Паулюс испытывал серьезные проблемы. Пока что они еще не переросли в категорию критических, но поводы для размышлений имелись. Сталинград поглощал его дивизии – лучшие бойцы Германии, идеально подготовленные для быстрой маневренной войны, – перемалывались в тяжелейших уличных боях. Солдаты великолепно обученных и превосходно оснащенных моторизованных дивизий за две недели в поле могли проехать многие сотни километров, помогая всемогущим панцерваффе захлопнуть крышку очередного котла.
В реалиях неприветливого города на Волге те же солдаты зачастую тратили две недели лишь на то, чтобы перебраться с одной стороны улицы на другую. Паулюс отлично понимал невыгодность подобного размена, но не мог делать ничего иного, кроме как бросать в сталинградский пожар свежие связки из лучших подразделений Германии в отчаянной попытке побыстрее разобраться с этим кошмаром.
Частям, держащим фронт в степи, жилось намного лучше, чем «городским» коллегам. Да, многие из них сталкивались с попытками русских ударами извне повлиять на судьбу защитников Сталинграда, но по сравнению с хаосом городских боев условия все равно были курортными. Так, 25 октября офицеры 376-й баварской пехотной дивизии, расквартированной под Сталинградом, смогли себе позволить даже проведение небольшого «Октоберфеста» (в разумных пределах), о чем части, ведущие городские бои, разумеется, даже подумать не могли.
Имелись, тем не менее, свои проблемы и у «степных» частей 6-й армии. На открытом пространстве совершенно не было древесины, и для постройки блиндажей дивизиям приходилось гонять грузовики в захваченные районы Сталинграда – разбирать завалы на строительный материал. Это позволяло возводить какие-то укрепления и даже обеспечивать обогрев, но хороших дров в нужном количестве все равно не хватало, и немцы не смогли организовать банное обслуживание. Солдаты начали покрываться вшами.
1 ноября 79-я пехотная дивизия попыталась атаковать завод «Красный октябрь». Неприятеля встретил шквальный огонь оборонявшихся, поддержанных артиллерией с левого берега Волги. Атака провалилась.
После этого немцы прекратили наступления крупными силами, ограничившись разведкой боем сравнительно небольшими группами. Сталинград выпил слишком много крови из 6-й армии, и та была вынуждена перейти к обороне. Немцы принялись укреплять занятые позиции. Они закрывали бойницы и окна стальной сеткой. В ответ на это красноармейцы принялись приделывать к гранатам крючки, чтобы те цеплялись за сетку.
9 ноября ударили морозы – температура понизилась до минус 18 градусов. На солдат вермахта холод действовал сильнее, чем на русских – «зимняя форма», по грустным воспоминаниям одного из немцев, часто отличалась лишь белым цветом ткани. Но пришедшая в Сталинград зима доставляла серьезные неприятности не только захватчикам. Наиболее серьезной проблемой Чуйкова стало замерзание реки. По завершении оно сулило серьезные тактические барыши, но Волга звалась великой рекой не просто так – схватиться льдом в мгновение ока она не могла.
Льдины сталкивались с громким треском, налезали друг на друга и шипели, превращаясь в ледяную кашу. Эти звуки были слышны далеко от берега, и немцы, понимающие, какие проблемы это означало для русских судов, сосредоточили весь артиллерийский огонь на переправах. Речные коммуникации, эти важнейшие артерии, по которым поступали необходимые для обороны пополнения, боеприпасы и пища, замедлили перекачку свежей крови для нужд 62-й армии. Не исчерпай неприятель наступательный порыв, это могло бы грозить серьезнейшими неприятностями для зажатых на узких полосках земли соединениях Чуйкова.
Сами бои не стали менее яростными – сократились лишь масштабы. По-другому в городской застройке быть попросту не могло, и мясорубка продолжалась на уровне рот и штурмовых групп. Немцы по-прежнему пользовались преимуществом в артиллерии, засыпая советские позиции градом снарядов. Регулярность обстрелов и скученность уличных боев давали русским шанс усложнить немцам жизнь, и они его не упустили. Красноармейцы долгое время наблюдали за неприятельской системой сигналов, методично занося ее на бумагу. В результате они использовали трофейные ракетницы, и, правильно воспроизведя нужную цветовую последовательность, заставили артиллеристов вермахта обрушить огненный шквал на позиции собственных войск.
Условия Сталинграда делали свое – в ноябре стартовала массовая волна немецких перебежчиков. Теперь уже некогда вышколенный неприятель был вынужден выпускать гневные приказы, расстреливать на месте трусов и паникеров и пополнять ряды штрафных подразделений. Дисциплина в армии Паулюса неумолимо катилась вниз.
