Когда-то мы жили холостяцкой коммуной, и нашу кухню, пропахшую бычками в томате, куревом и подгоревшим хлебом, украшала томная улыбка Мэрилин Монро.
С большого чёрно-белого плаката заморская кокетка, олицетворявшая женское начало в мужском коллективе, весело наблюдала за прогорклым бытом. Полулёжа на кушетке с бокалом аперитива в руках, она тихо шептала каждому из нас: Happy Birthday, Mr. President. «И тебя, мать, с праздником!» — отвечал ей кто-нибудь, чокаясь с красавицей стопкой рябины на коньяке, щербатой кружкой с крепкой «Охотой» или стаканом чая.
Иногда мне было жалко Мэрилин: казалось, будто она заснула в своих калифорнийских апартаментах, а когда проснулась — обнаружила себя в нашем душном полупритоне. Ей бы закричать, но лицо сковала пришитая улыбка, а руку приклеили к стакану с виски. Однако потом я вглядывался в её порочные, выражавшие готовность ко всему глаза — и успокаивался: Мэрилин ночевала у нас добровольно, как условно съедобная синявка, прыгнувшая в лукошко к зазевавшемуся грибнику, как Белоснежка в гостях у гномов.
Несмотря на нежные чувства к американке, мы почему-то повесили её аккурат над плитой — видимо, тем самым неосознанно проявив мизогинию, дремучий мужской шовинизм и прочие сексистские мыслепреступления. Мол, знай, баба, своё место. Не самое завидное, кстати: старая дешёвая плитка с двумя конфорками, с перемотанными синей изолентой проводами, коптила — неудивительно, что Мэрилин Монро вскоре закапало жиром.
Пятна покрыли её кушетку, затем — брюки, топик, волосы. За полгода жир от жареной колбасы, картошки, яиц и прочей холестериновой еды добрался даже до томной улыбки, которая расплылась, искривилась, словно Мэрилин разбил инсульт.
«Подруга-то наша того, подурнела: вся в жирных пятнах, фу! Братцы, давайте уже снимем её, а то смотреть противно!» — объявил немилосердный приговор кто-то из нас и полез снимать красавицу со стены.
Плакат свернули в подзорную трубу, стянули резинкой и сунули под диван. Там он и лежал — никто не решался его выбросить. Все будто думали, что полежит Мэрилин в темноте и покое, выспится — и вернётся на кухню, где без неё было уже скучно. Небытие над плитой оформилось в светлый прямоугольник с четырьмя белыми отметинами по углам — обои скотчем сорвало.
После ухода калифорнийской дивы кухня — да и вся квартира — вдруг сделались пустыми и страшными: не с кем было чокаться рябиной на коньяке, не перед кем стало зачёсывать волосы на пробор, как у Фрэнка Синатры, никто не бросал томных взглядов.
Мы могли бы разбудить её или повесить такую же, только новую, но что-то надломилось, треснуло. Коммуна немного пожила, погрустила, попела печальных мужицких песен — а потом братцы разбрелись кто куда, оставив Мэрилин под диваном в горькой холодной квартире. Наверное, до сих пор там лежит.
Редактор Кристина Цхе
Об авторе
Александр Олексюк. Женат, двое детей. Православный. Политические воззрения консервативные. По профессии журналист. Главный редактор одного из региональных СМИ Челябинской области. Любит музыку, кино, литературу и живопись, а также бокс и прогулки в лесу.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru