Почему абзацы? Просто, мало кому захочется читать большущий роман. Я и сам люблю читать что покороче, а, более всего, – стихи.
1
Первое, что осело в памяти, это как мама отучала меня от груди. Большой тёмный сосок до слёз ожёг губы. В другой раз, под расстегнутым маминым халатом, оказалось нечто пугающее, длинношёрстое. Так в незапятнанном младенческом сознании стали оседать эпизоды начавшейся жизни.
2
Однажды утром я проснулся на полу, рядом спал отец. Оказалось, что ночью родилась сестрёнка. Теперь мне нельзя спать с мамой, моё место заняла она. Малютка сосёт мамину грудь, и нет за халатом у мамы ничего пугающего. Я ещё не знаю, что такое обман, но нечто горькое и обидное посетило мою младенческую душу, столкнувшуюся с реальностью человеческих взаимоотношений. Обманывают когда хотят что-то отнять у тебя и отдать другому, пусть даже твоей сестрёнке.
3
Мама хлопочет у печи. В её руках закопчённая кочерга. Кочергой мама ворошит раскаленные угли. На голове её платок, повязкой охвативший щёки. Мама оборачивается, что-то говорит. Лицо её перекошено болью. У мамы болят зубы. Я сострадаю маме, хочу, чтобы и у меня болели зубы, но они почему-то не болят.
4
От мамы снова пахнет молоком, только меня уже к ней не тянет. Молоко можно пить из пиалы. Можно жевать хлеб, ходить с куском сахара за щекой, наслаждаясь сладостью, тянуть чай из блюдца, не отрывая его от стола, как это делают мама и бабушки, выковыривать из пельменей вкусное-превкусное мясо и не съедать вязкую пельменную оболочку из теста.
5
То, длинношёрстое и пугающее, я обнаружил на печи и вовсе не испугался, а перец и горчицу – в мамином буфете. Однако, вкус у них гадкий и я их, до самой юности, больше не пробовал.
6
Кроме сестрёнки есть ещё четыре сестры: две – большие как мама; а две больше меня, но меньше мамы. Имена всех сестёр начинаются с буквы «Р»: Роза, Рая, Руфа, Римма, Рита – это по-русски, а по-татарски: Роза, Райся, Рашида, Разия, Рамиля. Может, потому я и маленьким чётко произносил «Р», никогда не говорил: «Лита! Лая!»
7
Сплю я теперь на небольшой кроватке у печи. Кроватку смастерил папа. Перед сном я закрываю глаза и удивляюсь тому, что и с закрытыми глазами могу видеть маму, видеть любимый уголок огорода, не выходя из дому, видеть соседскую курицу, которую все ищут, а она схоронилась между нашим сараем и соседским забором. Только я знаю об этой курице, тайно кормлю её зерном и пою водичкой. Я храню эту куриную тайну. Если соседская курица укрылась ото всех, значит ей так нужно.
8
Моё самостоятельное передвижение ограниченно домом – пятистенком, чуланом, небольшим двориком, да огородом. В конце огорода дощатый сарай для угля и дров. К тыльной стене дома, со стороны огорода, прильнул курятник. Мама пригибается, выходя из курятника, удерживая одной рукой передник, в который собрала тёплые, белые яйца. Я иногда вхожу в курятник. Там всё загажено куриным помётом. Куры кудахчут, порхают с места на место, осыпают меня пухом и перьями. Тогда я отступаю за дверь, ухожу во двор.
9
Двор невелик, зато там, в своей конуре, живёт Шарик! Рыжий, добродушный пёс на привязи. Я с ним подолгу играю.
10
Плотные, высокие ворота во всю ширину двора скрывают от моих глаз урам. Урам переводится на русский язык как улица. Мне туда выходить пока запрещено. Я могу видеть урам только из окон. На двор, где я играю в свои детские игры, смотрит окно. За окном мама. Её глаза всегда наблюдают за мной в это окно. В доме, у этого окна, её рабочий стол, покрытый клеёнкой, за которым она раскатывает тесто для домашней лапши, пирогов, пельменей.
11
На стене висит большой портрет. Мне говорят, что это Сталин и что я буду таким же, как он, потому что родился в год его смерти, а значит, вместо него. У Сталина усы, одет он в мундир.