Понимая, что еще чуть-чуть – и ситуация окончательно выйдет из-под контроля, командование 6-й армии решилось на последний рывок. Немцы попробовали устроить решительное наступление сразу по всем направлениям. Для этого Паулюс смог выделить шесть пехотных дивизий, пусть сильно прореженных, но зато усиленных четырьмя свежими инженерными батальонами. 11 ноября воздух Сталинграда заполнился самолетами Рихтгофена – бомбардировщики усердно перепахивали и без того разрушенный город. Сразу после бомбежки в бой пошла немецкая пехота.
Звуки боев раздавались по всему Сталинграду – неприятель явно намеревался покончить со всеми оставшимися у русских плацдармами и наступал практически по всем важным направлениям. Удар вышел довольно сильным, и противнику удалось завладеть рядом ключевых позиций, но советские войска сумели их вернуть в результате яростных контратак. Некоторые части РККА были отрезаны от основных сил уже не первый день и испытывали серьезную нужду в продовольствии и боеприпасах. Они снабжались ночью с помощью тихоходных бипланов У-2, но даже такой самолет не мог обеспечить ювелирно точечный сброс груза – многие контейнеры разбивались при ударе о каменно-кирпичные развалины.
На следующий день 62-я армия попробовала провести ряд атак в районе завода «Баррикады», но наступающие русские наткнулись на ураганный артиллерийский огонь и были вынуждены вернуться в укрытия. Обстрел не был оборонительной мерой – неприятель готовил новое наступление. Гаубицы вермахта надрывались около полутора часов, после чего немцы предприняли атаку крупными силами пехоты. Войска Паулюса явно рассчитывали на еще один прорыв к Волге, но ценой невероятного напряжения и крупных потерь красноармейцам удалось отбить все попытки и закрепиться в каких-то 70 метрах от берега.
Доставлять пополнение и припасы становилось все сложнее – прибрежная зона уже успела покрыться довольно прочным льдом, который постоянно приходилось разбивать. Для вызволения застрявших при подходе к берегу судов дежурили специально выделенные команды спасателей, вооруженные ломами. Выскакивая на помощь из укрытий на берегу, они старались как можно быстрее приступить к работе – каждая минута промедления была на руку люфтваффе и артиллеристам вермахта.
Паулюс возился в Сталинграде уже более двух месяцев. Время, отпущенное на летнюю кампанию, осталось позади, а Кавказ с Батуми все еще продолжали маячить где-то вдалеке. Сам факт того, что 6-я армия топталась на месте, не в силах окончательно закрепиться на Волге, ставил под угрозу цели всей кампании. Никто уже не думал об овладении Кавказом в этом году – более-менее нормальные действия в его зависимых от погоды предгорьях теперь были возможны только в мае 1943 года, для чего требовалось взять проклятый город.
Командующий 6-й армией находился не в лучшем состоянии. Врач предупредил Паулюса, что тому грозит нервный срыв, избежать которого он мог единственным способом – овладев Сталинградом. В отчаянии командующий приказал пополнять пехотные части танкистами, оставшимися без машин. Командиры панцерваффе, привыкшие к своей избранности, а также обласканности командованием (как-никак, острие блицкрига), вначале не поверили своим ушам. Они пытались отговорить Паулюса, но это было бесполезно – приказ не отменили. Тогда танковая элита Рейха предприняла все возможные и невозможные усилия, чтобы отправить на передовую второстепенный персонал вроде поваров, санитаров и писарей, но не опытных членов экипажей. Впрочем, танкист действительно являлся ценным специалистом, так что в определенной правоте им не откажешь.
Но и Паулюс гнал всех в пехотные роты не от пустой блажи. По оценкам его штаба на середину ноября, чуть менее половины батальонов 6-й армии были полностью небоеспособны, а во многих ротах оставалась лишь четверть от списочного состава. Их объединяли, сращивали, но боевая численность войск неуклонно продолжала падать, причем сокращались в первую очередь именно боевые соединения, непосредственно ведущие бой батальоны.
В таких условиях напрашивалось крупное, серьезное контрнаступление советских войск, и русские начали готовить его задолго до того, как немцы стали задумываться о подобных материях. Родившийся в десятых числах сентября замысел Жукова и Василевского был прост и понятен – в Сталинграде вести оборонительные бои, параллельно готовя крупное наступление на флангах. Ударить следует подальше от города, чтобы неприятель не смог маневрировать имеющимися силами и отражать атаки. Все готовить тщательно и в строжайшем секрете.
