Как я не стал музыкантом
До тех пор, пока я не пошёл в третий класс, а это случилось первого сентября 1963 года, я понятия не имел о том, что существуют
кружки детского творчества, спортивные секции. Но уже в первом классе я бойко декламировал стихи со сцены ЦК (Центральный клуб, ныне ДК «Строитель» города Челябинска). Это было моё первое выступление со сцены в программе какого-то общешкольного праздника. В третьем классе меня заманили в танцевальный кружок того же ЦК одноклассницы, Людмила Вишнякова и Инна Семёнова. Так я стал танцором до самого поступления в ЧВВАКУШ.
Параллельно с занятиями танцами я посещал спортивные секции в СК «Строитель». Дом, в котором жила наша семья, расположен между ЦК и СК «Строитель», и тот, и другой видно из окон нашего дома. В ранние школьные годы я успел побыть гимнастом, хоккеистом, пока не достиг возраста, в котором принимали в секцию любительского бокса. Боксом прозанимался с шестого класса до второго курса военного училища.
Занятия боксом пришлось прекратить по требованию врачей.
Они не допустили меня к соревнованиям, объяснив, что лётному составу запрещено заниматься мордобоем, который может привести к сотрясению мозга. Вместо бокса пробовал заняться
классической борьбой, но после темпераментного, подвижного
вида спорта, борьба показалась мне занятием вялым и нудным.
Сейчас, будучи взрослым, я сожалею, что не продолжил занятия
в хоровом коллективе. Очень любил петь. Но более всего я любил музыку! Завидовал ребятам, посещавшим музыкальную школу. Не осмелился просить у родителей купить мне баян и оформить в платную музыкальную школу. Нас росло семеро детей у родителей, мы с детства не были приучены оттягивать на себя долю от семейного бюджета.
Так, из-за детской скромности, я учился музыке самостоятельно,
по самоучителям для гитары. Не поскромничай я тогда,
моя жизнь могла сложиться иначе, ведь во мне оказались данные сочинителя, как стихов, так и мелодий для своих песен. Приличного музыкального образования недоставало мне всю жизнь.
В общем, я во всём самоучка, кроме профессии военного штурмана.
«Однажды как-то…»
Летом, по окончании седьмого класса, вместо пионерского лагеря, куда я ездил ежегодно, я поехал в спортивно-трудовой лагерь на озере Калды. Юные спортсмены спортклуба «Строитель», мы жили в брезентовых палатках, трудились по несколько часов на прополке свеклы, тренировались, много купались и загорали. Там я познакомился с Герой, Анатолием и ещё несколькими ребятами, с которыми жил в одной палатке.
У Геры была гитара, он обучил меня простому аккомпанементу.
Как помнится, я разучил тогда песню «В нашу гавань заходили
корабли».
Ещё мы сдружились с местными ребятами из ближайшей к лагерю деревни. Деревенские мальчишки приводили на берег купать лошадей и обучали нас верховой езде.
Мы прекрасно отдохнули и потрудились. Договорились после
лагеря встретиться в Челябинске, назначили время и место.
Встретившись, мы направились на квартиру сестры Анатолия,
у которой он гостил в то лето, приехав из Ижевска. Гера был самый старший по возрасту, заводила и весельчак. Никакого
стола не организовывали – дети ещё. Рассказывали анекдоты, пели песни под Герину гитару, дурачились да смеялись.
Самым занятным делом стала для нас звукозапись на громоздкий
магнитофон. В шестидесятые годы вся радиотехника была громоздкой.
Внушительный настольный микрофон был металлический,
весил как моя тогдашняя гантель!
Магнитофоном управлял Анатолий, «хозяин» квартиры и гость сестры. Роль чтеца взял на себя Гера:
«Однажды заяц, как-то в драке, спёр нож. Ему на встречу – пьяный
ёж...». Кто слышал это сочинение, тот поймёт, что писать его в том виде, как оно звучит – язык не повернётся! Не сохранилось
оно целиком в памяти, да и не сто-ит его помнить – мат на мате! Подурачились, пока Толина сестра с мужем были на работе,
и разошлись по домам.
