Взрослый Успенский сбежал от детских страхов и комплексов в сказки, но так и не полюбил детей. Добился мировой славы, но не насытился. Получил признание миллионов, но продолжал искать одобрения мамы.
До фильма Романа Супера «Это Эдик» Успенский существовал в рунете в двух воплощениях: поруганном и великом. Первый родился после смерти второго, когда Татьяна Успенкая попросила не называть литературную премию в честь отца. И еще была книга финского автора Ханну Мякеля «Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского», который оказался единственным биографом русской звезды. Я начала читать ее в поисках пресловутого травмирующего события, но поняла, что все детство Успенского было таким – травмирующим.
Два папы – ни одного настоящего
Эдик родился в 1937 году и в три с половиной, когда началась война, остался без папы. Папа защищал Москву, а маму с тремя сыновьями эвакуировали в Зауралье. Об этом времени есть такое воспоминание: «Помню, как нам присылали посылки с фронта — в них были игрушки, немецкие… Эти игрушки отдавали тем, чьи отцы погибли на фронте. А я чувствовал обиду, что мой отец жив».
После войны семья ближе не стала. Оба родителя работают с 9 до 23. Поцелуи и разговоры всегда дефиците, а в остальном – добротный советский плакат. С московской квартирой в 55 квадратов и партийным папой.
В 1947-м Николай Успенский умирает от туберкулеза. Но трагедии его 10-летний ребенок не чувствует. Помнит, что с продовольствием стало хуже, потому что «поддержка со стороны ЦК уменьшилась».
В том же 1947-м мама Успенского снова выходит замуж – за бухгалтера КГБ, который до этой внезапной любви проживал в коммуналке.
«У нас не было никаких отношений. Время от времени он бил нас, но и это происходило как-то равнодушно».
Драки за внимание
«С матерью шло не лучше. С той поры думать о матери мне было как-то мучительно. Когда, например, однажды я сбежал из пионерлагеря и заявился домой в одной рубашке с короткими рукавами и тренировочных штанах, мать отправила меня на следующий день обратно в лагерь».
А тут еще сводный брат: в коммуналке с бухгалтером КГБ жил его сын от первого брака – сверстник Успенского. Детей отправляют в один класс, и в бесконечных драках те делят самый редкий ресурс – внимание.
Сильно после уже знаменитый Успенский точно так же будет этого внимания жаждать:
«Эдуард пришел к матери с газетой.
- Здесь и про меня пишут, - как бы безразлично сказал он ей.
Лицо матери прояснело:
- Ругают?
- Нет, наоборот, хвалят и прославляют, - с энтузиазмом ответил Эдуард…
Распространившуюся по лицу матери радость как корова языком слизнула».
И вот уже не так удивляют рассказы о том, как Успенский выгонял раздетую дочь на мороз. Нетрудно вписать подобное в детство самого автора – где-то между пионерлагерем и потасовками со сводным братом. Такое было время: родители выживали, дети выживали, ломались под непосильным, росли с этими дырками в психике и через них потом пропускали свои представления о воспитании. И не было никого, кто сказал бы, как надо. Как чувствовали, так и нормально. А чувствовали иногда ничего, смешанное со страхами и обидой.