Операция по окружению частей 6-й и 4-й танковой армий противника под Сталинградом получила кодовое название «Уран».
Прорывать фронт собирались в местах расположения румынских частей, являвшихся слабейшим звеном в неприятельской обороне. В степи, почти лишенной путей сообщения, крупное наступление немцы считали маловероятным, потому и разместили там не слишком многочисленных и плохо вооруженных союзников. Стыки между румынскими ротами могли составлять от 600 до 900 метров. Обнаружить их не составляло труда, устроив ночную стрельбу на переднем крае обороны.
Главный удар предполагалось нанести в 150 километрах на северо-запад от Сталинграда – из района городка Серафимович, что располагался на правом берегу Дона. Там у РККА имелся плацдарм, который румыны (3-я армия) так и не смогли захватить. На севере у советов готовилась к бою и вторая группировка, атакующая километрах в тридцати южнее по Дону – ее целью был 11-й армейский корпус генерала Штреккера, имеющий достаточный ударный потенциал, чтобы создать наступающим русским серьезные проблемы. Правый фланг Паулюса также не оставался без внимания – южнее Сталинграда предполагалось еще одно наступление. Все группировки должны были сойтись в одном пункте, коим являлся городок Калач-на-Дону. Успешное соединение означало бы, что гигантская ловушка захлопнулась.
Началась лихорадочная, но крайне секретная подготовка. Пришли в движение транспортные системы всего Союза, массы людей, боеприпасов и техники. Все это перегруппировывалось в тылу и направлялось на южные фронты. Резко возросла нагрузка на прилегающие к южной части Волги железные дороги – в сутки по полотну проходило более 1300 вагонов. Сокрыть накопление таких сил было грандиозной задачей, но ее решение увенчалось успехом – немцы не заметили перемещения всех грандиозных масс пехоты и предметов снабжения, включая даже танковую армию и отдельные мобильные корпуса. Пусть советские танковые армии в целях повышения управляемости были сильно меньше и по численности равнялись немецкому танковому корпусу (а корпуса – дивизиям), этого все равно было достаточно для удара.
Для запутывания противника активизировалась РККА под Москвой. Армии Воронежского фронта получали приказ готовить лодки и наводить переправы, хотя их вообще не предполагалось задействовать в операции. Те же войска, что должны были наносить настоящие удары, занимались демонстративным возведением оборонительных позиций. Через Дон построили 17 ложных мостов.
На Ржевском выступе была подготовлена операция «Марс», споры о сущности которой ведутся до сих пор. «Марс», начавшийся 25 ноября (спустя неделю после начала наступления под Сталинградом), провалился – советская сторона не добилась никаких успехов, понеся безвозвратных потерь почти в 2 раза больше, чем противник. Хотя впоследствии ее представляли в качестве отвлекающей, наряд сил для операции «Марс» был слишком значительным, чтобы принять подобные тезисы. «Марс» захлебнулся по прозаической причине: податливых румын в этом секторе не было. Однако части вермахта под Ржевом оказались серьезно потрепаны, а о переброске резервов на юг пришлось забыть.
Штаб Паулюса всерьез угрозу окружения не воспринимал. Сама идея отсечь 6-ю армию фланговыми ударами была довольно очевидной, но общий ход войны, где РККА пока не одержала ни одной сокрушительной победы, и неудачные атаки советских армий на левом фланге все крепче убеждали немцев, что подобное окружение лежит за пределами возможностей русских. Это было довольно самоуверенно, хотя и отвечало тогдашним реалиям войны на востоке, но времена на Остфронте менялись.
Совершенно другое отношение к возможному наступлению было у союзников Паулюса, в частности, у 3-й румынской армии (держащей левый фланг), которая не могла не заметить накопление сил РККА напротив своих позиций. Командующий армией генерал Думитреску в конце октября принялся обрывать телефоны штаба 6-й армии, но немцы редко когда воспринимали союзников иначе, чем низкокачественное пушечное мясо, и румынские тревоги игнорировались. У Паулюса была куда более насущная проблема – Сталинград. Кроме того, Думитреску свято верил, что русские обязательно попробуют подгадать наступление к 7 ноября – 25-й годовщине Октябрьской революции, и все время ссылался на эту дату. После того, как ни 7, ни 8, ни 9 числа ничего не произошло, все дальнейшие предупреждения румын потеряли для немцев всяческую ценность.
