Смотришь, допустим, американское кино, а там нет-нет, да и встречается мотив узнавания говора: о, ты из Бостона, или там из Техаса, или ещё откуда-то. Человека опознают просто по произношению.
Удивляешься: у нас, конечно, тоже бывает, но не до такой же степени. Разве что южан по характерному «гэканью» можно определить. А так, все более-менее одинаково говорят, умеренно «акая».
Это «а-а-а» всё заполонило. Но у нас хоть только устно, а вот у белорусов оно даже на письме нашло отражение. Почитаешь их дорожные указатели, вздрогнешь. Заприметив иные названия, даже не сразу поймешь, кажется, уж не в Японии ли ты: «Обухава». Приходится сделать усилие, чтобы уяснить, нет, это всего лишь «Обухово», в котором все безударные «о» записали как «а».
«А» победило.
Раньше вот было, допустим, северное «оканье». Но где оно теперь? В той же Вологде с трудом встретишь человека, который бы «окал»; большинство «акают» почти как москвичи. Как-то всё сгладилось и усреднилось, то ли из-за всепроникающего телевидения, то ли уж не знаю отчего.
Все, наверно, в курсе, что Максим Горький «окал». Он ведь родом из Нижнего Новгорода, а на Волге раньше «окали». Но не только на самой Волге. Это распространялось, скажем, и на близлежащую Владимирщину.
Был такой писатель Владимир Солоухин, родом из деревеньки во Владимирской области; в своих стихах и прозе он немало о родных краях понарассказывал. Мне доводилось слышать запись его речи, так вот он ощутимо «окал» - человек середины, второй половины ХХ века.
У него даже есть рассказ (1975 года), в котором говор играет заметную роль. Там главная героиня - странная женщина, отщепенка, которую другие жители считают чужой, хотя она, вообще-то, местная. Мать её когда-то увезла из родной деревни в Москву. Она выросла, вернулась, но, увы, подцепила в Москве «аканье», и теперь смотрится белой вороной на фоне «окающих» односельчан:
Паша одна во всей нашей округе говорит московским говором, на «а», приобретённым в детстве, в дореволюционной ещё Москве. Среди поголовно окающих жителей её говор выделяется заметно резко. Тем резче и заметнее московское произношение Паши, что человеку, впервые увидевшему и услышавшему её, наверно, странно встретить чистейшую московскую речь в обстановке Агашиной халупы, в устах безусловной аборигенки.
Одна во всей округе! Ни больше, ни меньше. Деревня, о которой пишет Солоухин, находится километрах в 30 от областного центра, рядом с трассой Владимир - Кольчугино, так что и не скажешь, что это медвежий угол, в котором живут какие-то особенно архаичные люди. Нет, самые обычные владимирцы того времени.
Поезжайте теперь во Владимир, в другие города и веси этого славного края. Попробуйте найти хоть кого-то, кто будет «окать» - замучаетесь искать. Нет здесь таких больше. Теперь белой вороной окажется как раз «окающий» человек, а не «масквичка» вроде старухи Паши из помянутого рассказа.
А ведь и полвека ещё не прошло. Что бы на это сказал Салаухин?