Клевенский стоял перед дверью в худых ботинках. Ни живой, ни мёртвый от страха. Обитая коричневым драпом дверь. Ручка, замок, глазок. На стенах художественная штукатурка. Двухметровый, похожий на глисту Клевенский. Чёлка на левую сторону, жидкая борода, фанатичный взгляд, тонкие губы ленточкой – весь Клевенский. Сокурсники по художке прозвали Клевенского – Чудилой. Странный был Клевенский. Странные были у Клевенского рисунки. Поэтому и Чудила. Подмышкой Чудила сжимал тетрадь с этюдами, пенал с карандашами и пачку сигарет. Изо рта несло как из помойки. Клевенский соорудил из ладони черпак и дыхнул.
- Хоспади боже!
Клевенский глубоко вздохнул и собрался уже стучать, но дверь распахнулась.
- Что ты деточка? – стоял на пороге голубенький старик с баками, - а я на тебя десять минут в глазок любуюсь, mon ame.
- Чего? – не понял Клевенский.
- Стоишь нерешительный, кочерыжечка, - щеки старой подошвы покрылись розовым, - мусенька!
- Я…
- Проходи, родная, проходи, палочка!
Клевенский сделал шаг в квартиру знаменитого Бориса Сергеевича Лившица. Картинами которого любовался с художественной школы. Чудила знал каждый мазок. Он буквально молился на Лившица в Российском музее.
- Чай? Кофе? Красное? Арманьяк?
- Стакан воды, пожалуйста.
- Лапушка, не серьезно. Так стремились ко мне в студию. Буквально провода ободрали, кошечка, а теперь глупости - «Стакан Воды», - безобидно дразнил Лившиц, улыбаясь винирами.
Мастер подошел к полке и плеснул в стакан.
- Деточка, вино пьешь? Тебе лет сколько, касаточка?
- Двадцать два, - молвил Клевенский.
- Ma tendresse, вино создаёт из гомункула человека, а душу наставляет на путь истинный. Что же вы хлопаете ресничками? Пейте-пейте скорее радость моя. Ха-ха, - щебетал старикан.
Клевенский схватил посуду. Запрокинул голову и вылил содержимое в рот. Поперхнулся. Начал кашлять. Капли швырнуло на пол, старику на халат и лицо. Лившиц залился и сам. Пол стакана виски.
- Ну-ну, душечка. Это волнение. Успокойтесь. Пройдемте в студию.
Лившиц ковылял хромая на левую ногу. Отвратительная задница его извивалась под халатом. Кости егозили туда-сюда. Клевенский пытался унести взгляд, но отвратительное приковывает хуже клещей. Наконец восшествовали. Огромное, залитое солнцем пространство. Не было ни одного места не заставленного картинами. Картины лежали, стояли, висели. Некоторые в рамах, некоторые в рулонах, некоторые просто валялись на полу.
- Боже! – воскликнул Клевенский, - сколько света, сколько формы!
- Ну-ну, осмотритесь милочка!
Чудила бегал от холста к холсту. Он наклонялся, выгибался, хрипел от наслаждения и открывал рот. Свет наполнял пространство. Он переливался, кружил, ровнял, подсвечивал. Фактура и формы, линии и мазки. Казалось в краски Лившица добавлена суть природы. Клевенский вытер пальцы о штаны и едва уловимым касанием повторял движения кисти мастера. Воздушная коллекция пастельных сцен, резвое течение мысли, вопящие палитры ярости и сопротивления.
На Клевенского было жалко смотреть. Он бледнел, краснел. Вино ковырнуло голову. Клевенский охмелел. С вином появилась смелость.
- Как выходит?
- Не вижу сути вопроса, – улыбался старик.
- Нет, ну как?
- Образ, милый мой. Образ всему душа. Как захватит вас образ, как он вас изнасилует – в этом кроется суть. Фактура проявляется, когда оживает голем воспаленного рассудка. Художник, как и любой мастер искусства – психопат. Внутренний взор ведёт закоулками подсознания, - гундел старикан, - образ и труд. Две стези, ведущие в мир чуда. Образ правит левой рукой, рукой, прикованной к сердцу. Правой ведёт труд. Труд порабощает, он пробуждает музу. Муза это сновидческий элемент дорогой Клевенский. Муза вторична. Разбуди её пощечиной труда. Это как величайшая загадка вселенной, так ее жуткое откровение. Шутка бога. Мы во власти труда и образа, пусенька.