Советские командующие, разумеется, и не думали подгадывать действия под знаменательные даты – их заботила в первую очередь эффективность предстоящего наступления. Это, впрочем, не означало, что подготовка к нему велась спокойно и размеренно – напротив, в первой половине ноября концентрирующимся войскам сильно мешала переменчивая погода. Части то вязли в грязи, то мерзли под ледяными дождями. Будущая победа ковалась в весьма суровых условиях.
12 ноября повалил снег. Если до этого он шел лишь периодически, то теперь падал густо и красиво. Эту красоту решили использовать разведгруппы – облаченные в белоснежные маскхалаты, они отправились в длительное турне по тылам противника. Удалось захватить немало языков, что позволило выяснить весьма показательные подробности. Неприятель понимал, что он тут надолго, и принялся массово сооружать долговременные укрепления. В расположении армии Думитреску командование отправило почти весь полученный от немцев бетон и арматуру в тыл. Румыны совершенно проигнорировали нужды передовой, предпочтя соорудить неуязвимый для артиллерийского обстрела штаб. Впрочем, русским это было лишь на руку.
Наступил назначенный срок – 19 ноября. Фронт, проходящий по Волге и Дону, приготовился к кульминации одного из крупнейших и яростнейших сражений в истории. Друг напротив друга замерли два миллиона человек. Пребывали в готовности орудия, махины танков и ряды советской пехоты. Наготове были организованные русским командованием 119 полевых госпиталей с 62 000 коек.
Начинала представление, по традиции, артиллерия. Год назад под Москвой каждая советская армия имела в среднем по 590 орудий и минометов. Под Сталинградом это количество довели до 1070. Все эти артиллерийские мощности последовательно концентрировались на участках прорыва. Под Сталинградом русские опробовали новый прием – артиллерийское наступление. Суть его состояла в массированном огневом налете, который полностью деморализовал занимавшие передний край войска неприятеля. Затем орудия занимались непосредственной поддержкой атаки танков и пехоты, а после сопровождали атакующие массы в глубине территории противника. Нехитрый на первый взгляд порядок действий требовал высочайшей выучки и координации, пока что получалось далеко не все из задуманного, но это был серьезный задел. Формировалась «визитная карточка» будущей, победоносной РККА – ни с чем не сравнимый артиллерийский шквал беспрецедентной силы.
К началу наступления на трех фронтах, задействованных в операции «Уран», было сосредоточено более 8 миллионов снарядов и мин. Для понимания масштабов – вся армия Российской империи непосредственно перед Первой мировой войной имела чуть более 7 миллионов снарядов различных калибров. Позже 19 ноября не просто так объявили Днем артиллерии. С берегов Волги на румынские и немецкие позиции был готов обрушиться настоящий тайфун – артиллерийский удар, равного которому еще не знала история Второй мировой.
В 7:30 утра на позиции неприятеля на участках прорыва к северу от Сталинграда налетел адский ураган. В нем участвовало 11 000 орудий, минометов и «Катюш». Каждую минуту производилось не менее 5-6 тысяч выстрелов. Не успели артиллеристы отстрелять и половины предназначенных под первый налет снарядов, как неприятель стал оставлять позиции, переходя вглубь обороны. Орудия, минометы и катюши перенесли огонь вслед за ним. Обстрел вышел настолько сильным, что были разбужены офицеры 22-й танковой дивизии вермахта, находившиеся в 40 километрах от места прорыва.
В наступление бросились танки и пехота. Позиции ошеломленных румын были прорваны в течение нескольких часов. Тут же, в глубине обороны, находились немецкие части, призванные укрепить оборону ненадежных союзников. Они попытались исправить положение отчаянной контратакой, но потерпели неудачу и были в итоге раздавлены советским танковым катком.
В штабе Паулюса о происходящем узнали только в 9:45. Принимая во внимание количество задействованной русскими артиллерии и темпам продвижения советских войск, высшие офицеры 6-й армии отнеслись к новому наступлению относительно серьезно, но не спешили бросать туда все наличные силы. В Сталинграде по-прежнему продолжались уличные бои, в том числе с использованием танковых дивизий, которые, по идее, должны были мчаться на всех парах к участкам прорыва. Немцев ввели в заблуждение предыдущие неудачные наступления Красной армии на все том же левом фланге – если вермахт отразил те атаки, то справится и с этими.
К одиннадцати утра на помощь румынам был отправлен 48-й танковый корпус и один из полков 44-й пехотной дивизии. Основная проблема заключалась в том, что большинство телефонов на участках прорыва было или захвачено, или разбито огнем артиллерии, и никто не мог точно сказать, что происходит. Информация всегда следовала с запозданием на несколько часов, что имело фатальные последствия.
