Эта история произошла в 1933 году с моим дедом. Но остается актуальной и по сей день, потому как явление, о котором пойдет речь никуда не делось. А я знаю, все повторится, потому как подходит к концу очередная декада.
И всё будет как в тот раз...
Мой дед приехал в Петербург (на тот момент Ленинград) в поисках лучшей жизни. Молодой подающий большие надежды инженер, он бродил по берегам Невы восхищаясь широтой улиц, да осыпающимися фасадами дворцов.
– История, – любил говорить он, – история на каждом шагу!
Но больше всего ему запали в душу мосты. Петербург, еще бы! Не совру если скажу, что он исходил их все. Знал каждый вензель на решетке, год закладки, реконструкции. Но особенно его интересовали деревянные мосты. С каждым годом их становилось все меньше. А после войны они и вовсе перекочевали в раздел архивных фотографий, оставшись в чьих-то воспоминаниях.
И вот как-то ноги привели его на Обводный канал, один из промышленных районов города. Дымили красные кирпичные трубы, сновали грузовики на набережной, что-то разгружая, загружая.
– Боровой, – промурлыкал дед, замерев в восхищении перед мостом.
– Высотень то, ух!
Пятипролетный, на высоких свайных опорах башенного типа. Чудо, а не мост! Внизу поросшая ряской вода. Пологие берега канала по бокам, еще не одетые в гранит.
– Длина настила 52 метра, – бормотал он, держал в руках блокнот, – ширина 13 метров. Ригельная система…
Он точно смаковал каждую деталь. Глаза горели.
Забежал на мост как на трап теплохода. Оглянулся точно с берегом прощается. Засмеялся и пошел дальше, подмечая мельчайшие особенности. Все это он тут же заносил в блокнот.
А он, пусть и потрепанный, так и лежит в семейном архиве. Да вырезка из газеты за тот год. А запись эту я видел своими глазами, как и место где рука деда дрогнула…
Ровно на середине моста.
Он точно шагнул в ледяное облако. Дед вздрогнул и опустил блокнот. Изо рта поднимался пар. Он стоял и смотрел на канал. Легкий туманец гулял над водой, закручиваясь в тугие спирали там, где минуту назад была темная гладь воды, да островки ряски.
А надо сказать стояла середина июля и погода тем летом радовала горожан солнечными деньками. Температура и вовсе редко опускалась ниже 18 градусов.
Вот и представьте удивление деда, когда у него зубы от холода застучали. Он разглядел тусклый блеск на воде и шагнул к перилам.
– Лед неужто?!
В глазах зарябило. Покачнувшись он вцепился руками в поручни и блокнот, выскользнув из пальцев, остался лежать на мосту. Дерево заскрипело от натуги, когда дед нагнулся вперед. Он вглядывался в туман. Все силился разглядеть.
А в следующий миг уже перешагнул через перила.
– Эй, – окликнули его, – добрый человек!
Дед как во сне повернул голову. Да было поздно.
Он часто вспоминал потом эти ощущения:
– Задремал будто, – говорил он, как оправдывался – да в воду сиганул, холодную такую…
А там чернота. Воздух из груди вышибло. Выплывать надо. Его же как тащит кто. Крутит в воде.
Так бы и погиб. Да только спасибо мужичок, что окликнул, не растерялся. Закричал прохожим, вещи побросал и прыгнул следом. Говорил потом, что дед всё из рук выскальзывал. С третьей попытки его ухватил только. Ух и скользкий был. Еле вытянул.
А там уже люди помогли, на берег втащили обоих. Дед без памяти. Ну тут и скорая подъехала.
В больнице дед в себя пришел, знай про мертвый город бормочет. Затем смолк. Потому как подсели к нему. Милиция.
– Что, да как, – спрашивают, – зачем с моста сиганул?
А он мол, да не сигал я. Шел, гулял, город смотрел.
– Зачем мне счеты с жизнью сводить?
Грозила деду больничка словом, из тех где к койкам привязывают да шоковую терапию практикуют: ванны ледяные, ток, препараты…
Вот и направили к врачу-психиатру, видному академику, Эфимсону.