12
Три окна с резными наличниками и ставнями смотрят на три клёна перед домом и переулок. Посёлок Ключёвка, улица Рыбокоптильная, переулок Рыбокоптильный, дом 33, город Челябинск. Там я родился.
12 а
Цифру тринадцать я не люблю, потому не пишу тринадцатый абзац. Всю жизнь плюю трижды через левое плечо перед пересекающими мой путь кошками, даже если они совсем не чёрные. Копеечные монеты, оказавшиеся в моих руках, выбрасываю через левое плечо после одного чёрного дня моей жизни, когда мне пришлось стрелять в людей.
14
Самое дорогое, что есть у мамы это ножная швейная машинка. Такой вывод я сделал, поковырявшись в его механизме и получив по заднице от мамы скалкой. Подобное было лишь раз в жизни, мама всю жизнь сожалела об этом и винила себя, что наказала меня. У машинки ускакала и потерялась тоненькая пружинка. Принёс новую пружинку и починил машинку мамин братишка Миша (Малик). Малик в своём детстве был подмастерьем у часовых дел мастера и мог чинить любые механизмы.
15
Помню окно, которое смотрит на дом соседа Ильи. Между забором Ильи и нашим домом наша полоска земли. Илья – злой дядька, потому что часто ругается с моим отцом через этот забор. Однажды он ударил отца тяпкой и рассёк папе бровь, а ещё он застрелил моего Шарика из своего ружья.
16
Папина работа связанна с новостройками. Он встаёт очень рано, кушает и уезжает на работу. Возвращается поздно, умывается и, все кто дома, садятся ужинать. Папа любит супы с мясом и домашней лапшой. Он не любит капусту, называет её козлиной едой.
17
За столом папа учит меня кушать так, чтобы за ушами трещало! Но, как бы я не старался, треска за ушами не слышу. У него тёмные волосы, зачёсанные набок и чуть вверх, ласковые, серо-голубые глаза.
18
Папа худощав, рукава рубашки закатаны по локоть. Руки сильные, жилистые. Папа кладёт в ладонь большой кусок сахара, ударами ножа раскалывает его на части. По два-три кусочка кладёт перед нами. Все пьют чай. Чай горячий, с молоком, я пью его с хлюпом, всасывая через край блюдца.
19
Дом папа и мама построили своими руками. Какой у дома фундамент я не знаю. Стены из досок, между которыми засыпан шлак. Крыша крыта рубероидом. Внутренние стены обиты фанерой и покрашены. Потолки из крашенных в голубой цвет досок. Полы из толстых досок не окрашены. Моют полы старшие сёстры, отскабливая грязь до белой доски огромным, как сабля, ножом.
20
Когда входишь в дом сначала попадаешь в чулан. Дверь направо – в жилую зону, прямо – в папину мастерскую. В мастерской папа столярничает. Когда он в мастерской – я всегда рядом. До сих пор люблю запах древесины и шуршание стружек! Играю со стружками и обрезками брусков, подаю по папиной просьбе то стамеску, то ножовку. Учусь забивать гвозди.
21
Чего только не сделал мой папа своими руками! Резной буфет для мамы, табуретки и столы, оконные рамы и дверные косяки! А сегодня он делает мне лыжи! Тогда я узнал, чтобы загнуть лыжам носки, сначала лыжи нужно замочить в горячей воде.
22
Папа сделал мне деревянный автомат ППШ. Чтобы автомат издавал треск, мама и папа отправились на базар купить трещотку. Она крепится к автомату. Крутишь её ручку, похожую на ручку, которой шофёры заводят свои машины, и она трещит. Не дожидаясь пока они вернуться я залегал под столами и кроватями, обстреливал сестёр и трещал губами. Так разыгрался, что сломал автомат. Отломился приклад. Трещотку папа с мамой купили, но папе пришлось ремонтировать автомат.
23
Я не помню этого дня с фотографии. Лошадку из папье-маше помню уже ободранной, не блестящей как в этот день, когда старшая сестра Роза, с первой своей получки, сделала подарки всем самым родным людям. Нас было семеро живых детей у папы с мамой, все росли и стремились скорее стать взрослыми, начать работать, чтобы приносить деньги в семью.