Основная ударная сила, посланная на ликвидацию прорыва – 48-й танковый корпус – не был полнокровным. Имелись проблемы как с горючим, так и с насыщенностью бронетехникой, из двух дивизий корпуса одна имела слишком мало исправного вооружения, другая и вовсе была румынской. А сражаться корпусу предстояло со свежей 5-й танковой армией, которая была эквивалентна укомплектованному по полному штату немецкому танковому корпусу, коим изрядно потрепанный 48-й, разумеется, не являлся. Неудивительно, что попытка заткнуть советский прорыв с треском провалилась, причем позже, объясняя неудачу, немцы массово прибегали к совершенно нелепым оправданиям, самым смехотворным из которых оказалась история с погрызенной мышами танковой проводкой. Остатки корпуса пробились на запад, а его командир пошел под арест.
На пути наступающих оставались только румынские части, которые уже массово бежали. Персонал штабов и офицеры в ужасе бросали в автомобили попавшие под руку документы и личные вещи, после чего легковушки и грузовики исчезали из виду. Вслед за ними тянулись ряды мерзнувшей, но возбужденной пехоты, стремящейся как можно быстрее скрыться из района боевых действий.
Советские танковые колонны тем временем двигались на юг, к заветному Калачу. Весь день в степи продолжал стоять холодный, пропитанный неприветливой сыростью туман. Густой стеной валил снег, осложняя ориентирование. Видимость была настолько отвратительной, что командиры вели танки по компасам. Не помогали даже взятые проводники из эвакуированных ранее местных жителей – Т-34 передвигались по туманной степи, как по безбрежному северному океану. Мехводы не видели абсолютно ничего, и танки периодически бросало с одной кочки на другую, что приводило к многочисленным травмам. Самой распространенной был сильный ушиб или перелом руки. Головы, к счастью, хоть как-то защищали мягкие шлемофоны. Экипажи стискивали зубы, и колонны продолжали двигаться вперед.
В условиях сильнейшей метели советские танки наткнулись на посланный румынам 48-й танковый корпус вермахта. Контрудар немцев пришелся на 1-й танковый корпус из частей наступающей 5-й танковой армии. Встречный танковый бой кипел более суток, закончившись разгромом неприятельского корпуса. Другие части 5-й танковой тем временем продолжали двигаться дальше.
Было уже пять вечера, а немцы все еще не осознали истинных целей русского наступления, переживая максимум за железнодорожную ветку в степи. Советские танки мчались через метель и туман еще 17 часов, все туже затягивая удавку на шее 6-й армии. Только тогда неприятель прекратил активные боевые действия в Сталинграде и начал массовую переброску на север танковых и моторизованных частей. Приказ сильно запоздал. Мало того, осуществить его в мгновение ока не имелось даже теоретической возможности. Активизировался и притихший было Чуйков – активные контратаки 62-й армии не давали немцам свободно маневрировать соединениями.
20 ноября настало время нанести удар на юге. Еременко откладывал начало наступления до 10 утра – пытался выгадать погоду получше. Наконец, командующий фронтом решил, что дальше тянуть нельзя, и наступление началось. И вновь заговорили тысячи орудий, засвистели мины и завыли эрэсы. Через 45 минут артиллерийской подготовки в атаку ринулись советские войска – удар пришелся на 4-ю румынскую армию. Русские знали о сомнительных качествах немецких союзников ничуть не хуже генералов вермахта и последовательно били в наиболее уязвимые точки. Оборона румын не выдержала, и наступающие вышли на оперативный простор. Советские группировки уверенно двигались на сближение друг с другом.
На севере тем временем доживала последние дни 3-я румынская армия. Русские практически безнаказанно продвигались на танках по румынским позициям, вызывая лишь священный ужас и отдельные робкие попытки остановить продвижение. Некоторые командные пункты были покинуты неприятелем насколько спешно, что ворвавшиеся советские пехотинцы обнаруживали в блиндажах кипы разбросанных штабных бумаг и теплую офицерскую одежду – вражеские штабисты бежали без нее. В ветреной, морозной степи им можно было только посочувствовать.
Немцы суетно пытались сделать хоть что-то, организовывая одну отчаянную контратаку за другой, но «Уран» был подготовлен намного лучше предыдущих попыток. Все старания отдельных подразделений замедлить продвижение советских войск неизменно натыкались на стену огня и стали, и после скоротечного успешного боя русские двигались дальше.