Сестра Анатолия жила недалеко от нас, мы с ним неоднократно
встречались до его отъезда. Подхожу днями позже к дому его сестры, задираю голову на седьмой этаж, а вместо стёкол в окна квартиры вставлены листы фанеры. Историю с разбитыми стёклами
Анатолий описал мне так:
– Стою около окна. Зять, большой меломан, установил на магнитофон бобину с любимыми записями, но вместо «Ой цветёт
калина…» услышал: «Ах ты, косая баба. Ты кого решила обмануть». Микрофон полетел в меня. Я по-боксёрски увернулся, звон стекол…
Зять, сгоряча, покрыл меня словесами, аналогичными услышанным
с нашей записи, хлопнул дверью, ушёл на улицу искать
свой микрофон. Теперь меня отсылают в Ижевск, к маме.
Мы обменялись с Анатолием адресами. Обменялись несколькими
письмами и фотографиями, после его возвращения в Ижевск. Больше в Челябинске он не гостил.
История эта осталась в памяти на всю жизнь, как и фотография
Анатолия. Мораль той Гериной басни я вспомнил пока делал этот рассказик, она в том, что банда зайцев может отдубасить
даже льва. Но и другую мораль я отложил в своей юной голове – никогда не использовать бранных слов при создании стихов, тем более, не включать без хозяев их технику!
Страх
Родители наши вернулись домой из сада. С утра дома оставалась
одна Рита – самая младшая дочь, семиклассница. Старшие уже обзавелись своим жильём, а я жил в казарме военного училища.
У родителей не было привычки брать с собой ключи, уходя
из дому, дома всегда кто-то да оставался из большой семьи. Долго трезвонили, стучали, но никто им дверь не открыл.
Решив, что Рита спит и не слышит ни звонков, ни стука в дверь, они побеспокоили соседку, бабу Варю, чтобы та покричала
и подолбила в окно нашей спальни. Баба Варя сходила на свой балкон и вернулась с побелевшим от ужаса лицом. Она сказала, что Рита висит в петле под потолком, у самого окна.
Папа сходил на балкон соседки, убедился в правоте сказанного
и вышиб входную дверь. Это сейчас, после бандитских девяностых
годов, все квартирные двери стали металлическими, а в советские времена нужды не было за броню прятаться.
Родители вбежали в спальню и вздохнули с облегчением – к карнизу было подвешено чучело, наряженное в Ритины одежды. На импровизированную голову чучела был надет шиньон, сотворённый
из срезанной Ритиной богатой косы.
Рита не откликалась на зов родителей. Обнаружили её под высокой никелированной панцирной кроватью в той же спальне.
Её колотило, она не могла говорить. Придя в себя, со всхлипами
объяснила, что хотела напугать парня, который «бегал за ней» и часто вызывал её на улицу, выкрикивая подолгу её имя под этим окном.
Увидев «себя повешенной», сама же и перепугалась. Спряталась
от чучела под кровать и про-сидела там шесть часов, трясясь от страха, рыдая от жалости к самой себе «неживой».
Доигрался
Спальное помещение нашей казармы не позволяло разместить
сто двадцать одноярусных кроватей, потому мы спали на древних двухъярусных. Через тумбочку от меня, на нижней кровати,
лежит Вася Соломин, над ним – Саша Михайловский.
Соломин от избытка игривости упершись обеими ногами в нависшую над ним задницу Михайловского укачивает его толчками
снизу: «Бай-бай! Баю-бай!».
Забава окончилась тем, что Сашина кровать выскочила из обеих уключин спинки и всей тяжестью легла на стопы Соломина.
Соломин, подменивший теперь спинку кровати, взмолился о помощи. Михайловский, свесив сверху голову издевательски насмехается над Васей.
Мы, их соседи, даем Соломину вдосталь насладиться обрушившейся
на него нагрузкой и только после этого приподнимем
кровать вместе с Михайловским, вставляем её в уключины.
– Доигрался, Соломин?! Когда у тебя грыжа на старости лет наружу выпятит, вспомни, сколько ты мне нервов попортил не давая спокойно за-сыпать после отбоя! – сказал Михайловский и заскрипел над Васей пружинами в поисках удобной позы для сна.