Я — водолаз. Но не в том смысле, что лазаю под водой. Впервые это случилось, когда обожрался всякого. Лежал на кровати свесив голову. Видел стену толчка. Насквозь. Там мой батя. И это не галлюцинации. Вижу как он разглядывает Спорт-Экспресс четырехлетней давности. Дыхание перехватило. На смену эйфории пришел ужас. А потом я отделился от туловища и взлетел. Вначале было..., нет, не слово. Сначала тяжесть казалась титанической. Будто груз на спине действительно оказался водолазным баллоном. Только вместо воздуха туда накачали бетон. Понемногу и это прошло. Я уже летал по комнате, будто космонавт на МКС. Отталкивался от предметов мебели и парил. Был прозрачный и счастливый.
На следующую ночь я ничего не ел. А зачем? Только лёг и сразу старт. Как это вышло? Бог его знает. Подплыл к окну. Глазел в сиротливую майскую ночь. Трубы дымят. Летит самолёт. Редкие огни в домах. Я думал о соседском быте. И тут озарило. Может…
Да, я оттолкнулся от подоконника. Прижался к полу и устремился вверх. Потолок приближался с удивительной скоростью. Я зажмурился и… пролетел в соседскую квартиру. Преодолел стену. Хм. Сраному Копперфильду такого не видать. Это было наяву.
Оказавшись в спальне я посмотрел на соседа. Дядя Валя дрых отторгнув одеяло как чужеродный элемент. Он спал в протертых трусах. Волосатый живот. Дряблые, венозные ляжки. Дядя Валя хороший. На тумбочке лежат часы. На полу тапки. Я вдохнул и почувствовал смрад. Переместился на кухню. Чайник, сковорода, чеснок на полу. В комнате жена дяди Вали, тётя Вероника. Она лежит на диване, изо рта ручеёк слюны. Тетя Вероника пьяная. Перегар трубой. Ага, догадался я. Вот почему она на диване. На столе валялись бумажки. Я подлетел и принялся читать. Оказалось письмо.
«Дорогая Мама. Вот прошли первые месяцы службы. И чего? К распорядку не привык. К еде тоже. Сослуживцы… с ужасом думаю мама, о том, как проведу здесь еще столько времени. Не знаю хватит ли меня на такой долгий срок… вот была бы возможность забрать меня отсюда?». Я отпрянул. Вспомнил как провожали сына в армию. Глядел на Веронику и понял отчего та нарезалась в труху. Неожиданно тетя Вера повернулась, широко открыла глаза и посмотрела на меня в упор. Я ужаснулся. Так мы и торчали пока она не почесалась и не перевернувшись захрапела вновь. Господи ты боже мой.
Я вернулся к себе в 5:24 утра. Следующей ночью моего визита удостоилась семья внизу. Мужчине тридцать. Жене больше. Мужик сидит на кухне. Его зовут Паша. Под глазами фиолетовые круги, на столе рюмка. В соседней комнате жена успокаивает ребёнка. Ему и года нет. Он орёт и орёт. У него колики. Колики эти давно. Мужчина с женщиной как принесли ребёнка из роддома, так и не ложились. Их сын постоянно кричит. Заходится, верещит, жужжит, Беспомощная, несчастная личинка.
В течении недели я перелопатил весь дом. Старики, мужики, женщины, дети. Целая пригоршня чужого быта. Эти люди такие разные, но вместе с этим одинаковые. Я так обнаглел, что водолазил вечером. Ссоры, ругань, смех под телевизор, туалетные посиделки, сплетни, секс: семейный, старый, дикий, подростковый, мерзкий, жадный, одинокий, извращенный. Всякий. Девятиэтажка наша. Столько судеб, столько счастья и горечи. Я видел людей. Они жили в прострации времени. Люди жили безразлично. Выполняя законы той судьбы, которая как им казалось управляет ими. Люди жили чужими смыслами. Смыслами своих детей. А дети жили убеждениями родителей. Потом всем становилось тошно от этого и они ссорились. Ни один не был счастлив по настоящему, потому что в этом жгучем круговороте не было места настоящей любви. Лишь отвращение от законов построенных друг для друга. Ловушка социализации, государственности, убеждений. Люди. Живые и мертвые одновременно. Какой же это всё дикий, чуждый разуму фарс вдруг охуел я. И сильно оскорбился пустым человеческим бдением. Вселенная, быт, кожура от апельсина на столе, заляпанная мазиком пачка пельменей. Я так разозлился, что принялся осуждать, ругаться, жаждал ментальной, экзистенциальной справедливости. А потом жалел обо всём и себя. Мне было горько. А в конце успокоился, понял, что всё это требует единственного, чего требует — простого, человеческого, межличностного, многоуровневого, житейского сострадания. Вот чего!