Только утром 21 ноября Паулюс понял, что происходит не очередная попытка косвенно помочь обороняющимся в Сталинграде войскам и не неумелое поползновение отогнать немцев от Волги, и что кипящие к северу и югу от города сражения вовсе не являются боями местного значения. Командующий 6-й армии начал подозревать страшное – прямо здесь и сейчас происходит окружение всей действующей в Сталинграде и окрестностях группировки, и каждый час его бездействия русские умело и энергично тратят на забивание гвоздей в крышку его, Паулюса, гроба. Да, он ждал наступления советских войск, но и в страшном сне не мог подумать, что оно может оказаться насколько удачным. РККА использовала тактику танкового блицкрига почти так же успешно, как и вермахт – а этого после двух победоносных летних кампаний никто не мог себе даже представить.
При первом же серьезном взгляде на ситуацию становилось ясно – любые дальнейшие попытки остановить удары русских контратаками будут только лишней тратой и распылением сил. Советские войска успели добиться слишком больших успехов, а подвижные части 6-й армии, которые теоретически могли что-то с этим сделать, были слишком разбросаны, да и боеготовность их была далеко не стопроцентной. Чтобы собрать имеющиеся силы в кулак и иметь возможность эффективно действовать, Паулюс отдал приказ об отступлении за Дон.
Что же до Калача-на-Дону, этого важнейшего коммуникационного пункта с бесценным мостом, то немцы считали его настолько удаленным от фронта, что оборона городка абсолютно не организовывалась. Тут находились ремонтные части, зенитная батарея люфтваффе и полевая жандармерия, которая могла стоять у шлагбаума с важным видом, но не отражать танковые атаки. Смутно что-то подозревать в Калаче стали утром 22 ноября – занимающие его части уже несколько дней слышали пушечную канонаду, но прежде все русские наступления кончались неудачей, и сам факт стрельбы для тыловиков мало что значил. Вечером до них дошли сведения о прорыве на юге и разгроме 4-й румынской армии, но о том, что на них с двух сторон несутся мощные ударные группировки, засевшие в Калаче немцы не могли подумать.
Ночью к драгоценному мосту приблизился один из советских авангардов – 5 танков, броневик и 2 роты моторизованной пехоты. Командир русских пошел на хитрость – Т-34 шли демонстративно спокойно и с включенным ходовыми огнями. Охрана моста не могла даже предположить, что в таком глубоком тылу могут появиться танковые части противника, и решила, что к ним подходит одно из подразделений, вооруженных трофейной советской техникой. Когда обман раскрылся, было уже поздно – взревев моторами, танки бросились вперед. Охрану или расстреляли, или переехали – важнейший мост целым и невредимым достался русским.
Следом за мостом был взят и Калач. После этого соединение двух фронтов в степи было лишь делом техники – ориентируясь по зеленым ракетам, части нашли друг друга и замкнули кольцо окружения.
Немцы продолжали отходить к Сталинграду, дабы не быть разбитыми в степи по частям. Настроение у всех было мрачное – оказались в котле где-то в паре шагов от Азии. Тем не менее, части вермахта уже попадали в окружение в январе-феврале этого же года (Демянский котел) и были успешно оттуда спасены – поражение обернулось победой. В свете этого многие из окруженных не осознавали происходящего в полной мере, считая, что все проблемы решаемы и отовсюду есть выход.
Советский удар отрезал многие подразделения от своих тыловых частей. Немцы испытывали серьезную нехватку лошадей, что доставляло им определенные проблемы. В некоторых местах они использовали русских военнопленных – самых здоровых запрягали в телеги, а остальных оставляли за колючей проволокой. Обессиленные, те погибали от голода и мороза – так, в лагере под селом Вертячим до прихода советских войск дожило всего 2 человека из 98.
Те немецкие части, что отступали недостаточно резво, были жестоко биты – так, в 376-й пехотной дивизии после нескольких дней арьергардных боев оставалось немногим более 4200 человек. Зализывая раны на ходу, дивизия спешно переправилась через Дон и присоединилась к корпусу генерала Штреккера.
Немцы спешно отступали через покрытую снегом и застилаемую ревущей вьюгой степь. Тут было еще хуже, чем под Москвой – если там имелись хоть какие-то перепады местности в виде засечных лесов, высаженных еще при Иване Грозном, то тут поверхность была гладкая, как стол. Несмотря на уроки прошлой зимы, процент насыщенности теплой одеждой в вермахте возрос не сильно.