Надпись на оборотной стороне фотографии мог сделать папа. Он окончил лишь четыре класса татарской школы и на русском писал неграмотно. Точно, папа, подпись внизу его. Первым, кто стал учиться в русской школе, была Римма, на фотографии ей почти шесть лет.
24
Зима. Умер сосед. Нет, ни злой Илья, а тот, чей дом соседствует с нашим домом с другой стороны. Я никогда не видел этого дядю живым. Соседские ворота распахнуты. На санях лежит усопший, одетый с головой в белый саван. Много людей. Тронулась лошадь, потянула сани, за которыми последовали люди. Я совсем не знаю ничего о смерти. Сестра Руфа берёт меня за руку, уводит домой. Возможно, тогда я впервые вышел за ворота нашего двора.
25
Зимний вечер. Сумеречным сиянием озарены замороженные стёкла окон. Зажигается керосиновая лампа. В доме становится светлее, синева за стёклами меркнет. Я забираюсь на русскую печь. На печи тепло, в нос бьет запах сухой побелки. О чём говорят мои родные? Разве всё запомнишь? Их тени движутся по стенам, полу и потолку. Хорошо, что нас так много, никогда не страшно!
26
Руфа и Римма ходят в школу. У Руфы учебники на татарском языке, у Риммы на русском. Я листаю их учебники, разглядываю картинки. Вот мужик стоит на одной ноге, потому что вторую ногу, обутую в лапоть, поставить ему некуда, так мал участок принадлежащей ему земли. А вот боевые слоны! Лёгкая боевая колесница несёт лучников натянувших тетивы, одетых в доспехи.
27
Летний вечер. С ватагой соседских мальчишек я несусь по пыльной Рыбокоптильной улице. Вижу, как улицу передо мной пересекает колесница с лучниками. Я замер и долго смотрю на лучников. Колесница огромная, она парит, не касаясь земли, не поднимая пыли, справа налево. Всё живое, всё настоящее! Я её не испугался!
28
Мама купила мне первые в жизни коньки! Каждый конёк состоит из двух полоз. Мы с мамой прикрутили коньки к моим валенкам с помощью верёвок и палочек. Мама вывела меня в переулок и учит кататься. Но, безо льда, по мягкому снегу, не покатишь. Снег забивается между полозьев, а я просто хожу на коньках по снегу. Сажусь в сугроб и отдыхаю.
29
Я играю во дворе. Прибежали с улицы, запыхавшиеся Руфа и Римма. Схватили за руки и повлекли за собой. Через дыру в заборе, через соседский огород и двор, что за нашим домом, мы выбежали в переулок параллельный нашему переулку. Сёстры сказали мне, что по домам посёлка ходит бабай, который делает обрезание маленьким мальчикам. Мы умчались в другой конец посёлка. Долго не возвращались к дому. Когда вернулись, страшный бабай уже покинул наш дом.
30
Другим днём мама и бабай обхитрили моих сестёр. Бабай явился, когда я был в доме с мамой, а сестёр не было. Совсем не страшный, а очень ласковый оказался бабай. Меня раздели, посадили на табурет. На мою ушастую голову бабай напялил свою широкополую шляпу, прикрыл ею мои глаза. Шляпа была велика, я разглядел из-под неё его хирургический инструмент – деревянные ножницы, подобие тех, которыми мама раскраивала ткани для шитья. Режущей кромкой служили бритвенные лезвия, какими брился папа. Ничего кроме слабого ожога я не чувствовал. Мама угощала бабая чаем из самовара, он молился. Долго я ходил без трусиков и штанишек, в длинной папиной рубашке, пока не подсохли и не отлетели кровавые корочки.
31
Старшую сестру Розу выкрали замуж. Ночью посигналили в окно карманным фонариком. Роза сбежала замуж с узелком необходимой одежды, умчалась в кабине самосвала, на котором работал её жених Иван. Утром было много шуму в доме.
