Это был её шанс, тот самый, к которому нужно всегда быть готовой и который застаёт врасплох, такова уж его природа. Выглядел шанс, как огромные таблицы в Excel, заполненные текстом.
Шанс часто сродни волшебству. Многие ли обладали в детстве волшебными вещами? У Марины такая вещь была. Книжка в бумажной обложке, в руке помещалась, на одну сказку. О чём эта сказка, лиса и журавль, спросили у Марины как-то, она ответила, что о гречневой каше. Волшебство заключалось в том, что стоило Марине пролистать, читать она ещё не умела, эту книгу, где журавль и лиса ходили друг к другу в гости, как ей тут же хотелось гречневой каши. Разве не волшебство? Она проверяла. Книжка ни разу не подвела.
Марина снисходительно смотрела сказки по телевизору, фокусы — у неё была волшебная вещь получше, чем их волшебные палочки и шляпы. Один из любимых запахов — запах гречневой каши, приносивший с собой сытость и хорошее настроение. Достаточно пролистать волшебную книгу — хочется каши, кашу варят, Марина вдыхает аромат и буквально понимает, то такое предвкушение. Более того, Марина догадывалась, что с палочкой и шляпой, с исчезновениями и появлениями людей и предметов, происходит какое-то жульничество. У Марины было честное волшебство.
Одно дело догадываться, другое иметь возможность убедиться в этом. В кино всё происходит не так, как в жизни. Какое отношение имеет шанс, который получила Марина, и таблицы к кино? Таблицы были сценарием. Эпизоды, размещенные в разных колонках таблиц, происходили в одно и то же время. Возможно, в этой многоголосице и была какая-то гармония, о которой Марина могла только догадываться, монтаж там, что-то оставят, что-то вырежут. От неё требовалось сделать сценарий обычным текстом, перенести его из таблиц на белый лист Word. Обещали хорошо заплатить. Тех, кто лучше всех справится с таблицами, обещали взять в штат, было несколько вакансий. В кино попадают по-разному. Там для многих есть работа. Через несколько дней начальство прилетит самолетом и сразу из порта отправится в офис, там и решат, кого оставят, а с кем попрощаются. К этому времени работу нужно отослать.
В первый же день Марина поняла, что работа только виделась легкой. Казалось бы, чего сложного, помечай, копируй, да вставляй. Марина запуталась в эпизодах, какой за каким должен идти. Когда переносишь текст из одного формата в другой, случаются ошибки, появляются лишние знаки, их нужно убирать. По сути, Марина чистила текст, будто к нему прилипли опавшие листья и другой сор. Она видела, что не справляется. Она поглядывала в нижний правый угол монитора, часы показывали четыре ноля, а результат её стараний был ничтожным.
Когда-то в её доме за временем следили по настенным часам, заключенным в деревянный корпус, который открывался, как шкаф, он и был, по сути, шкафом, в котором маятник нарезал время, а стрелки вращались на белом циферблате с римскими цифрами, уж с ними-то счет не выучишь, оттого случалась у Марины путаница со временем, не с тем, которое лилось непрерывной рекой, лентой, начиналось днём и продолжалось ночью, а с часами и минутами, как их различать, если она ещё не знала римских цифр. Циферблат казался ей колесом, которое катилось, как обруч, если бросить его вперед, а потом бежать за ним, чтобы схватить его и не дать упасть, а затем бросить снова. В пенале для часов лежал ключ. Бабушка заводила этим ключом часы. Марина думала, что потом часы будет заводить папа, потом она, но так не случилось. Часы сломались раньше. Они отбивали каждую четверть часа, и однажды это прекратилось.
Под вечер у неё даже появилась мысль — отказаться от работы. И мысль казалась ей спасением. Отказываясь, она избавлялась от путаницы в словах, от боли в спине, от усталости в глазах. Шутка ли — неподвижно сидеть часами и всматриваться в монитор.
