Глава IV. В гостях у предколхоза
Пес Альберта радостно залаял, как будто остановившаяся напротив калитки Аленона была его хозяйкой. Зоя насмешливо толкнула Митю в плечо.
– Иди, к тебе!
– Я, теть Зой, ненадолго.
Женщина ласково улыбнулась. На днях, перед очередной отлучкой в Уфу, Анна дала ей крупную сумму «на покупку мануфактуры». Зоя сразу почувствовала прилив особо бурной симпатии к племяннику мужа. Как-никак, после отъезда Вовы, он снова стал единственным ребенком в доме.
– Да шатайтесь хоть до ночи!
Митя взялся за ручку двери, как вдруг вспомнил, что дядя просил его остаться, чтобы помочь напилить бревнышек для погреба.
– А как же…
Но Зоя, догадавшись, что он хочет сказать, махнула рукой.
– Ай, обойдется. Ты же не работать сюда приехал.
Аленона сидела на скамейке. Ее белое, оранжевое на солнце, платье смотрелось большим восклицательным знаком. Черные волосы напоминали линии блестящего от воды акварельного рисунка.
– Пойдем?
– Сейчас?! Днем? – удивился Митя.
Аленона смутилась.
– Да нет. К Игорю.
– К Игорю? Предколхозовскому сынку?
– Ну да.
Митя хлопнул себя по лбу.
– А, вспомнил. Ты, вроде, говорила о старинной бумаге, которую Игорь стащил у своего папы?
– Точно, Ватсон.
Они прошли какое-то расстояние. Аленона напряженно молчала, а потом неожиданно произнесла:
– Так неприятно. Лучше бы я ничего не обещала… – Ее лицо вспыхнуло, губы, словно крылья бабочки, замерли на полуслове. – Короче, это не важно.
Митя нахмурился.
– Что обещала? Жука, который у тебя внутри янтарного кулона?
– Если бы только жука. Но теперь поздно. Он еще передумает.
– Вот как? – нахмурился Митя. – Тогда я никуда не пойду!
Аленона нетерпеливо качнула головой.
– Я пока тебе не могу сказать.
Митя привык к тому, что между ним и Аленоной нет тайн. Ее ответ был как трещина в казавшейся вечной фамильной хрустальной вазе.
– Не обижайся, – пообещала девушка. – Просто если ты будешь знать, ты все испортишь.
– Почему?
– Потому что твоя ревность может оказаться некстати.
Митя хотел спросить, причем здесь какая-то ревность, но Аленона сменила тему разговора.
– Ты читал «Красную руку, черную простыню и зеленые пальцы»?
– Это книжка такая?
Аленона остановилась.
– Да. Только давай сначала к Надьке зайдем.
– Зачем?
– Книжку у нее возьмем. Там кое-какие интересные параллели напрашиваются с историей Кати Кощеевой.
Этот довод показался Мите убедительным:
– Хорошо, но только ненадолго.
Надя только что вернулась с сенокоса. Под ее черными, блестящими как у Аленоны, но не такими большими и теплыми, глазами темнели легкие тени. Но они казались даже симпатичными. За три года Надя сильно повзрослела. Трико сменили поношенные джинсовые брючки, тесно прилегающие к небольшим, но уже по-женски округлым бедрам. Лицо вытянулось, лишившись детской припухлости. В лице Нади – в приподнятых скулах, решительном рисунке тонких бровей – было что-то амазоночье. И все же, какие-то приметы прошлой небрежности – остались. Брючки девушки пестрели стежками травинок. Сжатые тонкие губы знакомо кривились, выражая отвращение к жаркому солнцу.
Узнав в чем дело, Надя немного оживилась. Взяв номера «Пионера» за 1990 год, все трое отправились в тенек.
В открытой наполовину калитке на улицу кипел знойный воздух. Толстозадая женщина в темно-красном платье, с синим фартуком, с красным коромыслом на развитых плечах, несла большие ведра. Ее затянутые в черные гамаши выпуклые икры двумя воронами скакали по пыльной, прихваченной кое-где травкой, кое-где застывшей гребнями окаменевшей грязи, земле.
Начали читать, не только потому, что девушкам лень было пересказывать сюжет повести, но и потому что разнесенный по номерам журнальный текст был щедро иллюстрирован леденящими кровь рисунками, совсем не вяжущимися с туповатым юмором Успенского. В повести рассказывалось о том, как практикант Виктор Рахманин расследует таинственные случаи гибели детей и взрослых от красных рук, пятен, зеленых глаз и прочих необъяснимых феноменов.
Надя заявила, что поездка в Артек всегда была для нее голубой мечтой и поэтому выбрала номер с историями про задушенных в кроватках ребят. Было видно, что она хотела тайком бегать к мальчикам в спальню, мазать им губы зубной пастой, а потом сдирать с них одеяла.