- Я всё равно не понимаю, - пыхтел чудила, разглядывая мазки.
- Поймёте, киса. Главное работать над собой. Над чем вы сейчас трудитесь коли не секрет?
Клевенский бурно краснел и обливался влагой. Пот стекал по спине в трусы.
- У меня тут зарисовки, только не критикуйте штриховку…
- Ну же, полно сомнений.
Понимая, что Клевенский раболепно глядит на него, Лившиц подошел и принял тетрадь.
- Ну-ну, так-так. Сейчас глянем.
Отворив папку Лившиц одну-две секунды основательно глядел на работы, а потом обнажил рот и принялся хохотать. Он смеялся и смеялся. Прошла вечность, а мастер ржал как конь.
- Уа-хаха! – заливался Лившиц, - ха-ха-ха!
Клевенский едва дышал окруженный работами мастера. Голова шла кругом. В горле першило. В глазах появились мошки. Коленки тряслись. Стыд накатил звоном в ушах. Жуть. Всё померкло, отгорело. Появились вопросы, а за ними ненависть.
- Бха-ха-ха! – звенел старик, - аха-ха-ха, ну Клевенский, ну парфенончик!
Громом казался смех Лившица. Ха-ха. Уху-ху. Чудила ни живой не мёртвый сделал шаг на встречу мастеру и обуреваемый страстями человеческими влепил тому хлёсткую, дурную пощёчину по красной морде. Хлясть!
Лившиц пошатнулся. Лицо его сделалось удивленным. Папка упала. Из носа хлынула на пол отвратительная кровавая куча соплей. Мастер закатил посиневшие глаза, попятился, хватанул лицо руками, втягивая воздух словно рыба.
Клевенский брёл за жертвой. Лившиц кряхтя протянул руку, моля о пощаде. Вдруг он споткнулся о подрамник и рухнул всем своим весом прямо на бюст Сократа башкой. Голова Лившица вздрогнула как арбуз. Мастер увидел приближающийся конец. В глазах отразился ужас. Наверное, с утра Лившиц не подозревал, что день закончится именно так. Старик шевелил губами. Клевенский склонился над трясущимся телом. Поднес ухо к губам.
- Хо… хо…
- Что? – едва дыша от гнева и безрассудства спросил чудила. Чувства перерождались от ненависти к отвращению. Клевенского трясло.
- Ве.. хо… хо
- Что?
- Хо, хо…
- Чего?
- Хо.. хо… хоро…
- Что?
- Хо… хо…
- Хобот? – предположил Клевенский.
- Хо… хо…
- Холодно?
- Хо.. хо…
- Что вы хотите?
- Хон… хор… Хой.. ху…
- Хой? Да какой хой?
Лившиц отрицательно мотал головой. Из раны на голове натекло уже прилично крови. Нос расквашенной лепёшкой смотрел на Клевенского. Чудиле стало грустно. Перед ним распласталась умирающая плоть кумира.
- Хор… хор…
- Да что в самом деле такое?
- Хорошие…
- Хорошие? Что хорошие?
- Хор, хорошие ри… ри…
- Блядь! – Клевенский поправил воротник рубахи. Тот сильно давил глотку, - скажите уже!
- Ри… сс… ууу
- Что?
Лившиц закатил глаза. Неимоверным усилием он пришел в себя и выпалил, плюясь кровью Клевенскому в лицо.
- Мятушка, хорошие ри… рисунки говорю!
- Что? – не верил своим ушам Клевенский.
- Рисунки! Тебя познают, муля! – хрипел мастер в предсмертных судорогах.
- Зачем же тогда измывались? – хныча спросил Клевенский. Отвращение сменилось жалостью.
- Мой… мой восторг, муся, - хрипел Лившиц.
- Но…
- Твори…
- ? – Чудила смотрел на Лившица. Он плакал.