О настенных часах Марина придумывала истории, что ночью можно вставать в туалет только между боем часов. Стрелки часов казались острыми, очень острыми, Марина удивлялась, как бабушка осмеливалась их переводить пальцем. Но в перерыве между боем часов ей ничего не грозило. Она вскакивала и отправлялась в туалет. Всегда успевала возвратиться. Но бой часов был опасен не только для неё. Никто не мог проникнуть к ней в комнату ночью. Она знала об этом, и сквозь сон слушала предупреждение всем злоумышленникам. Днём часы предостерегали её, напоминали ей о себе, чтобы она не забывала, что не одна в комнате, что они видят её, наблюдают за ней, иногда она показывала часам язык. Часы огораживали её боем, как частоколом. Этой ночью, когда она, устав от работы, легла спать, ей показалось, что она слышит тот самый бой часов, доносившийся откуда-то издалека.
На другой день Марина сказала себе, что пусть она сделает много ошибок, но не сдастся. Перед собой стыдно не будет. А что стыдно перед другими, что ж, у каждого бывают неудачи.
В детстве настенные часы огораживали её невидимым забором. А в это время корпус часов поедал шашель. И в самих часах происходил разлад, какая-то шестеренка, какой-то вал отходил в сторону, расстояние между шестеренками увеличивалось, и однажды они не смогли осуществить передачу движения, ведь это передаточный механизм, или пружина устала, или валы наоборот, сходились, а шестеренки, ранее входившие каждым пазом в паз, ломали с каждым шагом друг друга, пока где-то не появилась трещина, разорвавшая металл. Но всё это время часы отбивали четверти часа, верно сторожили её, пока не остановились. Причин их поломки она так и не узнала, потому что родители не догадались отнести часы мастеру, или отнесли, но он не смог их починить. Шашель устроил целый город в пенале для часов. Как обнаружили жука-вредителя, она тоже не знала, только однажды взрослые пенал разломали и вынесли его на помойку, механизм часов какое-то время лежал, она не решалась крутить стрелки, потом исчез и он, остался один ключ, у многих есть коробочка или жестяная банка из-под печенья, в которой держат дюжину ключей без замков — зачем, не надеются же, что когда-нибудь появятся замки без ключей и всё это совпадёт.
На третий день она поняла, что может просто не успеть. Работа продвигалась медленно, таблицы были огромными, казалось, если их распечатать и выложить в ряд, то эта дорога исчезнет за горизонтом. Марина думала, не обратиться ли в общий чат за помощью. Но ей не хотелось выглядеть слабой.
Каждый в детстве хотел завести себе маленьких человечков. Маленькие человечки — это даже не котята, и не птенцы, выпавшие из гнезда. Хотя, котята и птенцы должны быть умнее, у них мозг крупнее, что может быть в голове у крошечного человечка. Но в те времена, когда хотят маленьких человечков, кажется, что и у жуков есть разум. А маленький человечек куда крупнее жука. Так вот, она обзавелась меленькими человечками, когда наступило время, о котором она думала: вот вырасту, стану взрослой. Она рассказывала сказки племяннику, чтобы как-то угомонить его, придумала маленьких человечков. Что они делали, зачем они приходили, если их никто не видел. Племянник попался какой-то рациональный, он не верил в то, чего нельзя увидеть, а волшебной книги у неё уже не было, да и часового механизма тоже. Она нарисовала этих человечков, вырезала их. Рисовала она плохо, не умела она ударить карандашом по бумаге и в несколько ударов создать из линий нечто, но племяннику было довольно и тех человечков, что она нарисовала, колпаки, руки-ноги на месте. Что делали эти человечки? Для чего они были нужны? Они просто были, приходили по ночам, и этого было достаточно: быть и приходить. В этом и заключалась их помощь, не племяннику, — ей. Они тоже исчезли потом. Марина догадывалась, что за ненадобностью их просто выбросили. Но самого этого момента, как комкала маленьких человечков, несла их к мусорному ведру, выбрасывала — не помнила, к своему счастью и к счастью человечков. Племянник тоже о них не помнил, можно считать, что они просто ушли, туда, где лежит часовой механизм и книжка о гречневой каше.