В Акимовске, где находился наиболее удобный в данной ситуации мост через Дон, случилась давка. Каждое подразделение стремилось переправиться быстрее других, раздавались крики, грязные ругательства, регулярно вспыхивали драки. Раненых топтали насмерть, офицеры угрожали друг другу оружием. Некоторые плевали на все и пытались перейти реку по льду. Время от времени очередной немец попадал в полынью и с коротким вскриком скрывался под водой, и шансов выбраться было мало – все думали не о взаимопомощи, а о том, как бы перебраться на левый берег. Проклятие лета 41-42 годов, довлеющее над РККА, добиралось и до вермахта – только под морозной вьюгой и ударами советских войск его солдатам было еще хуже.
Под угрозой уничтожения исчезла хваленая немецкая педантичность и стремление к порядку – организовать переправу нормально так и не удалось. На левом берегу скапливались толпы солдат из совершенно разных частей. Оставшись без управления, они принялись самостоятельно искать еду и хоть какое-то укрытие от пронизывающего до костей ветра. Каждая встреченная деревня подвергалась тотальному досмотру и разграблению – теперь делать подобное было сложнее, ведь первая волна «реквизиций» прошла еще летом, но что-то, да находилось. Орды брали штурмом продовольственные склады – набивая ранцы консервными банками, солдаты старались хоть как-то подстраховаться от грядущей неизвестности.
И все же одна форма организации оставалась. Немцы все еще помнили, что они немцы, поэтому слаженно занимали все балки, ценившиеся в открытой степи на вес золота. Солдаты вермахта держали эффективную оборону от союзных румын, вынуждая тех разбивать лагеря в открытом поле. Единственное, что могло вызывать такое поведение, так это обилие смертей от переохлаждения и взаимную ненависть, что было только на руку наступающим русским.
Грабеж складов был еще проще за счет того факта, что тыловики, заслышав об окружении, бежали еще быстрее. Немцы вели себя немногим лучше презираемых ими румын. О раненых уже давно не думали – в Песковатке перед госпиталями стояли застрявшие в мерзлой грязи грузовики, забитые искалеченными людьми. Водители, бросив все попытки вытащить машины, уже давно шли пешком в Сталинград. Перестали хоронить мертвых – максимум, что могли сделать с телами, так это оттащить на обочину, если они мешали движению.
Так как работа госпиталей была практически парализована, раненых старались оставлять в строю, если те хотя бы могли ходить. Даже обморожение не последних стадий ничего не значило – пострадавшему давали мазь с бинтами и отправляли обратно в свою часть. Раненых в голову или живот просто относили куда-нибудь подальше, дабы те не влияли на боевой дух. Оставшиеся в компании таких же несчастных, они медленно умирали.
Как-то лечили только ходячих легкораненых – те могли быстро вернуться в строй, да и занимали места гораздо меньше, чем тяжелораненые на носилках. Там, где еще могли проводить относительно сложные операции, сокращалась доза обезболивающего, а ампутированные конечности небрежно бросались в ведра. О дезинфекции помещений забыли – максимум, что грозило залитому кровью полу, так это небрежное протирание шваброй раз в 2-3 часа.
С каждым днем на улице становилось все холоднее. Это создавало серьезные неприятности для отступающих немцев. Помимо опасности замерзания насмерть, имелись и не настолько очевидные особенности. Например, артиллерийский огонь стал намного опаснее – теперь поражающим элементом были не только осколки мин и снарядов, но и замерзшие комья земли, оставлявшие подчас ужасные раны. Кроме того, чем дальше, тем сильнее замерзали реки – еще немного, и это бы намного усилило позиции 62-й армии в Сталинграде. Отступающие немцы могли получить сильный удар в тыл – Дон как естественная преграда с каждым днем терял свое значение. Первые советские пехотные части перешли его по льду уже в ночь на 24 ноября.
В эти дни к русским попадало множество пленных – за время невеселых летних боев и осенней грызни за город красноармейцы успели отвыкнуть от таких картин. Понуро бредущие массы в серых шинелях вызывали у бойцов РККА радость и веру в собственные силы. Впрочем, та живо сменялась праведной злобой, когда на пленных в изобилии обнаруживалась демонстративно гражданская одежда, явно отобранная у мирного населения. Немца, нацепившего для согрева старушечий платок или шерстяные чулки, могли ожидать абсолютно любые последствия.
Большинством пленных занимались следующие за наступающими войсками работники НКВД. Они заходили в казачьи станицы, устраивали перекрестные допросы, анализировали информацию и вычисляли коллаборационистов. Для многих устраивались казни – в основном им подвергались выдававшие немцам агентов НКВД и украинские националисты, охранявшие лагеря с советскими пленными.
