Один из персонажей представленных рассказов характеризуется так: «...говорил не идиотически-бодро или вкрадчиво и усыпляюще, а как-то по-своему». Такова и проза Ники Мосесян. В ней есть своя интонация. Рассказы вдумчивы, лиричны, детальны. «Залитые светом поля» памяти.
Не заходить за линию
Вот всегда ты опаздываешь, даже родителей встретить вовремя в аэропорту и то не можешь: они прилетят, а тебя нет. Они будут волноваться, а потом говорить, что сами прекрасно добрались бы. Выскакиваешь из дому, не завязав шнурки, в лифте завяжу, думаешь, а лифт всё не идёт, застрял, что ли?
Метро, электричка, вышла, бежишь вдоль БУКВ длинной-длинной рекламной вывески, а она все не кончается. Всё бесит, эскалатор едет слишком медленно. Проходят справа, стоят слева.
Так, отправления… а где тут прибытия? А, вот. Наконец, находишь нужный зал, вон там, внизу, похоже на большой рынок или на музей… или на макет «Аэропорт» в гамбургской «Стране чудес в миниатюре», и даже крохотные заводные человечки, как настоящие… (нет, ну как это, аэропорт похож на макет, а макет на аэропорт, ерунда какая-то!)
И тебе кажется: ты видишь не только передвигающиеся фигурки, но где-то в воздухе между ними натянуты невидимые нити, кто-то тянет их к себе, и вот они элегантно, как в балете, или некрасиво согнувшись (вот скажи, как где?) и таща за собой немыслимый какой-то багаж пересекают зал, предъявляют паспорта, суетятся.
Это пространство плывёт само по себе в вечернем воздухе, остров вдалеке от города, выход в небо, а что, если ничего и нет другого, кроме аэропорта. Здесь все кажется особо значительным, все встречи — наполненными смыслом. Хотя на самом деле — наоборот, просто здесь скучно, скучно. И нигде так не тоскуешь по своим, как здесь.
Ну вот. Можно встать рядом с остальными. Вот ждут некую мисс Браун, а рядом абсолютно равнодушно, с непроницаемыми лицами, двое встречают фирму «Фернандес и сыновья». Ты небрежно встаёшь в строй и стоишь непринужденно, словно и не мчалась только что как чокнутая, стягиваешь пальто и шарф. Ну и где они, мои родители? Глядишь сквозь матовое стекло, за которым ещё не движутся тени, потому что этих теней там нет, они ещё не прибыли.
Они ещё не здесь и уже не там, а мы вообще непонятно кто и зачем. И ожидание — наше главное дело и единственная задача. И даже если мы страстно ждём встречи, образ близкого человека, знакомый наизусть, всё же немного забыт. Пусть же, едва появившись из-за двери, они будут одеты как обычно и проделают для нас свои уникальные, любимые жесты, подтверждающие, что время идет, но они остаются прежними, молодыми. И они тебе скажут, как маленькой: «Здравствуй, детка» — или там «солнышко»… — «Как твоя жизнь?»
Ну, что там мисс Браун? Когда прилетит? Она мне уже вроде как родная. Вон ещё один коллега-встречающий зевает, потому что снаружи спускается на землю вечер и бьёт в застеклённые стены дождь. Всегда думаешь, что если отвлечься, то они приедут незаметно, ты пропустишь момент, когда они толкнут дверь. Взгляд описывает круги и восьмерки по всему залу, а потом ложится обратно на стекло плотно, как почтовая марка. Два раза нервно достаёшь телефон из кармана, чтобы неизвестно что на нём посмотреть.
Вот вереница багажных тележек, забытых у стойки. Вот скучающие, безупречно одетые стюардессы в синей форме Люфтганзы и неблекнущие жёлтые полоски на их рукавах. Вот надменный уборщик с длинной палкой, чтобы собирать мусор, не нагибаясь. Вот стремительно убегает от отца крошечная девочка в красной куртке с собачками. Когда ждёшь, не почитать, не сосредоточиться, а весь зал заполнен взглядами, прозрачными и плотными, они крест-накрест наглухо заклеивают наши спины, как пулемётные ленты — плечи матросов-героев.
И в эту секунду, действительно, совсем не тогда, когда ты ждешь, неожиданно, распахивается дверь. Непрерывным потоком потянулись ожидаемые. Шагают неторопливо или семенят, катят перед собой небольшие чемоданы цвета металлик или весёленькие, розовые, зелёные, и ты слышишь переговор колесиков, пока прибывшие пробираются через коридор к нам, на берег. Или вдруг в этом чётком, деловом ритме сбой: вплывает, раскачиваясь, толстая, немолодая, немодная, но яркая и прекрасная африканская мамаша, пусть не моя, но чья-то, подобная… ну не знаю, чему подобная, цветущему кусту на унылой равнине действительности, к примеру? (Нет, это, пожалуй, слишком.) Рядом начинаются объятия, пожатия рук, поцелуи, и в воздухе носится какая-то обманчивая общая радость, волнение. Но на самом деле они все чужие, совсем чужие тебе.
На чересчур большом экране в кафе напротив снова и снова прокручивают кадры барселонского теракта: торопится бегущая строка, кадры захлёбываются от волнения. Скорая помощь, носилки — всё то, на что не надо бы смотреть человеку. Вчера ты, конечно, перепугалась, но они в тот вечер не выходили из отеля. Так что бояться совершенно нечего: никуда они деться не могли. Но что же они не идут, не пешком же они из Барселоны добираются, в самом деле. Опоздали на самолёт. Потеряли билеты. Их обокрали. Произошёл второй теракт в том же самом месте.
Люди по-прежнему проходят мимо, вот их становится меньше, пауза, и выходит последний, особо медлительный экземпляр — видно, что-то забыл в самолёте, или долго завязывал шнурок, или перекладывал покупки и сувениры из пакета в сумку и обратно, а они никак не запихивались. А ещё ты краем глаза наблюдаешь, из праздного любопытства, как, например, вот эти двое встретятся, вон та светловолосая девушка с огромным рюкзаком и её парень. Вот они обнимаются, потом он по-хозяйски закидывает за спину рюкзак и тянет её за руку, как лодку к причалу, но ты всё же не отрываешь глаз от двери. Стоящие справа и слева попеременно уходят, и ты уже начинаешь беспокоиться всерьёз. Нет, это уже не беспокойство, а страх, и печаль, и вот все они сгруппировались где-то далеко у тебя за спиной — мисс Браун, Фернандес и сыновья, и сейчас направятся к стоянке такси, в сторону города, в ожидании дальнейшей жизни, надо думать. Поток людей кончился, и больше никто не выходит.
Да вот же они. Просто вышли самыми последними, вот и всё.
Современная лирическая проза Ники Мосесян. Часть первая