Лена, пухленькая милая женщина лет сорока, выпрямив спину, сидит напротив. Теребит в руках бумажку. На ее сомкнутых коленях — аккуратный рюкзачок с игрушкой на замке. «Прикрывает живот. Смущается. Тревожится. Еле дышит», - сочувственно отмечаю я.
Привет, я психолог Панин. Сегодня расскажу о том, как выглядит моя работа изнутри.
«У меня муж пьет», - начинает женщина, - «Уже неделю. Это не первый раз. Хочу понять причину, что с ним происходит. Может, я что-то не так делаю?!».
Дышу как Лена. Полуосознанно повторяю ее движения, позу, мимику Становится страшно и тоскливо. Проверяю свою догадку: «Лена, что Вы сейчас чувствуете?». «Не знаю», - начинает тихо плакать. Торопливо вытирает потекшую тушь.
Лена и правда не знает, что чувствует. Да и как может быть иначе, если никого за ее сорок лет не волновал этот вопрос?
Маме были важны ее оценки в школе и успеваемость в музыкалке, папе — во сколько она пришла домой. Мужу — бутылка. Сама Лена, целиком, без оценок, достижений и пользы, никого не интересовала.
А значит, ее чувства — лишнее и неприятное дополнение. Когда окружающие безразличны, незачем чувствовать. Есть только скручивающий в клубок стыд.
Я знаю, что сейчас в очередной раз сам чуть не расплачусь. Вспомню свое детство и безграничную прорву одиночества, посреди которой я, такой маленький. Возможно, вспомню рыжего кролика, моего друга. Как я его двое суток спасал от чумки, спал рядом, а он умер. Я его потом долго не хоронил.
Минут через сорок Лена впервые осмелится на меня посмотреть. Я начну смущаться, как всегда. Возможно, мы немного помолчим, и будет щекотать живот от трогательного тепла. А потом нужно будет прощаться. Я забуду о Лене сразу же, как придет новый клиент. Возможно, вспомню перед сном, когда уловлю в теле пронзительную грусть.
Привычный мир Лены рушится. Это больно. Сегодня она узнает, что спасти мужа - не в ее силах.
Если он сам не решит бросить пить, то скорее всего умрет. И это его выбор. А если решит, то тоже без гарантий. Только пять процентов алкоголиков уходят в длительную ремиссию. Остальные допиваются до смерти с различными вариациями — инсульт, инфаркт, отек головного мозга, цирроз, алкогольная травма.
А потом Лена будет жаловаться мне о том, что ее муж всю свою жизнь посвятил бутылке. Она ему дороже, чем дети.
Эти жалобы никак не коснутся моих чувств. Я спрошу, как она сама позаботилась о себе.
Лена признается, что контролирует и грызет мужа. Живет этим контролем. Я осмелюсь на провокацию: "Перестань грызть мужа. Лучше пей вместе с ним!"
И тогда впервые в ее теле появится злость. Нет, не больная и поскуливающая обида, которая вместе с виной слепляют двоих несчастных навечно.
Это будет настоящая, здоровая злость. И возможно, Лена отыщет слова, которые не досказаны алкоголику, а может быть влетит мне.
Когда она разозлится, я буду радоваться и улыбаться. Потому, что теперь у нее есть силы, чтобы вынести правду. Я скажу ей, что она тоже, как и ее муж, смертельно больна.
Ее муж молится бутылке, отдавая ей всю свою жизнь. А Лена молится пьянству мужа. Вздыхает с облегчением, когда муж приходит трезвым, привычно боится, когда муж пьяный, услужает и угождает ему в часы похмелья.
Лена очень сильно разозлится на меня. Мне будет страшно и радостно одновременно. Страшно, что уйдет. Радостно, что в этой злости появилась отдельная от мужа Лена, со своими хочу и не хочу. Со своими "Со мной ТАК можно, а ТАК нельзя".
Я выдержу ее злость. И скажу, что принимаю ее любой. Если она отказывается от врожденного права на свою жизнь, на счастье и здоровые отношения, то я буду впредь утешать ее, и грустить вместе с ней о ее бессилии.
А если она решится на изменения, то мне тоже будет страшно. Я не знаю, чем это все закончится, и как повернется. Но я буду радоваться тому, что Лена хотя бы попробовала.
Я буду с ней, когда она будет кричать на меня, и когда будет плакать. Когда не справится, тоже буду с ней. У нас впереди много работы.
Но, кажется... время закончилось.