Уже в глубоких сумерках Виль замолчал, закурил, потом собрал остатки снеди и двинулся направо, через лесную дорогу в Ильдусово.
– Совсем с ума сошел, – сказала Аленона. – Всем подряд рассказывает про свою жизнь. Как будто это кому-то интересно.
– Ну так о чем таком важном ты хотела мне рассказать? – спросил Митя, который все же нашел историю Виля занятнее предколхозовской.
Аленона всплеснула руками.
– У меня из головы вылетело из-за этого дурака! Я сегодня, когда в Сатурнеево к Надьке ходила журналы отдавать, Ивана Петровича видела и рассказала ему обо всем, что мы узнали, о наших предположениях насчет кайзеровских шпионов. Особенно учителя надпись на кортике заинтересовала. Он сказал, что мы молодцы и провели блестящее расследование. То немецкое слово – название кайзеровской секретной службы. Но Ивану Петровичу еще нужно кое-какие детали собрать в общую картину, чтобы он смог четко назвать мотив и имя убийцы.
– Значит, скоро поход?! – обрадовался Митя. Причем больше не скорому раскрытию тайны призрака девушки, а, скорее, возможности провести почти целый день с Аленоной да еще в походных условиях на лоне природы.
– Иван Петрович сказал, что заранее предупредит нас о предстоящей экспедиции! – ответила Аленона.
* * *
Прошло три дня. Митя несколько раз заходил к Забельским, чтобы вместе отправиться к Ивану Петровичу и узнать о дате предстоящего похода, но Аленона то работала в огороде, то мыла полы.
В довершение всех бед, испортилась погода. Задул пронизывающий северо-восточный ветер, полились дожди. Над не просыхающей с утра сырой землей тянулись плотные, подобные цистернам грузовых составов на «Деме-2», тучи.
От нечего делать Митя начал читать гайдаровскую «Школу». Закончив ее, он перешел к «Пригожей поварихе» Чулкова. После того, как Митя перевернул последнюю страницу книги, в его голове выстроилась занятная галерея картинок: зажаренный на углях гусь, зловещий гимназист с выструганной дубиной и русская модница времен Елизаветы Петровны, в платье с кринолином и лифом-сердечком, со страхом вступающая в задрапированную черным бархатом комнату с человеческими черепами…
Однажды, когда погода стала потихоньку налаживаться – за пеленой облаков показались первые просветы, Митя вернулся от почтальона с редкостной добычей – январским номером «Науки и жизни» с повестью Урсулы Ле Гуин. Он сидел на диване, подперев подбородок рукой, и наслаждался поглощением непривычной для советского читателя литературной продукции.
Глаз цеплялся на заставке, которая изображала двух женщин в античных масках. Первая, в белом хитоне, как бы протягивала меч второй – в черном одеянии, с вытянутой рукой с раскрытой ладонью. Под этими лучами-конечностями, у подножья ведущей к выходу лестницы, лежала девочка с распущенными волосами. По краям лестницы, подобно колоннам, возвышались ряды женщин в черных плащах.
Хлопнула дверь, и в комнату вошла Зоя с горшком картошки.
– Чего сидишь? Давай к столу.
Митя с тоской закрыл журнал и с удивлением, как будто только пробудившись, огляделся.
Полосатые половики, выкрашенная белой и синей масляной краской печь – навевали тоску. На фоне яркого неба в макаровском саду однообразно сверкали, фонтанирующие светло-зелеными сережками, березы.
– А где мама? – спросил Митя, садясь за стол.
– Сказала, что пошла к библи… – недоговорив, Зоя сунулась к окну. – Ой, смотри, кто к нам идет!
– Аленона?
Зоя мрачно покачала головой.
– Роза, Разуваевская. Наверное, опять за картошкой.
Войдя в дом, Роза застыла на пороге. Пока она по деревенской привычке собиралась с мыслями, Митя изучал гостью. Это была невысокая сероглазая девушка лет двадцати с неожиданно бледной для жительницы села кожей. На простом лице с серыми глазами краснели точки сыпи. Весь наряд Розы состоял из зеленой кофты, украшенной обмотанной медной проволокой булавкой, и туго натянутой на бедра суперкороткой шерстяной юбки.