– Не прыгали значит? – спросил мужичок с кардинальской бородкой, да поправил очки, – с жизнью счеты не сводили?
– Ну как не прыгал, – замялся дед, – прыгнуть то прыгнул. Чего таить. Да не собирался ведь…
Эфимсон так на него посмотрел... И дед понял, дурная это история. Ну и выложил все как на духу.
Сказал, стоило подойти к перилам, одолело его желание сброситься в воду. А дед у нас жутко религиозный был. Так что там и о мертвых, и про дьявола в воде рассказал, как он его по дну тягал. У него вон на лице ссадины остались. Да и ноги чуть ему не переломал. Хорошо добрый человек вытащить успел.
– Хорошо, – согласился врач.
Но только по лицу его не скажешь, что хорошо.
А дед примолк. Сидит, съежился весь. Вот думает, язык – враг мой, упекут же, как пить дать и глазом моргнуть не успеет. Что ж это он рот то раззявил. Останутся жена да сынишка без прокорма.
– Вот вы человек не глупый вроде, – сказал врач, точно мысли его читал, – причин вредить себе у вас не было…
И правда не было. Деду как раз квартиру на Московской дали. Батя мой родился. На работе его очень хвалили.
А врач так смотрит на него. Точно задумал что.
– По счастью вас к мелководью занесло... Да мужичок этот вовремя приметил. О других так не скажешь.
Эфимсон снял очки. Устало протер глаза и внимательно посмотрел на деда.
– Каких других? – не понял дед.
– А, таких.
Врач открыл ящик стола и покопавшись извлек картонную папку. Помахал ей у деда под носом и пояснил.
– На моей практике уже четвертый случай в этом году. И все как и вы поют эту песенку о морозной воде, тумане... что прыгать не собирались.
Дед так и обомлел. Сидит, рот открыл, смотрит как Эфимсон папку листает. Слова сказать не может.
– Только вот не было там никакого тумана. Не видел его никто из прохожих. Только эти трое…
Он посмотрел на деда.
– И вы конечно, если вам верить. А вот вода действительно холодная. На 7 градусов ниже чем в других местах канала. Что выше, что ниже по течению. Лично замерял. Измазался весь пока лазил.
– Был там туман, был, богом клянусь! – подскочил дед.
Да как давай креститься, аж занавески на окне всколыхнулись.
– Вы бы потише, – пристыдил его врач, – да создателя всуе не поминали...
А сам на дверь косится, в приемную. Там уж жутко вредная тетка сидела. Партийная. Ну дед и сел обратно. Кивнул. Извинился.
– Давно уже над этой загадкой голову ломаю, – признался врач, – все же не тот профиль. Никаких жалоб у людей. Ни одной зацепки.
Он пожевал губы.
– Разве что пациент N страдал расстройством пищевого поведения. А стало быть…
– А стало быть? – с надеждой переспросил дед, вытянувшись на стуле.
Ему вот тоже аппетит напрочь отбило. Но где тут связь? Не понятно.
– А стало быть – это место повышенной психической активности, – задумчиво сказал Эфимсон, – вы слышали об академике Вернадском? Его теория ноосферы поистине замечательна. Многое объясняет, многое…
О таком мой дед не слышал. А вот о сумасшедших академиках слышать доводилось. Но лишь скромно кивнул. От выводов врача зависело вернется ли он домой или поедет знакомится с белыми халатами в третью психиатрическую.
– А ведь знаете, он так и спрыгнул, – как ни в чем не бывало продолжил врач, – пациент N. Пришел в другой раз. Кругом ни души. Утро. Понятное дело выловили его… уже ближе к железнодорожному виадуку. Жуткое дело. Но никаких сомнений: с Борового прыгал. Других то высоких таких и нет там. Учтите. Это я вам сейчас не как врач говорю: не надо туда ходить. Ни из интереса, ни посмотреть.
Да только дед и не хотел никуда идти, ни из интереса, ни так сказать, посмотреть. И к мостам охладел сразу. Причем на всю жизнь.