32
Просыпался я раньше всех в семье. Тихо выходил во двор и играл в свои детские игры. Однажды в рань калитка распахнулась снаружи. Дяденька в бескозырке, моряцкой блузе, тельняшке, во флотских клешах прервал мою игру – подхватил меня сильными руками и поднял над своей головой. Он был очень радостен: «Братишка! Братишка! Валера! Вот ты какой!» Так я узнал, что у меня есть взрослый брат, просто он четыре года служил на флоте. Ожидая моё рождение, он просил родителей в письмах, чтобы меня назвали Валерой, в честь Валерия Чкалова.
33
Дома сёстры со своими подружками. Мне говорят: «Хочешь стать звёздочкой? Я соглашаюсь. На меня одевают фуфайку. Я широко расставляю ноги, развожу руки в стороны и становлюсь «звёздочкой». Все хлопают в ладоши и галдят: «Звёздочка! Звёздочка!» Но тут за шиворот, под фуфайку, обрушивается целая чумичка холодной воды! «Обдурили дурака на четыре кулака!» – хохочут девчонки.
34
Я таскаю с улицы во двор всех бродячих кошек и собачек. Меня ругают. Но вот папа берёт меня на руки и долго несёт туда, где дома вовсе не такие как в нашем посёлке. Вокруг меня хлопочут тётеньки, все они в белом. Кошачий лишай. Дома папа бреет мне голову опасной бритвой. Всё детство, до самой школы, папа обривает мою голову наголо. Папа зовёт меня Кылак, что по-русски означает Ушастик. Уши мои торчали до тех пор, пока меня не научили правильно заправлять их под шапку. А гладить бездомных кошек и собак я отучился на всю жизнь.
35
Мне купили матроску и бескозырку! Форма коричневая, не как у брата. Короткие штанишки поддерживают лямки. На ленте бескозырки написано «СЛАВА», золотятся якоря. Ворот украшен красными пластмассовыми якорями. Папа, мама и я идём в гости к бабушкам. Бабушки живут в другом переулке. Там, перед палисадом маминой мамы, нас с папой и сфотографировал фотограф. Спасибо фотографу! Это очень дорогой для меня снимок!
36
Я уснул на кровати, прислонённой к печи. Самое жаркое в доме место для сна. Уснул прямо в своей новой матроске, уставший от путешествия к бабушкам. А может, папа принёс меня спящего на руках и, не раздевая, уложил в кровать? Проснувшись, я увидел, что пластмассовые якоря на матроске покоробились от печного жара. Было от этого горько-горько.
37
Мама привела меня в женскую баню. Голые тетеньки ругают маму, говорят, что я уже большой! Наверное, папа был в командировке, его бригаду часто отсылали на стройки по всему Уралу. Обычно в баню, мы ходим с папой. Папа поит меня с ложки рыбьим жиром, чтобы я скорее подрос и начал тереть ему спину мочалкой и хлестать веником. Мочалки тогда делались из рогожи, грубых мочальных лент.
38
Воду в дом носили старшие сёстры. Два оцинкованных ведра подвешивались к коромыслу. Вёдра раскачивались при ходьбе и выплёскивали воду на пыльную дорогу или на снег. Вода была далеко, в колонке. Колонка располагалась на улице, у магазина и конного двора. Прибегает как-то Руфа, без вёдер и коромысла. Рёв и слезы: «Шахмардан изрезал Мариам у колонки!» Девочке-подростку увидеть кровавое убийство – только теперь я понимаю, какой стресс испытала сестра. Девушке, гостившей у родных в нашем посёлке, не позволившей ему ухаживать за собой, парень нанёс восемнадцать ножевых ранений! Ему присудили такой срок заключения, что в посёлок Шахмардан никогда не вернулся, умер, не дожив до освобождения.
39
Чтобы попасть из нашего дома на улицу Рыбокоптильную нужно выйти за ворота, свернуть направо, миновать один дом. Если по улице пойдешь направо дойдёшь до магазина и конного двора. Если свернёшь налево, то дойдёшь до Рыбокоптильного завода, попадёшь на базар, попадёшь в город. Там есть и баня, и больницы, и школы. Там ЧТЗ – Челябинский тракторный завод. Мама взяла меня с собой на базар. Я держусь за её подол. Невыносимая жара! На мне только короткие штанишки и сандалики. Я весь чёрный от загара и дорожной пыли. Я спрашиваю маму: «Можно я сниму с себя кожу? Мне очень жарко!» Мама ругает меня за глупость, объясняет, что кожа с тела не снимается. От жажды мама пьёт пиво, а я пью квас. И квас, и пиво разливают из громадных жёлтых бочек на колёсах.