– Теть Зой, можно у вас картошки немного попросить? Маму в больницу отвезли, а папа в Новодесяткино уехал, – наконец сказала Роза.
Женщина замахала руками.
– Да ты проходи.
Роза, потоптавшись для вида, подсела к Мите и, дунув на пальцы, принялась за еду.
– Вот, маслица бери. А с матерью что?
– Вывихнула челюсть, когда зевала, – созналась Роза.
Когда котелок опустел, Зоя сказала:
– Там, около летней кухни, ведро стоит, еще вчера набрала. Как будто знала, что ты придешь. Митю попроси тебе до дома донести.
Роза засмеялась.
– Спасибо, тетя Зоя. Я как-нибудь сама.
Зоя возмутилась.
– Никаких сама. С тобой не мужик что ли сидит?
Митя не возражал. Вообще-то ему было любопытно лишний раз понаблюдать за Разуваевой. Нос – прямой, с еле заметным понижением посредине, губы – тонкие, но резко очерченные. И эта манера – смотреть на парней, как бы признаваясь себе: «Да он, оказывается, красавчик!»
Когда они, уже с ведром, вышли на улицу, Роза неожиданно призналась:
– Слушай, а это правда, что у вас в Уфе сейчас многие замуж за иностранцев выходят? Вот я бы вышла, за миллионера какого-нибудь.
Митя промычал что-то нечленораздельно-утвердительное. Роза прищурилась.
– А я знаю, с кем ты гуляешь. С Аленоной. Только… говорить тебе или нет…
У Мити захолонуло сердце. Он отчаянно покраснел.
– Вообще-то мы просто общаемся.
Митя подумал, что ослышался. Потом, когда до него дошел смысл сказанного, вспомнил случай с Игорем. Он решил, что надо потерпеть, пока Аленона сама все ему не объяснит. Впрочем, скорее всего, Роза врала, потому что ей было неудобно носить чужую кофточку.
– Может, ты еще видела призрак девушки? – спросил Митя с легкой издевкой.
Роза надула губы.
– Ой, не веришь не надо!
Подойдя к дому Разуваевых, Митя увидел покосившуюся избу с пустыми, как глазницы черепа, оконными проемами. Один из них был завешан дырявым одеялом, в другой, как в дверь, лез вихрастый мальчишка с грязными пятками.
– Куда? Опять в окно?! – закричала на него Роза.
Соскочив на землю, мальчишка радостно взвизгнул:
– Александр! Пагул! Роза картошку принесла!
Глава VI. Взросление
Аленона куда-то запропастилась. Вместо нее выходила Анфиса и отвечала каждый раз одно и то же: «Она по дому прибирается».
Как будто нарочно, Анфиса сама стала ходить за водой. Максим вместе с дядей Макаром на неделю уехал в Бирск.
Митя в прежде неизведанной тоске, целыми днями просиживая на скамейке перед домом, стал перебирать багаж разнокалиберных воспоминаний. Детский сад, разумеется, был не счет. Девочка, предмет тайной страсти, появилась только в третьем классе. Ее звали Айгуль, у нее были ярко-зеленые, какие не существуют в природе, глаза. После уроков, на пару с другом Федькой, они преследовали ее. Айгуль жила в частной развалюхе на Розе Люксембурга.
Однажды англичанка Рушания Исламовна велела принести словарь. Вообще-то, его нужно было заполнять после каждого урока. Но Митя всякий раз успокаивал себя мыслью, что он как-нибудь сядет и все напишет. И вот теперь выяснилось, что слов накопилось на десять страниц, и неизвестно было где их взять.
Айгуль – отличница, жила совсем рядом. Но Митя постеснялся идти к ней домой. Сердясь, сгорая от стыда, он попросил об этом мать, будучи почти уверенным, что Айгуль воспользуется случаем и отомстит ему. Но все произошло ровно наоборот. Айгуль не только дала переписать свой словарь, но даже спросила у Анны, почему Митя не пришел сам.
