В альбомах ведущих исполнителей этой фирмы поражает не качество хитовых вещей, а количество «нафталина», которым они пересыпаны. Особенно, если речь идет о периоде, когда этот лейбл олицетворял «саунд молодой Америки», лидируя в хит-парадах наравне с белыми звездами.
Постепенно от этой практики отказались, компенсируя объем музыкального балласта длительностью сочинений придворных композиторов процветающей фирмы. Но в середине шестидесятых законченной вещи соответствовал трехминутный регламент.
Что мог чувствовать человек, сраженный наповал Stop In The Name of Love, обнаружив на большом диске целый букет своей бабушки в виде песен военных лет? – Вероятно, то смятение и горечь, какими сопровождалась у нас покупка дефицита с нагрузкой. Что хотят – то и делают.
Отношение к «нагрузке» изменилось коренным образом, когда альбомы шестидесятых сделались единственным источником знакомства с материалом прошлых лет. Так, например, лирическая тема интереснейшего мюзикла Music Man была известна только в исполнении Битлз, будучи самой мелодичной композицией на втором LP этой группы.
Потакание запросам незрелой аудитории нанесло непоправимый ущерб вкусам и психике нескольких поколений, и каждый, кто замечал за собой эту ущербность, боролся с ней доступными ему средствами.
Клинический инфантилизм моего окружения семидесятых был настолько силен, что у меня не было ни одного знакомого, кто бы помнил Unchained Melody или рекомендовал послушать песни Коула Портера. Зато среди них попадались тридцатилетние поклонники Виннету, Купера и Слейд. Иногда с высшим образованием.
Prisoner of Love явился мне как огненный столп в синайской пустыне, видоизмененный Джеймсом Брауном до почти что полной неузнаваемости, но других путей к этому шедевру у меня не было. Поводыри вели к неглубокой пропасти с болотом на дне.
Хождения Моисея припомнились не случайно – на поиск материала уходили годы, равные десятилетиям, отделяющим его хронологически, а усваивался он мучительно долго. Такова была беда номер один.
Второй проблемой, чья опасность заметна не сразу, является наличие одних и тех же песен в репертуаре разных исполнителей. Причем они, как правило, соседствуют с опусами Леннона и Маккартни или Жильбера Беко, а то и Боба Дилана с бубном.
Мотаун в чистом виде требовал редактуры. Конвейер чеканных хитов шел зигзагообразно, огибая то Yesterday, то What Now My Love.
Heatwave в чистом виде я услышал от Supremes, в сборнике, который мне продал один миллиционер. Три года наслаждаясь оригиналом The Vandellas в записи с приемника.
Грандиозное название Martha Reeves and The Vandellas звучало для окружающих как трехэтажный мат турецких аптекарей в «Бриллиантовой руке».
Ни разу в жизни я так и не услышал песен великого трио на чужих бобинах. Зато желающие избавиться от двух сказочных альбомов выскакивали регулярно и вели себя как средневековые юродивые. Почему-то это всегда были Sugar and Spice или Whatchout! Чаще попадался английский сборник Dancing In The Street, но я всегда брал его ради редкой вещи Смоки Робинсона на второй стороне.
Колоссальная Dancin’ In The Streets имеет не явное, но боевое продолжение в виде Motoring. Этот забытый, чисто танцевальный номер явно пригодился при выработке уникального стиля Гэри Глиттеру. Его отголоски заметны в Hold On To What You Got и Shaky Sue. Само собой, не как плагиат, а как источник вдохновения.
Dancin’ In The Street в оригинале не столько опережает своё время, сколько заманивает слушателя в воронку живого прошлого, где она по-прежнему звучит свежо и дерзко, после стольких лет безжалостной эксплуатации. То же самое относится и к Hitch Hike, ничем не уступающей версиям Марвина Гэя и Стоунз.
Для убедительной интерпретации куртуазной Teach Me Tonight юному Стиви Уандеру понадобилась помощь опытных Four Tops, всегда готовых привнести крупицу бродвейского шарма в новую версию старой песни, не впадая в ретро-маразм.
На пятом диске малолетнего Стиви романтический Нэт Кинг Коул соседствует с ультрасовременной Up-tight, одной из самых декларативных песен в стиле соул, чей революционный лозунг диктует не текст, а ритм и одно ключевое слово, от силы – фраза.
Таковы, например, Respect у Ареты Франклин или победоносное I'm Black And I’m Proud у Джеймса Брауна.
Cоул – имя не собственное, а нарицательное. Особую форму выражения оно находит в ритмах.
Аранжировки таких треков как Music Talk пригодились Тому Джонсу при записи грандиозной антологии каверов 13 Smash Hits, куда вошли и I Was Made To Love Her.
Альбом I Hear A Symphony похож на зеркальное отражение души безумца, частично зафиксированное в портрете Supremes на обложке. Две мощнейшие композиции в стиле соул-поп маячат в тумане ностальгии и суррогата. Но эту шизоидную мозаичность способен заметить только искушенный, что называется, подкованный слушатель. Тех, для кого это первое знакомство с трио Дайаны Росс, не разочарует соседство вездесущей Yesterday и Lover's Concerto c ариями из мюзиклов Роджерса и Харта и Винсента Юманса, чью Without A Song так темпераментно Isley Brothers изобразили еще раньше, чем Supremes.
Главное – не проглядеть в этой мешанине два безупречных образца младшей классики Мотауна, упрятанных на второй стороне. Говоря словами Пушкина, «каждая из них есть поэма».
I Hear A Symphony поэтична сама по себе настолько, что говорить о ней следует языком прозы. Wonderful, Wonderful Джонни Мэтиса выглядит более уместно, чем его же Wild Is The Wind на пластинке Дэвида Боуи. По крайней мере, с версией Supremes не носились любители смурной лирики. Вокруг Supremes у нас вообще никогда не было ажиотажа, и это большой плюс для тех, кто готов шагнуть в сумеречную зону на свой страх и риск.
Трио неоднократно обращалось к формату тематических и концептуальных альбомов «узкого профиля», целиком посвященных кантри, мюзиклу и хитам «британского вторжения». Попытки такого рода представляют острый интерес только для коллекционеров всего подряд.
Через полгода выйдет Supremes A-Go-Go, где на два персональных фаворита, один из которых, возможно, лучшая вещь в дискографии трио, также придется восемь невыразительных кавер-версий, включая допотопные Money.
Однако, все эти предостережения и оговорки призваны внушать оптимизм, а не уныние.
И даже в их свете черный треугольник Мотауна остается равнобедренным и многогранным.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