- Стремись!
- Но?
- Удиви их…
- Как же мне это сделать?
- Пробуй…
- Что?
- Устрой им…
- Что устроить?
- Акцию…
- Акцию?
- Акц… акц…
Грудь Лившица напряглась. Глаза широко открылись. Художник увидел что-то в окне. Кровь уже не пульсировала. Старик обвалился в пол. Он стал серый. Глаза остыли. Они стали другими. Не такими как у живых. Другими. Лившиц ушёл. Картины стояли в тишине. В окна долбал весенний свет. Клевенский в шоке вертел головой. Он пришел в себя и понял, что случилось. Озираясь как животное чудила хапнул папку и выбежал из мастерской.
Через месяц Клевенский вышел из подъезда и поймал такси.
- В центр, - буркнул Чудила.
Водитель остановился на Варварке. Прямо напротив собора Василия Блаженного. Художник бросил мятую купюру и вышел из автомобиля. Было четыре двадцать утра. Вторник. Клевенский шагал и ёжился от утренней прохлады. Чудила подстригся на лысо. Он нахлобучил капюшон, а в руке держал рюкзак, набитый скарбом. Преодолев Васильевский спуск и выйдя на набережную, Клевенский перешел на трусцу. Когда чудила достиг Первой Безымянной башни он расстегнул рюкзак и выудил оттуда две тщательно подготовленных мотка бечевки с железными крючьями на концах. Клевенский застегнул сумку и забросил ее на плечи. Машины гудели за спиной. Сердце колотилось.
Подойдя к стене, чудила размахнулся и закинул сначала одну веревку, а потом вторую. Кошки сковырнули кирпич и застыли. Клевенский подёргал крепко ли, а потом полез вверх. На небе ни облака. Ясное, утреннее небо. Клевенский кряхтел и взбирался. Он оглядывался.
С вечера чудила прозвонил газеты предупредив, что совершит оригинальную, художественную акцию у стен Кремля. Ни одного журналиста пока не было. Клевенский карабкался на стену и кряхтел. Тяжело. Наконец достиг вершины. Покрутился на месте. Обонял ноздрями благословенный московский пейзаж. Времени было мало поэтому Клевенский снова открыл рюкзак и выудил оттуда два свертка. Продолговатый и квадратный.
В квадратном было полотнище. Клевенский долго расчехлял его матерясь под нос. Тяжело. Наконец виду предстала надпись:
«Художник, как и любой мастер искусства – психопат»
Написанное черным баллоном полотнище трепал ветер. Клевенский закрепил его, глядя как к стене приближается целый рой охранников. Клевенский принялся снимать брюки и футболку. Он бросил их вниз. Охранники угрожали, но чудила не отвлекался. Оставшись обнаженным, художник вскарабкался на край зубца. Балансируя там, Клевенский схватил баллон с краской и написал на груди слово — всё. Затем подхватил сумку. Выудил оттуда прищепки. Прищемил ими соски. Потом достал плоскогубцы, примял ими крайнюю плоть, а ручки замотал изолентой. Плоскогубцы болтались между ног.
- Агхах, - кряхтел Чудила от боли.
Под ним трепался транспарант с изречением мертвого Лившица. Клевенский вытянулся в полный рост и стоял. Ветер ударялся о бледное, тщедушное тело.
Акционист Клевенский состоялся.
- Слезай! – послышалось внизу.
- Нет, - гаркнул художник, изнывая от боли.
Для акции Чудила решил стоять целый час. Чем больше, тем лучше, думал Клевенский.
- Слезай, кому говорят!
Клевенский молчал. Он ждал прессу. Прищепки так сдавили соски, что Чудила взвыл. Лицо исказила гримаса. Тяжесть плоскогубцев казалось порвёт кожу.
- Как хочешь.
Работники МЧС расстелили брезент. Раздался выстрел. Акционист Клевенский, подбитый резиновой пулей, летел вместе с прищепками, пассатижами и надписью, прямо в объятия спасательного полотнища.
Машины гудели. На набережной отключили городское освещение. По реке плыл прогулочный корабль. Вода шла рябью.
2018 год.