Аленона проявила интерес к импортным ужасам, вроде истории о двух французских туристах, застреливших Хозяина Кладбища – гибрид человека и летучей мыши.
Митю привлекли два случая. Один из них произошел в старинном замке на советско-польской границе. Во время обхода замка некий сержант увидел зажегшийся в верхней башне свет. Оставив караул у входа, он решил пойти проверить, в чем дело. Через несколько минут солдаты услышали автоматную очередь и ужасные крики. Ворвавшись в башню, они нашли лежащего на полу мертвого сержанта с перекошенным от страха лицом.
Другой случай был явно из дембельского репертуара. Один офицер пил красное вино в кафе. Вдруг к нему подошла девушка в белом платье. Они познакомились. Девушка написала свой номер на салфетке и протянула ее молодому человеку. Тут молодой человек нечаянно опрокинул бокал с вином. Несколько капель попало на платье девушки. На следующий день офицер позвонил девушке, но трубку взяла ее мать и сказала, что ее дочь умерла два года назад. Молодой человек не успокоился. По справочной он узнал адрес девушки. Дверь ему открыла какая-то женщина. Гость рассказал, что только вчера познакомился с ее дочерью. Он уговорил женщину достать из шкафа платье умершей дочери. На нем оказались свежие пятнышки от вина…
Тема Покровского кладбища, которое посетил Рахманин, так заинтересовала Митю и Аленону, что Надя чуть не заподозрила неладное.
– Фу, да это же не интересно, про каких-то дореволюционных мертвецов. Если только…
Аленона, не изменившись в лице, холодно посмотрела на подругу.
– Ты же знаешь, я люблю историю. И золотые монеты, которые мы нашли в прошлый раз, здесь совсем не причем.
Надя смерила подружку недоверчивым взглядом, а потом сказала:
– Возьми. Но только до завтра.
* * *
Дом Раиса Габдрахмановича находился далеко за бывшей усадьбой, в конце Пионера. В прошлом году на деньги, полученные за реализацию клада государству, предколхоза провел асфальтовую дорогу от своего дома до Дюртюлинского поворота. Теперь она сверкала на солнце, как взлетная полоса.
По дороге, под несмолкающий грохот кузнечиков, оглушительный, будто звук сыплющихся в игровой автомат монет, Митя и Аленона перечитывали страницы повести, которые рассказывали о фамильном склепе Осиповых. Перед их глазами одна за другой стали возникать отдельные детали картинки – летний вечер на прекрасно сохранившемся кладбище, с речными далями, видными через меланхолическую ограду; склеп Осиповых в виде египетской пирамиды с черными надгробиями внутри; смешной памятник доктору Мокротовапору с двумя медными собаками и фигурой Асклепия. И нечто ужасное, не вписывающееся в царящую на кладбище атмосферу умиротворения: плоский широкий камень из темно-красного гранита, напоминающий стол для заседаний. Памятник генералу от инфантерии, действительному тайному советнику, Владиславу Твердиславичу Краснорукову. Дальше – больше. Другое кладбище, в бывшей дворянской усадьбе в Кирекше. Могила губернского предводителя дворянства, статского советника Николая Прохоровича Краснорукова. Тот же камень, но не такой большой, зато непроглядно черный…
Тема дореволюционной России развивалась в главе о Торжке, в который приезжал Рахманин. Там он находил целый склад антиквариата, заботливо приготовленный для него какой-то непонятной старухой. Среди него выделялся роскошный кожаный альбом купеческой семьи: женщины с колоколовидными платьями, молодые люди в тройках, опирающиеся на тумбочки различных конфигураций, и старинный орден с изображением ленты Мебиуса.
Обогнув усадьбу, Максим и Аленона достигли края леса. Проселочная дорога шла почти параллельно ему, заходя в тыл Пионеру. Слева простиралось ровное, как подоконник, пшеничное поле, справа – сосновый лес. Последний был бы скучнее поля, если бы не росшие на коричневых от опавших иголок кочках, вперемешку с высохшими грибными кругами, кустики черники.
– Помнишь, то место, где дневник Кати Кощеевой обрывается на том, что человек, который хотел продать монеты, был по разговору поляк или австриец?
– Ага, там еще про подозрительного Андрея, лицом турка, якобы сына приказчика Ивана было.
– Знаешь, а что если тут кайзеровские шпионы замешаны?! – вдруг совершенно неожиданно предположила Аленона.
Митя удивился.
– Почему обязательно немецкие? Там же речь о поляке или австрийце?
– Потому что в то время поляки и австрийцы, вместе с немцами, были против России! – уверенно заявила Аленона.