Потом родители Айгуль переехали в другую часть Уфы. Возникшая пауза заполнилась не сразу. Но все равно это были какие-то приятно-тусклые увлечения: блондинка Алина, шатенка Полина…
Так продолжалось до знакомства с Аленоной три года назад…
* * *
Анна стала доставать Митю. Вначале он сам не знал причин своих придирок. Чаще всего конфликт вспыхивал из-за неудачно приготовленной еды. Но если раньше он просто отказывался от обеда или ужина, теперь с его подростковым аппетитом было трудно справиться.
– Чего это ты так жрать много стал? – возмущалась Анна.
Альберт поучительно замечал:
– Так ему же расти надо! Мужик.
Митя, не дожидаясь Зои и Анны, стал варить себе сам. То яичницу, то суп с двумя-тремя картофелинами и репчатым фиолетово-красным лучком на скорую руку. Благо запас привезенных из города болгарских консервов был практически неисчерпаем. А с утречка в саду можно было нарвать душистого укропа.
Потом, подсмотрев, как Альберт прямо в бане, в промежутках между умываниями, стирает себе трусы и носки, Митя решил взять пример с дяди.
– Молодец! – похвалил его Альберт. – А то, бывает, не посмотришь и опозоришься перед бабой. Они, это, аккуратных любят. У тебя отца нет, сказать некому.
Если раньше Анна была для Мити подобием божества, самой красивой, прекрасной женщиной, то теперь он стал замечать, как она постарела, как бывает глупо и неряшливо одета, как невпопад, «наукообразно» может говорить и как вообще до смешного мало знает о жизни.
Самоуверенность, как личинка жука-наездника внутри гусеницы, пожирала Митю заживо. Теперь он смотрел на мать как бы через кривое зеркало, кричал на нее, когда она начинала его бесить.
«Ой, сыночек, давай я тебе одеяло поправлю!»
«Ты сегодня обедал?»
И тому подобное. Невыносимо!
Больше всего Митю раздражало, когда Анна вдруг всплескивала руками: «Митя, этот Максим твой совсем не внушает мне доверия. Он же настоящий хулиган!» Уязвленное в самую сердцевину самолюбие фонтанировало вспышками почти животной ненависти к матери.
Превосходство Анны в возрасте больше не работало. Правда, она никогда не наказывала его физически. Не ставила в угол, не шлепала, «не поднимала руки на ребенка», короче говоря. Но могла, обидевшись, перестать разговаривать с ним. Последнее было хуже всего. Митя пытался подольститься. Как бы нарочно заводил разговор о пользе высшего образования.
Теперь Митя даже начинал чувствовать облегчение, когда мать забывала о его существовании. Внезапно все вставало на свои места. Больше не было суетливой возни в плане быта.
По всей видимости, озадаченная этим новым обстоятельством, Анна сменила тактику. Но теперь третьим пунктиком в разделе «мелочные придирки» добавились расспросы «о подружках», намеки на то, что раннее начало половой жизни чревато различными заболеваниями.
«Митя, а ты знаешь, что эта Роза Разуваевская уже спит с мужчинами?»
«Она к тебе прикасалась?»
«А эта, твоя подружка, Аленона, она в самом деле хочет дальше учиться или мне все наврала? У них семейное положение не сахар. Их мать бросила. Говорят, какая мать, такая и дочь будет. Нет, правда, она мне показалась ответственной и серьезной девочкой, но все же на твоем месте я бы хорошенько подумала».
«Ты что-нибудь знаешь про Аленону? У нее есть подружки?»
«Они, девушки, бывают очень наглыми. Ты просто еще сам не представляешь».
«Я сама была гордой и жестокой. В меня один мальчик влюбился, все ходил за мной, а я над ним издевалась».
«В пионерлагерях сейчас такой разврат творится! Девочки с мальчиками без трусов спят! Ужас! В наше время такого не было».
«Митя, я не ханжа, и хочу, чтобы ты был заранее подготовлен к взрослой жизни».
Александр ИЛИКАЕВ
Продолжение следует…
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!