40
На Римму набросились соседские индюки, перепугали сестру. Тогда я узнаю, что в красной одежде, как у Риммы, опасно приближаться к индюкам и быкам.
41
С кем-то из нашей семьи идём по нашему переулку вглубь посёлка. Мне показывают землянку. Эту землянку соорудил наш папа. Когда-то наша семья ютилась в ней, пока не был построен дом, в котором я родился. В землянке живёт русская бабуля, все говорят, что она знахарка-травница.
42
Мы наряжаемся и все, кто оказался дома, идём фотографироваться у окрашенных ворот чужого дома. Никто и не понимает тогда, что на черно-белой фотографии не будет видно цвета ворот. Папины ворота такие же красивые! Просто краска в пятидесятые годы двадцатого века была дефицитом. Самая младшая в семье Рита. На фото она сидит у папы на коленях. У неё кучерявые, чёрные волосы. Похожую на цыганочку, смуглую куколку все любят и балуют.
43
Рита научилась ходить. Первое что она сотворила ходячей – дотопала до обеденного стола и потащила пакет с перцем. Так как она «под стол пешком ходила» перец высыпался ей на лицо, попал в глаза. Рита голосила от боли. Глаза промыли водой. А вот Римма, когда еще я не родился, врезалась в подол бабушки, несущей самовар с кипятком. Её тут же искупали в оцинкованном корыте с прохладным молоком. Молоко было своё. Корову Зорьку пустили на мясо перед моим появлением на свет. Больше коров не заводили.
44
Рая окончила семилетку. Учиться дальше она не стала, устроилась работать на кирпичный завод. На работе она ворочает кирпичи, постоянно рассказывает дома о своей работе. Она всегда весёлая, любит плясать, петь и ходить на вечёрки. Вечёрки устраивались у кого-нибудь на дому. Собирались девушки и ребята, звучали гармони и патефон, молодёжь танцевала парами. Ребята в хромовых сапогах, девчата на каблучках. Как они бойко отбивали чечётку и дробушки!
45
Дома появился патефон. Сбоку у него такая же ручка, как на трещотке моего автомата. Мне доверяют ручкой заводить пружину патефона. Пружина, распрямляясь, крутит диск, на диске грампластинка. По пластинке скользит игла головки звукоснимателя. Патефон играет. Зацикливается какой-нибудь кусоке записи. Звук шипящий, с хрипотцой, но всем радостно, что есть такая техника! Я до сих пор умею подражать голосом старому патефону: «Утомлё-ё-н-н-ное солн-н-н-нце нежно с морем прощ-щ-щ-щ-ща-лось. В этот день ты призналась что нет любви…». Слово любовь я стеснялся произносить до шестнадцати лет! Оно было мне непонятно, ассоциировалось в моём сознании с чем-то строго запретным и тайным.
46
Сёстры впервые берут меня в кинотеатр. Кинотеатр далеко. Много-много народу, все сидят и смотрят на белое полотно. Кинофильм называется «Рита». Название фильма осталось в памяти, потому что мою сестрёнку тоже зовут Рита. Фильм о войне, которая окончилась перед нашим рождением. С экрана, по рельсам, к нам приближается паровоз. Он всё ближе и ближе, всё больше и больше. Вот-вот он раздавит всех и меня. Я громко плачу от страха и ужаса. Руфа, недосмотрев кинофильм, ведёт меня домой.
47
Первый телевизор появился в красном уголке Рыбокоптильного завода. Весь посёлок ходит по вечерам смотреть телевизор. Я тоже хожу. Маленький, стою за спинами больших людей и ничего не вижу.
48
Лучше смотреть кино у соседей! Поселковская мелюзга выпрашивает у родителей по пять копеек и собирается в доме, где хозяева крутят за мелочь кино. Только в школьном возрасте я узнал, что это «кино» было просмотром диафильмов, а аппарат – диапроектором.
