Для похода они сделали стремена, снабдили ремнями. Походные рюкзаки они сложили в два ряда, к изголовью каждого прикрепили по упаковке соли.
Лошадей привязали к столбу, четыре пальца ноги, высунутые из стремени, торчали, как голубые птичьи головки, от чего походка стала легкой и быстрой.
Парашютистов посадили спереди.
Альянс сразу же устроил гонки. Побеждал тот, кто прыгал дальше других.
За лидерство боролись все.
Понтонники, пограничники, артиллеристы, американцы-полицаи.
Все они уставились на Сорокина, никто не хотел первой прыгнуть.
Толпа ждала.
Тринадцатилетний гимназист готовился снять гимназистские часы с золотой цепочкой. Он держал часы в правой руке, часы висели на длинной цепочке, скользящей по его пальцу.
Над толпой взвивались клубы пыли.
И все смотрели на Сорокин, как на героя.
Старый приятель взял его под руку.
-Мне стыдно, что мы так похожи... Я еврей!
-Я поляк!
Толстая дамочка-гимназистка пылко бросилась к Сорокину:
-Посмотрите на меня!
Растерявшийся, он взглянул на нее. Она была восхитительна: хорошо сложенная, голубая блуза подчеркивала пышную грудь, черные волосы рассыпались по спине.
Девица надела и накрасила свои розовые губки, потом помчалась переодеваться.
У нее все вышло лучше, чем у Сорокина. Она и прыгать умела.
Стоявшая поодаль гимназистка закричала:
-Положи часы и пойди посмотри, как она прыгает...
Сорокин сделал, как сказали. Он остановился, потом прыгнул.
На пляже появилась полиция.
Дистанцию вновь сократили, она походила на мифический путь, ведущий в могилу.
Я уже говорил, что все, даже поляки, думали только о Сорокине.
Ему аплодировали, его поздравляли, ему давали плюшевых медведей, ему хвалили его пирог с грибами и даже плюшевого мишку.
Каждый казался ему большим другом.
Самым большим другом оказался кассир Варшавской ссудной кассы.
Он случайно шел с поляками.