Медиатор взял обе чаши в руки, поднял над головой.
—Что ж, не стоит ребёнка лишать отца. Ажедаф Эцилоки подавляющим большинством голосов, — миска с белыми камнями опустилась вниз, — оправдан по всем пунктам. Прошу покинуть зал.
Судьи сдержанно похлопали, облегченно вздыхая. Им было о чём поговорить на досуге. Дасутэф вежливо попрощался с ними, потом с Ажедафом, а там как ветром сдуло: медиатора ждали ещё в нескольких местах. Весь Ясмаф пока не знал, что в этом зале разобрали уникальное дело. Эцилоки с ужасом думал, какая шумиха поднимется, если хоть крупица осядет в руках журналистов. Но ещё в начале слушания на Ажедафа был наложен запрет о разглашении подробностей дела. У Совета могли быть свои планы на Ойзина, а выше Совета в Конфедерации не было ничего. Весь месяц до слушания Эцилоки общался только со следователями, да и то не в присутствии Ойзина. Сейчас всё кончено. Они свободны.
Ажедаф опустился на колени перед сыном, взял за плечи.
—...Папа, почему ты меня обманывал? — прошептал ящер.
— Не хотел ранить тебя. Я был неправ. В правде жить легче. Да, я виноват, что поддался сиюминутной прихоти много лет назад, но что поделать? Ради такой прихоти, как ты, стоит жить на свете.
Ойзин помолчал, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, поднял голову и взглянул в добрые, медного цвета глаза отца:
— Ты всё-таки отдашь меня в училище?
Ажедаф погладил Ойзина по голове. Будущее вновь засияло красками.