49
Медные и серебряные монеты у пацанов мятые, битые чикой. Игра в чику на деньги была самой главной летней игрой в наших переулках.
Ещё мы били жёстку. Жёстка – кусочек козлиной шкурки, к которой прикреплён свинцовый пятачок. Жёстку бьют (? Щёчкой внутренней стороной стопы), кто больше набьёт ударов ногой, тот и победитель. Футболисты подобным образом подолгу играют с мячом.
50
Большие мальчишки ходят на ходулях. Устройство простое: к лёгким, но прочным деревянным рейкам прибиваются опоры для ступней ног. Чем длиннее рейка, чем выше прибиты опоры для ног, тем выше можно стать ростом. Передвигаться на ходулях не сложно, зато идёшь и смотришь на зевак свысока, легко заглядываешь во дворы и огороды через высокие заборы.
51
Я уже ношусь с ватагой соседских мальчишек по посёлку. Большинство их старше меня и выше ростом, но один мальчик мой одногодок. Мне теперь и не вспомнить ни его имени, ни имени его матери, но до шести лет мы вместе играли. Весенняя талая вода заполнила овражки, залила дорогу. Нам нужно преодолеть это препятствие. Решили воспользоваться забором. Повиснув на заборе, перебирая руками, продвигаюсь над лужей. Толи не хватило силёнок, толи не выдержала подгнившая доска забора, но я по грудь очутился в овраге с водой. Мокрый по самые уши заявился к маме. Мама всегда дома, потому что папа зовёт её домохозяйкой. Ещё потому что нас очень много и у мамы есть медаль материнства.
52
Улица Рыбокоптильная разделяла два посёлка, Плановый и наш, Ключёвку. Наш посёлок состоял из домишек-самостроек, кривых переулков. Плановый посёлок весь отстроен из шлакоблока, дома выстроены в линеечку, вдоль ровных улочек. Наш посёлок населён татарами, за исключением нескольких русских семей, а Плановый – это русский посёлок. С одной стороны улицы собиралась «плановская» стайка мальчишек, с другой наша, Ключёвская. Сначала те и другие выкрикивают дразнилки, корчат рожицы, но потом начинается метание камней. Мы в плановских – они в нас. Чей-то камень попадает в голову «плановскому» мальчику, по его лицу течёт кровь. Битва прекращается. Их сторона бежит жаловаться родителям, наши разбегаются по своему посёлку, прячутся по сараям и голубятням от своих и плановских родителей. Мой дружок и я прячемся у его бабушки, в другом конце посёлка. Забираемся на холодную печь, задвигаемся занавеской. К родительским домам возвращаемся с осторожностью и «опосля». У нас наивное детское алиби – мы не кидались камнями, гостили у бабушки моего друга.
53
Посёлок наш, говоря современным термином, был криминальным. Старшие мальчишки втягивали в криминал мелюзгу. Вот мы крадёмся в темноте вдоль забора рыбокоптильного завода. Забор плотный, дощатый. Старшие мальчики остаются за забором, а нас, мелюзгу, направляют через лаз к вагонам на территории завода. В вагонах должна быть рыба, мы должны её «натырить». Товарные вагоны, в которые мы забрались, оказались пустыми. Ничего кроме ящиков с древесной стружкой в них не было. Моим родителя стало известно, что меня поселковская шпана взялась приобщать к «делам». Оградить меня от шпаны, уберечь от воровского пути – стало главной заботой всех моих сестёр, брата, родителей, а так же и причиной переезда нашей семьи из посёлка.
54
Папа всегда заботится о том, чтобы семья была с мясом. Вместо отдыха, уйдя летом в отпуск, с двумя-тремя друзьями он уезжал на заработки в уральские деревни. В деревнях они строили дома, скотные дворы, перекрывали крыши, косили людям сено. Платой за работу было живое мясо. Папа привозил жеребцов, барашков, докармливал их до зимы в своём дворе, а с первым снегом закалывал. Зимы на Урале суровые! Всю зиму мясо хранилось прямо во дворе. Куски мяса просто заливались водой, мясо и вода замерзали, образовывался ледник. Ледник укрывали брезентом, засыпали опилками. Всю зиму топором и ломом из ледника вырубали мясо для еды. Такой вот холодильник пятидесятых годов двадцатого века! Делалась ещё и домашняя колбаса – она висела кругами в холодном чулане.