Историю эту замяли. Но с одним условием. Два месяца дед ходил к этому врачу: нервный срыв залечивал.
***
На самом же деле взялись они за этот мост, стали информацию поднимать из городских архивов. Инициатором понятное дело был врач. А деда тут человек скорей подневольный. Не нравилось ему это все. Зачем с дьяволом в прятки играть?
Да только академика было не остановить. И может быть ничего бы они не нашли. Да совпало многое. Ту вот и связи Эфимсона в академической среде пригодились и познания деда в архитектуре. Потому как врач в старых планах города ни черта не смыслил. А мост то Андреевским прежде звался, затем Боровым. И даже чуть не стал Братским. Ну в общем представляете какая путаница была.
И вот что они выяснили.
– Очень интересно! – поднял палец Эфимсон.
Он ходил по кабинету кругами зачитывая вслух пожелтевшую журнальную статью. Точнее ходил квадратом – ровно по линии ковра – у деда даже глаза заболели на все это смотреть.
Эфимсон же впал в подобие нервного возбуждения. Продвигаясь все дальше по тексту, он начинал подергиваться, губы его двигались, то усмехаясь, то скалясь. Точно духи прошлого решили устроить спиритический сеанс.
– Все это началось десять лет назад. Десять!
Он щелкнул пальцами.
– Рабочие прокладывали теплотрассу в районе Борового моста и нашли гранитные плиты. Они лежали в земле образуя подобие круга… – он хмыкнул, – И знаете, что?
Тут он сделал патетическую паузу. Хотя дед на это никак не отреагировал.
– Плиты были покрыты неизвестными надписями. Ага, вот! Я так и знал!
Врач довольно кивнул.
– …под ними нашли человеческие останки…
Он замер в центре ковра. Над ним покачивался абажур люстры. Отчего казалось, что в глазах пляшут крохотные огоньки. Облизнул губы.
– Могильник стало быть…, – дед покачал головой и перекрестился.
Не нравилось эму это. Ох, не нравилось.
– Именно! – воскликнул возбужденный Эфимсон, – великолепно, не правда ли?
Можно наверно лишний раз не говорить, что дед этого энтузиазма не разделял.
– И вот археолог Гвоздецкий заявил, что это уникально сохранившееся капище XIII-XIV веков. Ага… так. У него вышел спор с коллегой на счет значимости находки… ага, а затем от главы проекта по модернизации теплотрассы вышла разгромная статья в «Красной газете», где он заявил, что ученый саботирует правительственный план по улучшению ЖКХ… вот как…
– О, – сказал Эфемсон и поднял глаза, – вы не поверите: его высмеяли! Судьба находки была предрешена…
Было слышно, как он задышал, быстро и прерывисто.
Глаза Эфимсона полезли из орбит. Он зарылся лицом в статью. Затем резко отдернул лист.
– Они вывезли плиты на камнерезную артель, а останки выбросили! Вы только подумайте!
При этой фразе в деда полетела слюна, так яростно врач плевался.
Эфимсон набрал в грудь воздуха, чтобы заново грянуть. Возмущению академика не было предела.
– Они сделали из могильных камней поребрики для Лиговского проспекта!
Затем что-то бормотал. Хмыкал. Пока его брови не взлетели.
– Ага, вот! – он ткнул пальцем в нужное место.
– Первое самоубийство на Боровом мосту произошло 12 апреля 1923 года – вниз прыгнула прачка. В скором времени количество жертв достигло 80 человек.
Дед сглотнул.
– И это, не смотря на милицейский патруль! – не своим голосом кричал врач, хватаясь за голову – там постоянно стояли посты. Даже ночной патруль выставили!
Он уже успел выпить воды и вернулся к своей беготне. Его щеки горели, по лбу тек пот. Обозвал людей, следивших за прокладкой теплотрассы безмозглыми индюками, потрясал кулаками. Но затем взял себя в руки и дочитал.
– В 1924 году самоубийства прекратились… – тут он нахмурился, – По данным двадцать восьмого Ленинградского отделения милиции за год, спрыгнув с Борового моста покончили с собой сто семь человек.