Командование 6-й армии пока что не получало распоряжений из Берлина. Популярным среди генералитета мнением была идея прорыва. Теперь, когда подразделения были собраны в единый кулак, их можно было спасти сильным ударом на запад. Но эта мысль имела и свои недостатки – Паулюс понес серьезнейшие потери, а снабжения не было. Марш через холодную, продуваемую ледяными ветрами степь, под ударами советских танковых групп и авиации мог закончиться крайне печально. С другой стороны, перспектива оставаться в неприветливом Сталинграде и ждать гибели от недостатка еды тоже не казалась хорошей (голая степь и несопоставимая численность войск, которые будет намного труднее снабжать – все было намного серьезнее, чем в Демянском котле).
Наиболее решительные командиры настаивали на прорыве, будучи свято уверены, что в этом они совпадают с берлинским командованием, и следует начать подготовку до того, как сверху придет формальное разрешение. Штаб Паулюса назначит датой предполагаемого прорыва 26 ноября. Немцы принялись уничтожать все ненужное – повсюду пылали гигантские костры из поврежденной бронетехники и автотранспорта. Горели средства связи, шанцевый инструмент, документы и даже часть продовольствия – о последнем солдаты и офицеры вермахта еще горько пожалеют.
Наиболее решительными выглядели действия командира 51-го армейского корпуса генерала Зейдлица. Как только были получены распоряжения избавиться от лишнего груза, он первый подал пример, без раздумий бросив в костер свои чемоданы, архив и даже личные вещи. Генерал оставил себе только надетую в тот самый момент форму. После этого по корпусу прошла волна остервенения, с которым вдохновленные поступком командира солдаты и офицеры усердно жгли все, что казалось им лишним.
Чуть ли не сразу после этого из Берлина прислали приказ – попыток прорыва не предпринимать, оставаться на позициях между Волгой и Доном, держать оборону. Можно представить себе чувства немецких солдат и офицеров. Только что все эти люди своими руками уничтожили львиную часть не таких уж и бесполезных при долговременных позиционных боях пожитков, а теперь выясняется, что они тут надолго.
Рано утром 27 ноября немцы взорвали последний имеющийся в их распоряжении мост через Дон, и 6-я армия оказалась заперта между двумя реками. В ходе советского наступления в котел попали 22 дивизии 6-й и 4-й танковых армий (из них 3 танковые, 3 моторизованные и одна кавалерийская, принадлежавшая румынам), а также 160 отдельных подразделений, среди которых оказались в том числе и итальянские вспомогательные части, а также большое количество коллаборационистов. В окружении попало, по различным оценкам, от 280 до 330 тысяч человек. Помимо этого, были наголову разгромлены 2 румынские армии.
Берлин обещал Паулюсу, принявшему командование над всеми окруженными подразделениями, воздушный мост и возобновление весной наступательных операций. На словах это выглядело намного лучше, чем прорыв через неприветливую степь с неизвестным исходом, но снабжать такое количество людей по воздуху было просто невозможно – с учетом операций в Северной Африке и нужд других фронтов, у люфтваффе просто не имелось достаточного количества транспортных самолетов.
Глава люфтваффе созвал высших офицеров ведомства и поинтересовался их мнением по данному вопросу. Паулюс просил 700 тонн грузов в сутки, Геринг снизил их до 500 тонн, но ответ генералов был жестким – 350, и ни каплей больше, да и то, если сильно повезет. Подобные результаты рейхсмаршала не смутили, и тот бодро отрапортовал Гитлеру, что с воздушным мостом все будет хорошо. Стоит ли говорить, что в реальности показатели были намного меньше даже вышеупомянутых 350 тонн.
Нельзя сказать, чтобы действия Берлина сводились только к приказам держаться на занимаемых позициях. 27 января на южный театр военных действий прибыл фельдмаршал Манштейн, славившийся своими способностями и казавшийся лучшей кандидатурой на роль спасителя Паулюса. Он возглавил только что созданную группу армий «Дон» – задачей прославленного полководца было прорубание сухопутного коридора, что позволило бы решить проблемы со снабжением и не уходить с берегов Волги. А там, после зимы, немцы бы «что-нибудь, да придумали», как они это сделали в прошлом году.
Начинался заключительный эпизод Сталинградской битвы.
Перенесено силами сообщества cat_cat с сайта fakel-history.ru.
https://vk.com/fakel_history — паблик Факела в ВК.