55
Выхожу во двор. Вижу, как папа со своим другом подвязали моего любимого барашка к перекладине во дворе и снимают с него шкуру. Весь в слезах я слушаю папу и узнаю, что мясо, которое я кушаю, добывается таким вот путём. Мясо после этого я не ел до школьного возраста.
56
Вши! Однажды они проникли и в наш дом. Воевали с ними в ту пору с государственным размахом! Всё домашнее тряпьё и бельё было вывезено из дома на «санитарке» с красным крестом. От старших я слышал что белье «жарилось» и обрабатывалось в каких-то специальных камерах.
57
У нас откармливается жеребец на мясо. Папа в командировке или в больнице. Жеребца необходимо отвести на двор его друга, в другой посёлок. Я отваживаюсь это совершить. Время такое, когда снег ещё не лёг основательно, на дорогах гололёд. Я забираюсь на забор, мама и Руфа подводят к забору жеребца. С высокого забора я перебираюсь на хребет жеребца. Тяжёлые ворота открыты. Я счастлив! Как настоящий джигит восседаю верхом на коне! На моём пути мосток через ручей – лист толстого металла, уложенный на брёвна. Мостик покрыт ледком, жеребец не подкован. Спокойный был жеребец. Мне лет пять, но опыт предков, наверное, передаётся с кровью, я справился с этим делом!
58
Папу положили в больницу. Мы с мамой пришли его навестить. Папа в полосатой больничной пижаме. В больничном городке много деревьев, густой высокой травы. Мне запрещают рвать цветы и травинки, говорят, что от этого можно заболеть. По дороге я видел красивый дом с башней, мама сказала, что это большой магазин. Магазин этот челябинцы и сейчас называют – «Башня».
59
Я в гостях у бабушки Камили, папиной мамы. Бабушка живёт в семье моей тети Сафры и её мужа Тюпая. С двоюродными братьями мы катаемся с ледяной горки. Я сильно ударяюсь об лёд головой. Бабушка Комиля шаманит. Плавит на печном огне, в ложечке, олово, а может, воск. Опрокидывает расплавленную массу в чашу над моей головой. По форме, которую обрела быстро остывающая масса, она читает мою болезнь. Получается, что мой мозг куда-то сдвинулся. Бабушка ниточками обмеряет мою голову по окружности, вяжет узелок. Сильными руками бабушка встряхивает мою голову и опять делает замеры ниточкой. Опять возится с чашкой и оловом над моей головой. Показывает мне мои оловянные мозги, которые уже обрели положенную им форму. Снова вяжет ниточки вокруг моей головы. Во время процедур она читает какие-то заговоры. Мозги мне бабушка поставила на место! Так поставила, что я был годным к лётной службе без ограничений половину своей жизни! Всем нам, детишкам, бабушка сразу вылизывала языком попавшие в глаза соринки. Она прожила почти девяносто лет, не обращаясь за помощью к врачам, и только раз, в сои последние годы, ходила с загипсованной рукой. Руку она сломала, воюя с огромной овчаркой, набросившейся на её маленькую правнучку.
60
Откуда он появился? Скорее всего, я притащил его с улицы. Маленький, рыжий, кривоногий пёс обжил конуру застреленного Шарика. Мама на дворе почистила свежую рыбу для поджарки, а пёс, пока мама готовила сковороду, потаскал рыбу. Мама ругает пса, ругает меня. «Утопи эту невоспитанную собаку! Курей гоняет, цыплят душит!» Мы с товарищем сажаем пёсика в мешок и несём его топить в песчаном карьере. Пса нам жалко. Мы кидаем мешок с пёсиком в воду, плетёмся домой. Во дворе нас встречает пёс: мокрый, трясущийся, кающийся. Пёс виляет хвостом, лижется и скулит. Маме тоже жаль пса, и он остаётся жить во дворе.