– Тогда, что если Карл Фридрихович? И еще в дневнике какой-то фельдшер Ландсберг из Айбашево упоминался! – спохватился Митя.
Аленона вскрикнула от озарившей ее мысли:
Митя, как будто одумавшись, отрицательно покачал головой.
– И все-таки, что здесь было делать кайзеровским или австро-венгерским шпионам? Я читал, что до революции Башкирия считалась глухой окраиной. В Уфе вообще не было никакой промышленности, кроме паровозного депо и мыловаренного завода.
Аленона хмыкнула.
– Ну, во-первых, через Уфу проходила Самарская железная дорога, и это, как-никак, тоже стратегический объект, вспомни о мятеже чешских стрелков во время Гражданской войны. Во-вторых, находясь здесь, в усадьбе, не привлекая лишнего внимания, шпион мог получать сведения о заводах в Ижевске, Екатеринбурге и Челябинске. В любом случае, нельзя забывать о стратегическом положении Уфы. Одно время, осенью 1918 года, она была столицей белогвардейцев, так называемой Всероссийской директории! Ты чего, думаешь, ее Чапаев потом брал? Впрочем, – Аленона тут же позволила себе засомневаться, – это одна из версий.
Наконец дорога свернула в широкую просеку. По ней тянулись ровные штабели сырых, поросших крапивой и репейником, бревен.
Дом предколхоза стоял как бы на отшибе, окруженный широким незастроенным пространством. Лес отступал далеко на юго-запад. Высокий кирпичный забор напоминал крепостную стену. За ним возвышались кроны пузырившихся неспелыми плодами яблонь и слив. К железным, украшенным изображениями голубей, воротам прямо от асфальта вела широкая забетонированная дорожка. Чередование синих и белых полос на столбиках ворот создавало иллюзию вращения. Верхушки столбиков украшали керамические колпаки в виде стоящих на хвостах рыб. Сам дом больше напоминал дворец: высокий, как палуба атомного ледокола, он был вровень с верхушками росших в отдалении дубов. Над первым, кирпичным этажом, возвышался второй, обшитый покрытыми свежей олифой, досками. Широкий балкон с резными перилами, стеклянной дверью, заставленный цветочными горшками, декоративными решетками, за которыми пели комнатные птицы, нависал над забором. Дом венчала почти прямоугольной формы мансарда с застекленным балконом.
Аленона подошла к воротам и свистнула что есть силы. У Мити заложило уши. Испуганная ворона, оглашая воздух хриплым карканьем, снялась с утонувшей в полыни ржавой сеялки.
Громыхнула калитка, и из нее вышел невысокий худенький подросток. На нем были шорты и полосатый свитер. Лицо – гладкое, чистое, как начищенный до блеска хромированный бампер «Чайки», прилагалось.
– Привет! – сказал он, подойдя к Аленоне, и тут же осклабился. – Давай, гони жука и что обещала!
Аленона сняла с себя цепочку с кулоном. Кулон представлял собой запаянного в янтарь жука-оленя. Правда, он только отдаленно напоминал известное Мите насекомое. Это был какой-то монстр с бурыми рогами.
Получив кулон, Игорь усмехнулся.
– Теперь…
Аленона возмущенно фыркнула.
– Где твои кортик и старинная бумага?
– Сначала, что обещала за то, чтобы я кортик показал.
Девушка провела кончиком языка по губам и резко отвернула лицо.
– Отлично. Тогда ничего не будет.
Горделивое лицо Игоря заколебалось: глаза, серые, крупные, стали похожими на натертые до блеска продавцом-армянином яблоки.
– Хорошо… Только…
Аленона уперла руки в бока. Ее глаза пронзили Игоря черными лучами.
– Что только?
– Только пусть он уйдет и не подсматривает! – выпалил Игорь, так, что его лицо позеленело, перекосилось, как растекшийся по блюдечку шоколадный заяц.
Девушка, подумав, кивнула. Игорь, сияя, побежал за бумагой. Митя, до сих пор предпочитавший не думать ни о чем таком, больше не мог сдерживаться.
– Ты, что, обещала перед ним голой сплясать?!
Аленона виновато пожала плечами.
– Просто поцеловать. В щеку. Если не веришь, можешь спрятаться за деревьями и подглядеть. Я знаю одно место.
– Да я ничего такого не хотел сказать, – рассердился Митя на неуклюжесть собственных мыслей, но одновременно чувствуя, что не имеет права читать девушке нотации как ревнивец. – Только предположил.
Однако Аленона сама настояла на том, чтобы он все увидел. Было видно, что ей самой не нравится затеянное мероприятие.
Когда Игорь вернулся и, трусливо озираясь, подошел к Аленоне, девушка механически подставила ему щеку. Митя, негодуя, отвернулся.
Александр ИЛИКАЕВ
Продолжение следует…
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!