Даже война не может остановить и отменить творчество. Собрали для вас подборку работ, датированных страшными 1939-1945 годами. Как ни удивительно, художники предпочитали писать совсем не войну… Показываем картины художников при помощи нашей Большой Истории Искусства в 16 томах!
Картину «Раковина на черном мраморе» Матисс написал в 1940 году при очень непростых обстоятельствах. Нацисты оккупировали значительную часть Франции, и многие жители спасались бегством из Парижа, где начались бомбардировки. Художнику вместе со его тогдашней компаньонкой Лидией Делекторской удалось сесть на переполненный поезд до Бордо, а чуть позднее перебраться в Ниццу.
Незадолго до страшных событий Матисс планировал отправиться в Бразилию, чтобы немного отдохнуть среди колоритных пейзажей Южной Америки и поработать в обстановке, где в окружающей среде присутствует так много ярких красок, созвучных его палитре. Уже получив бразильскую визу, он так и не смог покинуть страну. «Я должен был выехать 8 июля, – писал художник своему сыну Пьеру. – Увидев все своими глазами, я отказался от поездки. Я чувствовал бы себя дезертиром. Если все, кто на что-то способен, удерут из Франции, то кто же останется?»
И подробнее - про шедевр сюрреализма.
ОБЛАЧЕНИЕ НЕВЕСТЫ
Лукас Кранах Старший и Гюстав Моро, французский художник-символист, сопровождают невесту Эрнста в этой фантастической сцене. Женские персонажи немецкого мастера XVI в., хрупкие и соблазнительные одновременно, с белоснежными и стройными обнаженными телами, были частью изобразительной культуры художника-сюрреалиста; он произвольно соединил эти фигуры с мрачной пышностью французского символизма, трактующего женские образы как нечто среднее между ангелом и демоном.
Традиционная живопись, объединенная с новым метафизическим пространством, придуманным Де Кирико, которое прослеживается в нереальной перспективе, подчеркнутой невозможной точкой схождения перспективных линий коридора, уходящего справа, а также строгой геометрией пола, разбитого на клетки правильной формы, задает мотив этому произведению, полному сложных и таинственных смыслов.
На невесте с головой птицы (совы или другой хищной птицы, символа того, кто видит в темноте, отождествленной с богиней Минервой, а значит, еще и символа мудрости) театральный плащ из перьев и парчи, вероятно навеянный Андре Бретоном, говорившим о «роскошном до судорог плаще, сделанном из бесконечного количества красных перышек несравненной редкой птицы, который надевали племенные вожди».
Другая птица (в которой художник изобразил самого себя, наделив в 1929 г. птицу Лоплоп ролью своего альтер эго) держит сломанную стрелу, направленную в сторону лобка невесты.
Справа от невесты — молодая нагая женщина (символ девственности) с распущенными, как будто твердыми волосами; кажется, что невеста своим жестом отталкивает ее.
У ее ног — божок-гермафродит, вытирающий слезы.
Изображение усложняется необычной вставкой, картиной в картине, на которой изображена невеста в плаще, больше похожем на шершавую скалу. Это сложная сцена, как представляется, намекает на ритуал сексуальной инициации, что могло бы связать картину с интересом сюрреалистов к сексуальности, трактуемой ими как умение свободно выражать инстинкты, внутренние импульсы, которые может раскрыть искусство.