– Прекратились…
Вот тут он сел. Чуть графин со стола не опрокинул локтем. Лицо бледное. Сидит на стуле, и смотрит пустыми глазами на узоры ковра. Что-то не складывается. Качается абажур люстры. Скачут тени по комнате. А дед знай на часы поглядывает.
Затем они попрощались, и какое-то время дед его больше не видел. Потому как на этом встречи их подошли к концу. Истек установленный срок.
Дед с облегчением вернулся к привычной жизни. По городу почти не гулял. А при взгляде на мосты, чувствовал неприятный холодок меж лопаток. Он даже отказался от одного проекта, сославшись на болезнь, лишь бы не участвовать в реконструкции моста.
Так и прошло пару месяцев. А затем ему позвонил Эфимсон. Сам не свой от волнения. Лепетал точно пьяный. Сказал, что разговаривал с археологом – тем самым Гвоздецким – он показал ему рисунки и надписи, сделанные с каменных плит.
По мнению специалиста, эти надписи могли быть пророчеством или заклятием. На это указывало особое расположение плит и сами символы.
– Декады… все дело в декадах! – лепетал он, – каждые десять лет, это же просто как дважды два!
Говорил, что ходил с этим всем к первому секретарю ленинградского обкома. Да только его и слушать не стали.
– Вот как.
– Не стали!
Но он так это не оставит, нет. Докопается до правды. И людям, людям надо сообщить! А мост закрыть! Взорвать! Закопать вместе с каналом!
На том звонок и оборвался.
А две недели спустя к деду пришла милиция. Нет, вы не подумайте, ничего то они не взорвали. Хотя потом, во время блокады в мост и правда попала бомба. Так что его отстроили заново после войны, уже в 1960-м.
А пришли офицеры вот зачем. Расспрашивали про Боровой мост, про тот случай с прыжком. Ну и о психиатре, который деда обследовал.
– Эфимсон, – кивнул дед, – хороший специалист. Очень помог в свое время.
Ну и узнал, что этот самый Эфимсон спрыгнул. Дали ему газету. А там на первой полосе, о нем, да о мосте. Не то чтобы много. Но хватило.
Сердце его сжалось. Дед углубился в чтение и не отрывался до конца, пока не дочитал. К тому моменту милиция уже ушла. А он так и сидел на кухне. Смотрел как солнце садится за окном. А по спине мурашки ползали.
Ну как знал. Чуяло его сердце, что эта ретивость академика до добра не доведет.
Вздохнул. Потому как спасли его. Успели. Затем тот долго болел, лечился. Судя по всему, в тех учреждениях где деду посчастливилось не оказаться… Ну и судьба. Затем уехал на Черное море.
А когда вернулся, дед его конечно же навестил. Пришел к академику домой.
Это был уже не тот резвый деловой человек! Ему даже показалось академик измельчал с их последней встречи. Лицо Эфимсона осунулось. Он мало говорил. Не поинтересовался даже как дела. Все думал о чем-то. Три раза предложил чай. Вздрагивал, точно услышал, что, улыбался.
О случившемся сказал, что споткнулся.
– Споткнулись? – переспросил дед.
– Да.
На мгновение их взгляды встретились. И дед поспешил отвести глаза. Что-то было там, в этих мрачных глазах. Безумное. Мрачное. Какой-то огонек. И показалось ему, что он его уже видел. Там... на дне.
Испугался он. Засобирался, пожелал поправляться поскорей, да отбыл.
Больше он его и не видел. Но от знакомых узнал, что с тех пор врач захирел, отошел от дел, много лечился. Да все по архивам бегал. Несколько раз его задерживали у моста.
А годом позже умер. Говорят сердце не выдержало.
Последние слова его были о мертвом городе, и называл он его:
– Ландскрон.
***
Спасибо, что дочитали рассказ! Если понравилось, ставьте лайк и подписывайтесь на канал. Будут и другие рассказы)
Рассказ написан на основе реальной истории о странной находке на Обводном канале. Статья попалась мне на глаза год назад, но никак не выходила из головы.
Кому интересно, вот ссылки на статьи: