское происхождение. Кто-то даже слышал, как она песни пела на «птичьем» языке. И вот ей, молодой женщине, пришлось заниматься тяжелым крестьянским трудом. И на удивление, она с этим легко справлялась. Правда, не одна.
Елена Николаевна занималась врачеванием. Во втором доме все время жили какие-то больные. Бабушка лечила их травами, настоями, могла какой-нибудь чирей вырезать, зашить-пришить, а больные по мере сил помогали ей по хозяйству.
А еще на кордоне, уже в других домах, всего домов пять или шесть было, проживали побирушки всякие, странники, нищие, убогие. Одни приходили, другие уходили. Бабушка всех кормила, одежонку некоторым справляла, лечила если надо. А те опять же без дела здесь не сидели.
Продуктов хватало. Картошка, лук, морковь хорошо в огороде росли, мясо дедушка из лесу подбрасывал, мукой с ними крестьяне мало-помалу делились.
И вот однажды на кордон в начале осени пришла молодая девушка. Присела она устало на скамеечку возле дома и долго ждала, когда кто-либо выйдет и обратит внимание на нее. Лесничиха и вышла.
- Вижу, издалека ты пришла, - сказала Елена Николаевна, - лапти вон как натоптала. Пожалуй, и ноги промочила?
Девушка промолчала, но головой кивнула.
- А звать-то тебя как?
- Марья.
- Ну, пойдем, Марья, в дом. Там в тепле всё расскажешь.
В доме Марья поплакала, носом пошвыркала и рассказала, что шла сюда два дня, что у нее большое девичье горе: увы, не убереглась, уступила какому-то ухажеру, и теперь она ждет ребеночка. Прохиндея того и след уже простыл, а как быть ей? Вот беда! И хочет она от ребеночка избавиться, поэтому сюда и пришла.
Бабушка задумалась и, не торопясь, закурила папироску. Был, был такой у нее грех! В трудную минуту, бывало, закурит наша Елена Николаевна папироску, затянется два-три раза и выкинет ее.
Вот и сейчас бабушка закурила, потянула дым два раза, бросила папироску в печку и решительно объявила:
- Значит, так, девка! Вижу: большой срок у тебя, поздно уже. Жить будешь у меня, пока не родишь. Ребенка я себе заберу. В деревне скажут, что мой муж опять домой заезжал, наверное, за теплыми рукавицами. А твоим дадим весточку, что больна ты и, пока не вылечишься, дома не появишься. Всё, других вариантов нет!
Поселила бабушка Лена Марью в отдельный домик и сторожа к ней приставила.
На кордоне жил самый настоящий волк: дедушка в лесу подобрал искалеченного волчонка, пожалел его и привез домой к себе. Тот выжил, не без бабушкиной помощи, конечно, стал зверем с широченным лбом и свирепым взглядом. Только сильно хромал и никуда не уходил. Ему бабушка велела доглядывать за Марьей. Если та дома, волк на крылечке лежал, прогуляться пошла – волк за ней, хромая, шел. Кроме бабушки никто к ним даже не приближался. Собаки привыкли, волка терпели, но тоже близко не подходили.
Весной бабушка приняла у Марьи роды. Родился мальчик, которого назвали Иваном. Сразу Марью бабушка не отпустила, а велела пару месяцев покормить Ванечку грудью, втайне надеясь, что привыкнет та к ребенку, сроднится и не бросит его. Но когда малыша стали подкармливать козьим молоком, его мать все-таки собралась уходить.
- Ну, что ж,- сказала бабушка Лена, - Бог тебе судья! Я от ребеночка не откажусь. Мне будет вторым сыночком.
Прощаясь с Марьей, Елена Николаевна дала ей денег.
- За что? – спросила Марья.
- Ты моего сына два месяца грудью кормила, - усмехнулась новая Ванечкина мама.
Так в нашем роду появился Иван Михайлович Задворных.
Что еще про бабушку? Верующей была. Любое дело начинала с молитвы и заканчивала молитвой. Абсолютно не терпела мат и брань. За это даже любого приживальщика-нахлебника могла снять с довольствия.
На войне побывали все их дети. Дочь Екатерина Михайловна, моя тетя, работала хирургической сестрой в военном госпитале. Потом сама стала хирургом, живет в Москве.
Мой отец с войны вернулся с тремя пальцами на правой руке. Шутил даже:
- Господь оставил три перста, чтобы перекреститься мог.
Отец со своей семьей жил на этом же кордоне и работал лесничим, как мой дедушка.
Дядя мой, Иван Михайлович, к концу войны окончил артиллерийские курсы и перед фронтом в новенькой офицерской форме прибыл на побывку. Дома матери рассказал, что в Яранске зашел в церковь и простоял всю службу. Обратил внимание, что рядом с ним стояла какая-то женщина, по одеянию похожая на монашку. Монашка во время литургии плакала и истово молилась.
После службы женщина захотела поговорить с моим дядей. Расспросила, кто он, откуда. Оказывается, знала она нашу Елену Николаевну, про кордон кое-что сама упомянула. Опять же плакала и все время норовила моему дяде руку поцеловать. На прощание обняла его и сказала:
- Ты, сынок, на войну теперь? Пусть Господь и все Небесные Силы тебя оберегают.
Но нет, 27 апреля 1945 года, незадолго до победы, дома были дедушка, бабушка, мой отец, сидели все за столом, вдруг бабушка уронила ложку, побледнела и каким-то жалостливым голосом произнесла:
- Мишенька, останови часы! Ванечки не стало!
Потом уже принесли похоронку, что 27 апреля в 12 километрах от Берлина погиб наш Иван Михайлович. Геройски погиб, похоронен и вечная ему помять!
Через три года после окончания войны, так удачно получилось, мой отец побывал на месте захоронения своего брата. По просьбе нашей Елены Николаевны увез от всех нас семейную реликвию – золотой крестик с цепочкой. Повесил на деревянный крест на могиле похороненного Ивана Михайловича, передал поклоны от всей нашей семьи и навсегда попрощался. А еще через двадцать лет, даже чуть больше, будучи на практике, в этом же местечке побывал и мой старший брат. Там уже было всё по-другому: вместо крестов стояли мраморные плиты, на которых написаны фамилии похороненных. На могиле нашего дяди около плиты был отлитый из бронзы венок, поверх которого лежал бабушкин золотой крестик с цепочкой.
Бабушка всю жизнь говорила, что у нее дочь и два сына. Когда дедушка умер, сказала, что и ей пора – Михаилу Николаевичу там без нее скучно, да и Ванечка ее ждет. Через полгода бабушки не стало. В старых бумагах мы нашли, что ее девичья фамилия была Никулина – Белоцерковская.
(Автор - Владимир Щеглов)