Наташа... белокурая глазастая девочка была второй дочерью в семье. В семье, в которой, как и во многих других семьях, был пьющий отец и замученная бытом мать. У Наташи с самого детства было ощущение, что отец никогда не бывает трезвым. И до определённого момента она думала, что так живут все. С какого момента Наташа помнит свою жизнь? Она не может сказать этого точно. Что она помнила из своего "ползуночного" детства?
В год, когда Наташа родилась, её старшая сестра Аня пошла в школу. Родители работали на заводе в три смены. Поэтому Наташа с двух месяцев - с того самого момента, когда у мамы закончился больничный по беременности и родам, оставалась с соседкой. Которая, как позже вспоминала девочка, тоже любила "заложить за воротник".
Наташа помнит, как просыпалась в своей кроватке, и первая, кого она видела - была баба Дуся. Баба Дуся сидела за столом, раскладывала карты и что-то бормотала беззубым ртом. (Наташа тайком разглядывала карты, но ничего в них не понимала. Какие-то "сердечки" и "подушечки". И половинки людей, которых как ни крути, а ног не увидишь. Но Наташе всегда казалось, что карты окутывает какая-то тайна.)
-Ждёт нас с тобой, Натаха, нечаянный интерес, - комментировала баба Дуся раскладку, - а какой у нас с тобой может быть интерес? Х...йня какая-то...
Соседка никогда не стеснялась в выражениях. В Великую Отечественную Войну она осталась вдовой с двумя сыновьями на руках, и жизнь, по выражению самой соседки "е..бла её и в хвост и в гриву". Сыновей нужно было поднимать. И она поднимала. Обрабатывала огромный огород, работала на свиноферме и гоняла хулиганистых пацанов крапивой. Дети выросли, женились, уехали из отчего дома, а состарившаяся баба Дуся продолжала обрабатывать свой огромный огород, получала копеечную пенсию, да подрабатывала вот такой вот няней.
Семья Наташи жила в своём доме, доставшемся маме от родителей. Мамин отец погиб самом начале войны, оставив жену беременной и с семью детьми. Как выжила бабушка Тоня? Наташа не знает. Потому что видела её только по фотографиям. Бабушка умерла, когда Наташиной маме было двадцать лет. Тогда она уже сама зарабатывала на жизнь. А до этого... до этого старшие братья и сёстры помогали и фактически содержали свою маму и младшую сестру. И, конечно, спасал всё тот же огород.
У Наташи и Ани были ещё одни бабушка с дедушкой. Родители отца. Но они, почему то, не водились с девочками.
-Эх, Наташка, - говорила по своему обыкновению баба Дуся, раскладывая очередной пасьянс, - не нужны вы, сопливые да обосранные своим бабке с дедом. У них, видишь ли, своё хозяйство! А какое там к х..ям хозяйство? Тьфу! Домишко кривой, да огородишко? Ни коров ни кур, почитай, не держат... Жрать то будешь? Айда, я тебе супа налью. Да хлеба побольше накрошим - так сытнее.
Баба Дуся доставала кастрюлю с супом, грела её на плите, щедро крошила в две тарелки хлеба, заливала всё это супом, и пододвигала Наташе одну из тарелок со словами:
-Давай, лопай. Ровняй шею с жопой. Хотя... чего тебе там ровнять то? Ни шеи, у тебя, Наташка, ни жопы... Эх... и в чём душа то у тебя только держится? Где-то у меня тут было...
Потянувшись под стол, бабуся доставала чекушечку, зачем то разглядывала её на свет, и, плеснув в гранёный стакан, опрокидывала содержимое себе в рот. Передёрнувшись, произносила привычную фразу:
-Фу, гадость... и как её татары пьют? - начинала есть суп, - чего сидишь то? Ешь давай! А то ещё скажут, что тебя бабка Дуся голодом морила.
-Бабдусь, - спросила однажды Наташа, - а если это гадость, то зачем её пить?
-А без этого, Натаха, никак, растудыть её в коромысло. Тьфу!
Покончив с обедом, соседка снова плескала себе водки, и говорила:
-Слышь... Натаха... притомилась я что-то с тобой. Ты давай, иди поиграй пока. А я подремлю немного. На горшок то не хочешь? Смотри - обсерешься - до матери с грязной жопой будешь сидеть. Ну, или до Аньки. Анька то скоро уж из школы придёт...
Потом из школы приходила Аня, баба Дуся кормила и её. Вообще то она была неплохой. Никогда не кричала на девочек. А что материлась... То, что это не те слова, которые стоит употреблять в обществе, девочки поняли намного позже. Потому что матом разговаривала не только соседка. Но и отец девочек. Тот в выражениях вообще не стеснялся. Матом он разговаривал со всеми. И с женой, и с детьми.
Позже, вспоминая своё детство, Наташа говорила о том, что точно знала, когда наступала суббота. В этот день мама всегда устраивала стирку. В доме топилась печь, грелась огромная кастрюля воды, а мама шла с коромыслом на колодец "по воду". У колодца мама крутила огромный скрипящий ворот, поднимала ведро студёной воды, выливала воду в принесённое с собой ведро, и повторяла всё по новой. Потом, ловко повесив на коромысло оба ведра говорила:
-Наташа, хватайся, и пошли домой.
При этих словах Наташа, крепко схватив маму за край халата, быстро перебирая ногами шла следом. А отец в это время... расслаблялся после тяжёлой трудовой недели. Мама, видимо, совсем не уставала.
-Галька, вот на кой тебе хер такой мужик? - вопрошала баба Дуся, стоя на своём крыльце, и наблюдая, как мама с Наташей несколько раз курсируют по маршруту дом-колодец-дом, - его ж ни в пи...ду ни в красну армию уже нельзя! Пьёт, как сапожник, и по дому ни х...я не помогает.
А мама... мама только вздыхала...
Наташе хорошо запомнился скандал, который произошёл в доме, и сути котрого она не понимала, пока ей не объяснила сестра Анечка. Оказалось, что отца не было дома целую неделю. Где он был? Да кто ж его знает! А когда он вернулся - мама не выдержала и всё ему высказала. Тот снова ушёл из дома, хлопнув дверью, а через некоторое время вернулся с... бабушкой.
-Это что ты себе позволяешь? - кричала та, подбоченясь, - мужа из дома гонишь? Подобрали тебя, так живи и радуйся! Мужиками она разбрасывается! Да ты ж подохнешь вместе со своими девками без него!
Почему мама тогда смолчала? Ни Аня, ни Наташа не знали ответа на этот вопрос... да и сама мама не могла ответить на него более или менее внятно... Когда дочери выросли и поинтересовались, мама отвечала что-то типа:
-Ну как же... одной с двумя детьми остаться... стыдно... стыдно было быть брошенкой...
-Что, Галька, лишь бы хата не без х...я? - ехидничала баба Дуся, - ну-ну... ох, и наплачешься ты с ним ещё...
Продолжение в следующей части.