61
За посёлком есть трясина. Мы с мальчишками бегаем на это болото, заходим в трясину и прыгаем на ней, как на батуте. Мы не понимаем, что трясина может поглотить нас. Всё вокруг хлюпает, но беды не случается.
62
На песчаный карьер, в котором мы «топили» пса, ходят купаться мальчишки постарше нас. Мы с другом увязались за ними. Только я сбросил одежду на траву, как появилась запыхавшаяся мама. Она сначала отругала меня за то, что я ушёл купаться, но потом стала сама учить меня плавать. Мама учила меня правильно погружаться в воду с головой. В этот день я узнал, что мама в детские годы плавала смелее всех подруг в деревне и переплывала реку Белую, на что не осмеливались её сверстницы.
63
Папа, мама, Саша (Шайхетдин), сидят за столом. Мама не умеет ни читать, ни писать, у папы образование – четыре класса, значит, только Саша может грамотно написать «Заявление» на получение квартиры. Что было в заявление указанно, чего не указано, конечно, я не знаю, но мама твердила: «Стаж укажи – 27 лет, что всю войну папа работал на ЧТЗ и делал танки, что детей семеро!»
64
Я уже такой, что меня посылают с деньгами и большой хозяйственной сумкой за хлебом. В поселковском магазине хлеб весь разобрали и мы, с моим другом, ходили в какой-то дальний магазин. Оба в сапогах, увязая в осенней грязи, что такое асфальт мы и видеть не видывали, завершаем наше путешествие за хлебом. У нашего дома стоит грузовик. Весь скарб из нашего домика погружен на «бортовуху».
65
Из этого вечера почему-то помню только папу и Руфу. Мы сидим на узлах, на борту машины. Я впервые вижу город! Множество электрических огней! Множество многоэтажных домов с освещёнными окнами. Город украшен к празднованию Великого Октября. 1959 год. Мы пересекли весь Челябинск от ЧТЗ до ЧМЗ. Приехали к новому пятиэтажному дому из белого силикатного кирпича, откинули борта грузовика и стали носить скарб на четвёртый этаж.
66
Три комнаты, кухня, туалет с ванной, коридор, две кладовки, балкон и четвёртый этаж! Пахнет краской, белые двери, на розовых, синих, зелёных стенах золотистый и серебристый накат! Матовые плафоны под белыми потолками! С Руфой и Риммой мы бегаем из комнаты в комнату, выглядываем в окна. Так высоко я ещё не поднимался! На крыше противоположного дома светится множество лампочек, Руфа читает: «ВПЕРЁД К ПОБЕДЕ КОММУНИЗМА!» По улице внизу несутся машины, трамваи трезвонят и гремят по рельсам.
67
На следующий день приехали в новую квартиру и мама с Ритой. Мама плакала, ей было не понять, как теперь жить без кур, без огорода. Переживает, что не взяли из старого дома коромысло, не верит, что вода в кранах никогда не кончится.
Запах юности
Не остановишь время, не застопоришь развитие науки, техники. Давно ли я записывал свои юношеские стихи в блокноты шариковой авторучкой, а сегодня мне приходится сканировать весь свой архив, цифровать рукописный материал – вдруг, кому-то из моих потомков пригодится!
В одном из блокнотов нахожу вырезку от коробочки одеколона «Шипр». Одеколон мне дарила Ирина. Она была просто красавицей! Мы дружили с ней короткое время, когда я учился в военном училище. Она нравилась мне ещё в школе, но была на пару лет старше и, в школьные годы, я мог любить её только вприглядку. Ирина отдыхала в Кисловодске и оттуда привезла жениха. Близко его я никогда не увидел. Стою как-то на балконе родительской квартиры, а мимо проезжает свадебный кортеж. Невеста долго машет мне рукой – это Ирина. Разве можно обидеться на неё. Дай бог им счастья!
Сколько же прошло с тех пор времени? Прикидываю – тридцать восемь лет! Я подношу вырезку с названием «Шипр» к носу – ощущаю лёгкий аромат знакомого одеколона. Надо же, запах сохранился тридцать восемь лет! А может, и не сохранился? Может, просто память моя восстановила запах юности?!
https://proza.ru/2011/08/23/962