Я плавал и глядел в окна. Я плавал так долго. Плакал и смеялся. Тело моё спокойно лежало в кровати дома, пока я совершал этот бессовестный рейд. Я изучал район, город. Мне казалось, что прошли столетия. Был даже дома у поп-звезды Ольги…, как её там. Отвратительно. И вот однажды ночью.
Я забрался в квартиру. Плавал. Дышал. Смотрел на предметы. В комнате спала женщина. Кошка сидела у батареи. Я забрался в следующую комнату, а там облокотившись о подоконник стоит она. Я оценил размах красоты. Естественно. Наверное это дочь женщины, подумал я. Чего она стоит тут в темной комнате, одна? Кровать застелена. Книги на полках. Я поплавал еще. Бати не было. Мужа тоже. Я осторожно подплыл. Втянул воздух. От неё пахло гиацинтами. И ромашкой. И еще чем-то неуловимым. Возможно там была сирень и яблоня и еще так много всего, что пышно расцветает жарким майским днём. Она стояла спиной ко мне. Я мечтательно уселся в углу и смотрел. Черное небо. Город. И дымная поволока серебристого света создавали из ее очертаний прекрасный ореол. Я не смог удержаться и поплыл. Вдохнул волосы. Смотрел на спину. И ниже я тоже смотрел. Ну, а как? Не знаю, что это было. Наверняка у нее какие-то дикие феромоны.
И тут она повернулась. Уставилась на меня. Разозлилась.
- Ты охренел?
Я растерялся. Испугался. Замер. Сердце колотилось. Колотилось там в кровати. В теле. Наверняка я ворочался. Не дыша смотрел на неё. Ублюдочный вуайерист. Кудрявая, бездонные глаза, демоническая ухмылка.
- Ты кто такой, блядь? - шипела она.
Я все не решался открыть рот.
- Я тебя вижу падла, можешь не притворяться.
- Из.. извини, - промямлил.
- В смысле извини? - скорчила она, - ты думал можно просто так по чужой хате лазить?
- Я, я…
- Извращенец!
- Нет-нет!
Меня понесло. Я начал рассказывать правду. Много правды. Про дома. Людей. Про осознание. И тут она засмеялась.
- Водолаз, - говорит.
- Ну да. А ты почему меня видишь?
- Потому что чувствую.
- Я думал я один такой.
- Пфф. С хрена?
Мы говорили до утра. Я сидел на койке, а она забралась на подоконник. Смешная, растрепанная. Потом мы услышали как поднялась мать и я убрался.
Следующей ночью она заявилась ко мне. И всё повторилось. Мы сидели и говорили. Было легко. Сначала немного скованно, но рассосалось к четвёртой ночи.
- Думаешь есть ещё водолазы? - спросил я.
- Наверняка. Ты вон долбил. Мало ли...
- А ты не долбила.
- Не долбила. Можно попробовать найти ещё кого-нибудь.
- Думаешь стоящая идея?
- Ну а чего?
Мы полетели искать остальных. Облазили районы. И город.
- Я ничего не чувствую, - призналась она.
- И я.
- Совсем?
- Неа!
Мы забрались на крышу огромного дома в Хамовниках. Сидели там на верхотуре и встречали рассвет. Пыльный, огненный, громадный. И тут стало невыносимо тепло рядом. Что вообще за дела происходят? Я спросил, можно ли её обнять. Она сказала, что можно. Когда обнял, она заплакала.
- Почему ты плачешь?
- Мне одиноко, - хлюпала она.
- Но я же рядом.
- Да.
Через неделю мы встретились в реальности. Было странно, но всё так же тепло. Ходили по подворотням. А вечером как гром среди неба.
- Я уезжаю.
- Куда?
- Далеко.
- Почему раньше не сказала?
- Боялась.
- Чего?
Она не ответила. Лишь смотрела снизу вверх.
Я очнулся от того, что сидела она на моём подоконнике. Я обо всем догадался.
- Последний раз, - выдавил я.
- Мгм.
Я вздохнул. Казалось меня вывернет. Унял дрожащую свою боль. Та поднималась от пупка готовая затопить всё тело.
- Чего бы ты хотел сейчас? - спросила она.
Я подумал и ответил.
- «Я устал, ничего не знаю и хотел бы лишь уткнуться лицом в твои колени, чувствовать на волосах твою руку и остаться так навеки».
- Звучит хорошо, но фальшиво.
- Потому что это Кафка.
- Ясно.
Она подлетела ко мне. В сиянии серебристого света.
- Мы же навсегда вместе? - чуть слышно сказала она.
- Конечно.
Я знаю, что где-то в этом мире есть она. А она точно знает, что есть я. Путешествовать по ночам, заглядывая в чужие окна.
И вдруг я получил своё полное, несравненное освобождение...
2021 год.
