«Если сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви», — писал Лев Толстой. Разбираемся, как в русской литературе появились любовные описания, и перечитываем самые трогательные признания из русской классики.
«Гранатовый браслет» Александра Куприна: письмо Желткова Вере
Мелкий чиновник Желтков был безнадежно влюблен в Веру Николаевну, два года неотлучно следил за ней и засыпал письмами. Когда она вышла замуж, Желтков продолжал свои эпистолярные «ухаживания». Последнее письмо Вера Николаевна получила в тот день, когда узнала о его самоубийстве:
«Я не виноват, Вера Николаевна, что богу было угодно послать, мне, как громадное счастье, любовь к Вам. Случилось так, что меня не интересует в жизни ничто: ни политика, ни наука, ни философия, ни забота о будущем счастье людей — для меня вся жизнь заключается только в Вас. <…>
Я бесконечно благодарен Вам только за то, что Вы существуете. Я проверял себя — это не болезнь, не маниакальная идея — это любовь, которою богу было угодно за что-то меня вознаградить.
Пусть я был смешон в Ваших глазах и в глазах Вашего брата, Николая Николаевича. Уходя, я в восторге говорю: «Да святится имя Твое».
<…> В Вас как будто бы воплотилась вся красота земли…
Я не знаю, как мне кончить письмо. От глубины души благодарю Вас за то, что Вы были моей единственной радостью в жизни, единственным утешением, единой мыслью. Дай бог Вам счастья, и пусть ничто временное и житейское не тревожит Вашу прекрасную душу. Целую Ваши руки.
Г.С.Ж.».
Читайте также:
«Доктор Живаго» Бориса Пастернака: Юрий Живаго и Лара
Жизнь сводила и разлучала героев романа много раз. В разгар Гражданской войны перед очередной разлукой — уже навсегда — Юрий Живаго высказал Ларисе то, что чувствовал к ней долгие годы:
Называй ее как хочешь, гибель действительно стучится в наши двери. <…> Ты недаром стоишь у конца моей жизни, потаенный, запретный мой ангел, под небом войн и восстаний, ты когда-то под мирным небом детства так же поднялась у её начала.
Ты тогда ночью, гимназисткой последних классов в форме кофейного цвета, в полутьме за номерной перегородкой, была совершенно тою же, как сейчас, и так же ошеломляюще хороша. <…>
Когда ты тенью в ученическом платье выступила из тьмы номерного углубления, я, мальчик, ничего о тебе не знавший, всей мукой отозвавшейся тебе силы понял: эта щупленькая, худенькая девочка заряжена, как электричеством, до предела, всей мыслимою женственностью на свете.
Если подойти к ней близко или дотронуться до нее пальцем, искра озарит комнату и либо убьет на месте, либо на всю жизнь наэлектризует магнетически влекущейся, жалующейся тягой и печалью.
Я весь наполнился блуждающими слезами, весь внутренне сверкал и плакал. Мне было до смерти жалко себя, мальчика, и еще более жалко тебя, девочку. Все мое существо удивлялось и спрашивало: если так больно любить и поглощать электричество, как, вероятно, еще больнее быть женщиной, быть электричеством, внушать любовь.
Вот, наконец, я это высказал. От этого можно с ума сойти. И я весь в этом.
Автор: Екатерина Гудкова