Она несколько суток горбится над клавиатурой. Диван рядом со столом, где стоит компьютер. Марина вставала из-за стола и сразу ложилась спать. Шаг к дивану, шаг к компьютеру. Завтра наступает срок сдачи работы. Марина уже понимала, что упустила свой шанс. Работала механически. Уже не мечтала. Начальство приедет к десяти утра. Она не успеет. Не так уж много ей осталось сделать. Но как обычно, ей не хватит нескольких часов. И сил у неё уже нет. Вернулся страх, что не справится. Только вначале это было предположение, а теперь она видела, как тает время, как исчезает шанс. Наступит минута, и у неё не останется ничего от той возможности, о которой она себе рассказала. Двери в новую жизнь плавно закроются, она останется у решетки смотреть, как другие идут на бал во дворец, или что там показывают в кино про золушек.
У неё даже на отчаяние сил не хватило. Она отодвинула клавиатуру в сторону и положила руки на стол, склонила голову. Думала, пять минут посидеть так, не отходить к дивану, если приляжет, то уснёт. Она уснула, сидя за столом.
Сквозь сон она явственно слышала бой часов, которых уже давно не было. Ну и пусть она не успела, главное, ей стало легче, она будто снова стала маленькой девочкой, которая уговаривала себя не огорчаться, тогда получалось, и сейчас получится. Никто не сможет её обидеть. В перерывами между боем часов, кто-то маленький и писклявый командовал: что стоите, варите кашу, она должна успокоиться, ей нужны силы. Голосок был довольно неприятный, но мы часто разочаровываемся, ожидаем, что наши представления совпадут с реальностью. Какие представления, какая реальность, удивлялась она сквозь сон. А вокруг неё звучал топот крошечных ног, замиравший во время боя часов, потому что часы — самые надежные стражники, и ходить, когда они бьют, нельзя, объяснял кому-то обладатель писклявого голоса. Варите кашу, крутите стрелки, настаивал кто-то. Она и правда сквозь сон услышала знакомый запах. Стало так спокойно, надежно, и пусть там где-то вершат судьбы и отбирают шансы, она снова там, где нет никаких несчастий, где даже ветер не смеет дуть на неё, где она, сидя с ногами на диване, рассказывает себе сказки, и не спешит вырастать, потому что как-то получилось, что она уже знает, кроме туфлей на высоком каблуке и мороженого, будут другие желания, которые она исполнить просто не в силах, что некоторые вещи нельзя получить, хоть ты боролась за них, как лев. И только этот писклявый голосок настаивал, крути, вари, она должна успеть.
Марина проснулась оттого, что почувствовала боль в затекшем теле. На улице похолодало перед рассветом, а окно открыто. Марина даже замёрзла. Удивительное дело, в доме, казалось, пахло гречневой кашей. Марина сварила кофе и снова села за работу. Надо доделать, хоть последней, но прийти к финишу. Подумала она это спокойно, без паники. За эти несколько дней она кое-чему научилась, как оказалось. Наступил перелом, когда пришло понимание как и что делать с таблицами, появились навыки, жаль, что поздно, но тут уже ничего не поделаешь, остаётся получать удовольствие от работы, которая спорится. Она закончила на два часа позже, чем следовало, но дисциплинированно отослала работу. В ответ тишина. Марина и не ждала ничего особенного, просто надеялась, что ответят: спасибо, получили. Известие всё-таки пришло. Кто-то из тех, с кем она работала, заволновался, начал спрашивать в общем чате, что слышно о начальстве, как будет проводиться оплата. Всегда находится информированный человек. Сначала он, а потом её непосредственные работодатели сообщили, что начальство будет только завтра, они не успели на рейс. Всё переносится на завтра. Марина почему-то не удивилась. На столе рядом с компьютером лежал ключ от старых часов.